Одиннадцать

      Март мялась у двери, цепляясь пальцами за косяк, и все никак не могла найти в себе силы зайти. В жарком, душном воздухе смешались запахи масляных красок, нагретого дерева и цветов. В тонких лучах солнца, пробивающегося сквозь полупрозрачную занавеску, блестела пыль, переливаясь, словно снежинки.       Март нервно облизнула губы, переступая с ноги на ногу и сминая подол цветастой, домашней юбки. Рука с чашкой чая уже начинала уставать. Она вздохнула, слишком громко в этой тишине, испугавшись собственного вздоха, слишком резкого, почти что ненастоящего, иррационального для этой комнаты. — Долго у двери стоять будешь? Чего хотела?       Апрель, спрашивая, даже не поворачивается к ней, продолжая рисовать. Он сидит на широкой табуретке, скрестив ноги, в свободных штанах и расстегнутой рубашке. Воротник поднят, волосы собраны в короткий хвост, болтающийся за спиной. Март прикусила губу, разглядывая его, опять со спины. Порыв ветра взметнул занавески, впуская немного больше света, от чего Апрель оборачивается на окно и зло щурится, глядя на слепящее солнце, отвлекающее от работы. У него на щеке у уха опять мазки краски, которые вновь останутся незамеченными, пока ему кто-нибудь не подаст зеркало. Руки у Апреля тоже вечно в краске, которая редко стирается полностью. Пальцы толще и грубее, чем у неё, но Марту это нравилось. Нравились пятнышки краски на лице, на рабочей рубашке, нравилась удушающая духота и запах. Именно так пах Апрель, когда выходил-таки из комнаты. — Я чай принесла.       Март, не получив едкой усмешки в ответ, неуверенно шагнула вперед, переступая порог. Шея взмокла от духоты, но она лишь вдохнула глубже. Голые ноги тихо ступали по паркету, кажущемуся разлитым янтарем. Почти как глаза у Апреля. На свету они — крепкий виски в прозрачных, граненых стаканах. В темноте — горящий сердолик, блестящий то ли от звезд, то ли от внутреннего огня.       Март бы поставила на второе. Рядом с Апрелем, таким ярким, она казалась бездушной куклой, на которую не хватило красок. Светлые, серо-голубые глаза, словно тонкий, грязный лед на только-только оттаявших лужах. Тяжелые волосы, бесцветно-мертвые, выгоревши-соломенные, всегда собранные в аккуратную косу, которую любила заплетать ей Май. Если бы только сама Март могла бы так же спокойно подходить к Апрелю, не боясь быть посланной и обруганной. Апрель и Май смачно ругались каждое утро, ровно пятнадцать минут, из-за очередного букета, пока их не позовут завтракать. С Маем Апрель казался живым, радостным. Не то, что рядом с Мартом. Он будто бы её ненавидел. Просто за то, что она есть и что приносит ему такие проблемы.       Март старается делать шажки маленькие, растягивая малое время, что ей позволено здесь находиться. Юбка вспыхивает на солнце яркими цветами, привлекая внимание Апреля. Тот разворачивается, опуская одну ногу на пол, а другую притягивая к себе, опираясь на неё согнутой рукой. У Марта не хватает смелости разглядывать его в открытую, она просто опускает взгляд в пол, лишь краешком периферийного зрения улавливая движения. Её пышное жабо колышется, и она почти что физически чувствует раздраженный взгляд Апреля на себе. Останавливается в полуметре и протягивает чашку, заливаясь румянцем то ли от жары, то ли этого внимательного взгляда. — Я без сахара пью, вообще-то. — Бросает Апрель, отхлебнув немного, и возвращается к работе, оставляя чашку у одной из ножек мольберта. Март покорно кивает, как бы говоря, что в следующий раз принесет без сахара. И тогда Апрель скажет, что пьет с сахаром. И так до бесконечности. Но Март все равно будет терпеть эти капризы и неизменно носить чашку с чаем, напоминать, что время обеда или ужина.       Разворачиваясь, она уходит, пожалуй, слишком поспешно, оставляя после себя влажные следы на паркете, запах мяты и тихо сказанное у выхода «Удачи с новой картиной». Дверь захлопывается без стука, её явно придержали с той стороны. Апрель выжидает несколько секунд, а потом смеется, утыкаясь лицом в ладони.       Идиот. Какой же он идиот.       Апрель вскакивает с табурета, потому что настроения рисовать нет в помине, и аккуратно снимает с мольберта незаконченный пейзаж, быстро поставленный, едва он заслышал шаги, чтобы скрыть другую картину. Подхватив чашку, он вдыхает запах, ощущая тонкий цитрус, мягкую корицу и что-то ещё. Март потрясающе готовила чай, имея чутье на травы. Апрель отходит на несколько шагов, оборачиваясь к небольшой картине с портретом.       Блестящие глаза, цвета лунного серебра, мягкая улыбка, взметнувшиеся, словно далекие паруса, волосы, обласканная снегом и холодным солнцем кожа. Апрель мог долго смотреть на свое творение, но понимал, что лучшая его работа не сравнится с красотой оригинала. С Мартом ничто не сравнится. — Глупая девчонка. Глупая, наивная и … «Такая очаровательная» закончил про себя Апрель, не имея сил сказать это вслух.       Когда-нибудь он подарит эту картину Марту. Когда-нибудь. На следующий день рождения, или не на следующий. Рано или поздно ему все же хватит смелости сделать это.       А за дверью Март тихо стирала слезы со скул, стараясь не выдать себя ни звуком, наблюдая сквозь щелку, как холодный Апрель трепетно обводит пальцами её нарисованное лицо, что-то шепча; что-то, что не мог сказать ей настоящей, но чем мог поделиться с портретом.       Март сжала губы и, развернувшись, бесшумно ушла, чувствуя, что сердце в груди колотиться невероятно быстро.