— Бииллииии, — тянет Пеннивайз.
Билл стоически игнорирует, пытаясь уснуть.
У всего ведь должен быть предел?
На математике так учат: предел есть — и финансам, и в уравнениях, да даже у сил есть предел.
Видимо, у призраков, вроде Пеннивайза, выходных не предусмотрено. И нет стабильного графика работы, потому что он появляется в любое неподходящее для появления время.
Когда Билл отливает, когда Билл пытается намылить спину, когда Билл, в конце концов, пытается уснуть.
Совести у него нет, вот у чего нашёлся предел у Пеннивайза.
Разве будущим суицидникам не положено хотя бы по шесть часов сна в день? Нет? В таком случае Денбро увольняется. К чёрту такое.
— Бииллиииии, — продолжает тёмный угол комнаты. — Ну поговори со мной, мелкий гадёныш, я знаю, что ты не спишь.
— Если ты с-съебёш-шься, я усну, — раздражённо шипит Билл.
— Неужели ты не рад своему другу? Очень-очень грубо, хорошие мальчики себя так не ведут, Билли, — смеётся мужчина. — Может, наказать тебя?
Билл стягивает одеяло по бёдра, яростно подскакивая на кровати.
— Может, ты пойдёш-шь нахуй? — почти кричит тот.
И плевать, что родители через пару стен.
И на то, что птицы, уснувшие (правильно, ведь их не достаёт Пеннивайз) на дереве рядом с его окном, пробудились и резко сорвались с места от перепуга — тоже.
Пеннивайз корчит обиженную рожу.
Дать бы по этой роже ещё раз и в этот раз посильнее, но, Денбро признаёт, в прошлый раз он проиграл — когда кулак врезался в чужую скулу, его повалили на пол, прямо со стула, и почти до смерти защекотали.
Один-один, так и быть.
Биллу необходимо выделить пару часов на то, чтобы подумать, почему он вообще может чувствовать прикосновения этого мудака и почему он, Пеннивайз, вообще осязаемый, если он призрак? Только мозг не позволяет ему думать об этом, словно дверь, ведущую к мыслям, заварили насмерть.
Билл записал это на бумажке и приклеил на стену — он точно делал это, — а когда проснулся, ничего не нашёл. Даже не вспомнил об этом, пока не прошёл мимо этой самой стены — было, а сейчас нет.
Пеннивайз вообще подозрительный призрак, если придираться.
И сидит уже по самое горло.
Заебал.
— Если мы п-поговорим, ты дашь мне пос-спать? — апатично предлагает Билл.
Глаза Пеннивайза аж светятся. Даже ярче, чем фонари на улице. Ярче, чем солнце днём, и его глаза всегда врут.
Это Билл смог запомнить.
— Недосып повышает шансы на проявление депрессии и потрошит твои латентные суицидальные наклонности, — с умным видом и голосом диктора с телевизора говорит призрак.
— Я думал, мне разреш-шили пож-жить до совер-рш-шеннолетия, — без интереса продолжает Билл.
— Да хоть до самой старости, если будешь не таким грубым и хорош-шим мальч-чиком, — издевательски тянет.
Билл закатывает глаза. У него даже заикаться получается хорошо.
Билл даже это делает через жопу, если признать.
Вообще всё делает через жопу.
— Хорош-шо, — шепчет Денбро. — О чём поговорим?
Пеннивайз выглядит так, словно сейчас засмеётся.
— О твоём суициде, конечно же, — хмыкает. — Оцени мою агитацию от одного до десяти, где один — я аж жить захотел, десять — дайте мне верёвку, лишь бы от меня отъебались. За сообщение может взыматься плата, установленная поставщиком услуг.
— Десять, только отъеб-бись.
— Начальство должно похвалить меня, я так хорошо выполняю свою работу! — он медленно и глухо хлопает ладонями. Биллу почему-то кажется, что его руки неправильно маленькие. Нет, они нормальные для человека, но ощущение, что так быть не должно, всё равно никуда не девается. — Или... — Билл вскидывает голову, как псина, над головой которой помахали куском мяса. Биллу не нравится это сравнение. Биллу вообще прямо сейчас ничего не нравится, кроме сна, которого его в очередной раз лишают. — Мы можем поговорить о том, почему один из твоих дружков не спит.
— Ну давай, расс-скажи мне, кто из них дроч-чит прямо сейчас, — Билл готов забить на всё.
Прямо сейчас плюнуть на всё и обратно завалиться под одеяло.
Сон — хорошо.
Пеннивайз — хуёво, блять.
И никаких переменных не нужно.
— Будто ты не знал, чем занимается Эдди по ночам, но мы поговорим о другом таракане из твоей компании, — его губы кривятся так, словно ему противно вообще думать о ком-то из его друзей. — Спроси у Стэнли в свободную минутку, почему он так пассивен, — он наконец вылезает из угла, и Билл даже вздыхает — а то словно с пустотой разговаривал.
— Уж ему точ-чно не мешают спать такие же мудаки, как ты.
Пеннивайз вздёргивает бровями, когда хочется вздёрнуть его на дыбы.
Билла осеняет.
— Только н-не го—
— Ну зачем мне лишний раз открывать рот, если ты и сам всё понял? — Пеннивайз подбирается к окну мелкими шагами. — Ну а теперь я, пож-жалуй, т-теб-бя остав-влю, доброй ночи!
И исчезает.
Подушка с глухим стуком врезается в подоконник.
У всего есть предел — у терпения Билла тоже, особенно когда над его заиканием издеваются так явно.
Только желание убить себя от этого не увеличивается — да, дефектный, но Денбро давно смирился, — а вот желание убить мёртвого возрастает в разы.
И что он говорил про Стэна?
***
Мир трещит по швам. Дыры появляются везде — рваные дыры, похожие на трещины, глубокие и бесконечно чёрные, — и под ногами, и над головой, в голом воздухе, и на небе.
Дыр становится так много, что через какое-то время всё небо становится одной огромной дырой — они плывут друг к другу, как грязные пятна, сливаются в одно, сжирают всё собой.
Билл посреди этой карусели тьмы — он слышит мерзкое бульканье, но не может понять, откуда оно — отовсюду сразу или из ниоткуда или из его собственного горла.
Дыры объединяются в одну большую, как в бесконечную колонию, и раздаётся шум — небо прорывает.
Из него течёт что-то грязное и мерзкое и чёрное и кричащее и вязкое — Биллу капает на лицо, — и тут же затвердевающее.
Он тянется руками к лицу, пытается содрать застывшую корку с кожи, но та никак не отходит, а с неба всё льёт и льёт — и из земли льёт, фонтанирует.
Билл знает, что хлюпающий звук раздаётся из его собственного горла — потому что внутри него тоже разливается эта гадость.
Он больше не может дышать — захлёбывается, рвётся, а жижа, капающая на него сверху, словно пытается облепить его всего, запереть в превосходной клетке.
Под ногами горячо — Денбро бы закричал от того, как сильно, если бы не горечь на языке и жидкость во всём теле.
Она шевелится там, внутри него, плещется, прорывает стенки артерий, но Билл не умирает.
Превосходная клетка закрывает даже глаза — и он снова не может ни двинуться, ни вдохнуть, ни умереть.
Мир вокруг разрушается, уничтожается, но Билл жив — и когда нефть из лёгких пропадает, словно её там и не было, Билл открывает глаза — вокруг всё мертво.
Это было не клеткой — превосходной бронёй.
Потому что его ничто не убьёт.
Он тянется грязными пальцами к такому же грязному лицу, когда верхний слой осыпается — на щеках просто пыль.
Он пытается её оттереть, но вместе с пылью осыпается и его кожа.
***
Билл кричит.
***
Кто-то смеётся, там, с неба.
***
Рыжее солнце лижет щёки. Чистые.
