Неудобные вопросы

Рё-сан ненавидел, когда предсказания Миюки сбывались. По правде, никто этого не любил — в таких случаях Казуя натягивал самое самодовольное выражение лица и постоянно напоминал всем, насколько он был прав. Чем естественно не раздражал только мёртвых. Поэтому проснувшись утром и вспомнив слова кетчера накануне, Рёске решил вообще из-под одеяла не вылезать. Один день все справятся и без него. Тем более, что последний раз он болел ещё на первом году обучения. Но часам к десяти утра самовольный выходной ему успел наскучить. Два часа из этого времени Рё-сан спал, один час — читал, и понял, что болеть — это вообще не про него. Он сходил позавтракать, вернулся в комнату и не нашёл ничего интереснее, чем помахать битой. Ближе к обеду зашёл Харуичи. — Уже выздоровел? — поинтересовался он с усмешкой. — Болеть — скучно! — решительно заявил Рёске, взглянув на него через плечо, и сделал ещё один замах. — Я тут поесть тебе принёс. — А. Я уже ходил в столовую, — протянул Рё-сан, о чём-то задумавшись, но увидев нерешительное лицо брата, тут же добавил: — Оставь на столе, я потом поем. В присутствии Харуичи он всегда старался держаться более серьёзно и отстранённо, но невозможно было не улыбнуться, наблюдая, с каким счастливым выражением на лице этот идиот ставит на стол коробку с бенто. Однако, сделав это, Харуичи вместо того, чтобы уйти, сел на кровати неподалёку. — На урок не опоздаешь? — поинтересовался Рё-сан. — Сегодня же тренировка сразу после обеда начинается, так что ещё есть время, — ответил он. — Ты пойдёшь? — Пожалуй, — кивнул Рёске. — Всё-таки нет ничего хуже, чем просидеть весь день дома! Харуичи негромко рассмеялся в знак согласия, но чем дольше он здесь находился, тем сильнее портилась атмосфера. — Ещё что-нибудь? — уточнил Рё-сан после недолгого молчания. — Нет, — потупился Коминато-младший, немного помялся, после чего встал и сказал: — Ладно, я пойду. Увидимся на тренировке. Рё-сан кивнул, даже не посмотрев в его сторону. Но как только дверь за ним закрылась, он громко выдохнул и ещё раз взглянул на часы, чтобы убедиться, что и впрямь потерял счёт времени. — Что ж, я и в правду успел проголодаться… — протянул он задумчиво. Несколько мгновений боролся с собой, а потом с счастливой мордой сел уплетать всё, что Харуичи ему принёс. Закончив, он подошёл к окну, открыл его и, опёршись локтями о подоконник, выглянул на улицу. Ветер дул свежий и тёплый, словно никакого тайфуна и не было, но на земле осталось полно его следов — от обычного мусора до кусков стен и крыш, прилетевших сюда неизвестно откуда. Тем не менее, тёплые лучи солнца вселяли надежду на лучшее. Рё-сан ненадолго закрыл глаза и прислушался к пению птиц. Кроме них, внизу за речкой слышался шум проезжающих машин, а со стороны школы — множество разговоров, слившихся в единый шёпот. Но вдруг на фоне этого шума, который мы привыкли называть тишиной, он услышал знакомый голос. Не открывая глаз, Рёске прислушался: казалось, он доносится откуда-то неподалёку, тем не менее, Рё-сан так и не смог разобрать слов. Медленно он открыл один глаз, потом — второй. И обнаружил невероятно милое зрелище неподалёку от своего окна. Казалось, с каждым мгновением день становился всё лучше и лучше. Он невольно прыснул, но тут же прикрыл рот рукой, чтобы ненароком не быть обнаруженным. Наверняка, Курамочи даже не подозревал, под чьим окном находится. — И где ты, интересно, пряталась, Чу? Это была та самая кошка с белыми лапами, которая укусила Рё-сана накануне, поэтому он немного удивился тому, как она мурлыкала и тёрлась об ноги шорт-стопа, словно давняя знакомая. — Смотри, что я принёс тебе в этот раз, — посмеиваясь, Курамочи достал из кармана консервную банку с красной этикеткой. — Рыбные фрикадельки. Тебе точно понравится! Чу мяукнула и двинулась в сторону банки, которую открыл для неё Йоичи, принюхиваясь и двигая усиками, и перед тем, как начать есть, благодарно выгнула спинку под прошедшейся по шёрстке ладонью. Сделав свои выводы, Рё-сан было хотел заявить о своём присутствии, но слова, застряв где-то на окраинах разума, так и остались несказанными. Он всегда приходил именно сюда, чтобы кормить эту кошку? Рёске всего лишь повезло остаться сегодня дома и заметить это? Или Курамочи находит Чу в разных местах вокруг общежития, и это наблюдение — ещё большее совпадение, чем он мог бы подумать? Чем больше Рё-сан об этом думал, тем быстрее приходил к выводу, что Курамочи ведёт себя так, только потому что уверен, что его никто не видит, и, если он узнает о чьём-либо присутствии, всё происходящее попросту будет разрушено. Когда Йоичи встал и развернулся, собираясь уйти, Рёске невольно отодвинулся от окна вглубь комнаты, чтобы не быть замеченным. Он оставил окно приоткрытым и принялся убирать со стола остатки бенто, пока никто не вернулся. И, улыбнувшись, невзначай подумал, что у каждого человека есть секреты, которые не похожи на секреты в обычном понимании этого слова, но которые он почему-то хочет оставить при себе. Порой промолчать о чём-то значит куда больше, чем сказать. *** Чувство непреодолимого хаоса охватывает человека лишь в двух случаях: когда он теряет себя и когда находит других. Рё-сан был уверен, что себя не теряет, но невидимая рука, крепко схватив его за плечо, тянула в вязкую и запутанную тьму, из которой доносилось слишком много разных голосов и в то же время в которой не было слышно ничего, кроме собственного внутреннего голоса. Впервые Рёске почувствовал эту неразбериху внутри себя в тот момент, когда невзначай прошёлся ладонью по спине Курамочи, приобнял его за плечо и шепнул на ухо слова, которые тот хотел услышать. Йоичи вздрогнул, а Миюки недовольно нахмурился в тот же момент и протянул обиженно: — Это же против правил! — Кто-то говорил, что нельзя подсказывать? — уточнил Рё-сан с усмешкой. Ему было плевать на игру и на её правила — ему всего лишь хотелось приобнять Курамочи и сделать это как можно незаметнее для остальных. Миюки ухмыльнулся явно недобро, восприняв уточнение, как вызов, обернулся через плечо и посмотрел на Савамуру, лежащего на кровати, решительным взглядом. — Ты действительно думаешь, что я понимаю, как в это играть? — спросил Эйджун. Миюки помрачнел. Потом переместил свой взгляд на другой угол комнаты. — Фуру… — начал было он, но запнулся, не закончив, потому что решил, что от этого идиота будет ещё меньше пользы. Кроме них, в пятой комнате были Исашики и Юки, но первый заявил, что он за честную игру, а второй сидел с очень серьёзным видом, но всем было ясно, что он совершенно не понимает, что происходит. Миюки обречённо вздохнул, когда в комнату вернулся Харуичи, ушедший за напитками. — О, Коминато, иди-ка сюда! Харуичи сел рядом, они начали о чём-то шептаться, и Савамуру это совсем не порадовало. Чуть нахмурившись, он какое-то время молча наблюдал, потом сел на кровати и взглянул через плечо на карты Миюки, выдал самую честную ухмылку и воскликнул самым искренним голосом: — Да, вам, конечно, лучше сдаться! Даже Рё-сан немного напрягся после этих слов. С Маэзоно и так всё было ясно с самого начала — у него на лице было написано, какие у него плохие карты, а вот Курамочи засомневался. Миюки же с Харуичи дружно подумали, что, прежде чем блефовать, Эйджун должен был поинтересоваться у них, стоит ли это делать. — Верь мне, — твёрдо повторил Рёске, чуть толкнув Йоичи плечом. И тот ему поверил. Это чувство было больше похоже на трясину — пока ты не обращаешь внимания, она засасывает тебя всё глубже, чтобы, когда ты заметил, из неё было уже не выбраться. Рё-сан какое-то время и в правду упорно не замечал. Ни сердца, предательски теплеющего в определённые моменты, ни мыслей и действий, о которых раньше бы не задумался, ни пыльной скуки, нападающей на него тут же, как только Курамочи не было рядом. Может быть, он не замечал потому, что никогда не придавал особого значения своим чувствам и не спешил анализировать, когда и почему они менялись. Этот внутренний процесс, хоть и был частью его самого, Рё-сан всегда воспринимал как нечто, к нему никак не относящееся. Чувства и эмоции были лишь ещё одной системой в организме, и их изменения были не большей новостью, чем несварение желудка. Вероятно, он относился к этому так, только потому что они ещё никогда не играли в его жизни особенно важной роли. Зачастую они были лишь следствием происходящего, но никак не катализатором. Если Рё-сан чего-то хотел, он делал это и не задумывался, почему он этого хочет. Он считал, что задумываться — бесполезная трата времени, и отчасти был прав. Но порой это оказывается пустой экономией, которая только и делает, что лишает человека возможности осознать, что с ним происходит на самом деле. Можно игнорировать чувства, но нельзя к ним не прислушиваться, ведь они, как и слова, существуют только для того, чтобы говорить. Рё-сан старался не прислушиваться. Для него это было что-то далёкое от его действий и от реальности. Что-то, что не имело никакого значения. Он просто делал то, чего ему хотелось в определённый момент. Хотелось ему приобнять Курамочи или невзначай опустить руку на его плечо, или долго оглядывать пристальным взглядом, он это делал. Большинство его действий Курамочи воспринимал отрицательно, хотя Рёске даже не переходил границ дозволенного, из-за чего он всегда оставался озадаченным. В отличие от Йоичи ему не хватало проницательности, чтобы понять чужие чувства. В конце концов, он даже свои собственные не мог понять до конца. Произошедшее дальше было прямым следствием того, что Рё-сан оставался таким, какой он есть. Что не смотря на его изменившиеся чувства, он сам ни капли не изменился и не дал понять этого окружающим. Курамочи испытал чувство дежавю, когда ощутил, как Рё-сан обнял его за талию и опустил на плечо подбородок. Он хотел было отстранить его от себя, когда услышал: — Я же не распускаю руки. Действительно, в этот раз Рё-сан не лез под футболку, не задавал смущающих вопросов и не говорил глупых слов, и вообще, никаким образом не пытался его подавить, но почему-то Курамочи чувствовал себя ещё более беззащитным, чем ранее. Ничего не делая, Рё-сан выглядел ещё более высокомерным, словно ему совсем не надо было напрягаться, чтобы получить то, что он хочет, и это вдвойне выводило из себя. Проще было поддаваться манипуляциям, чем осознавать, что к тебе относятся, как к бездушной вещи, которой даже говорить ничего не нужно. За прошедшее время Рё-сан ничуть не изменился, он делал всё то же самое и с тем же отношением — по крайней мере, так думал Курамочи. Его мысли изменились бы, узнай он, что Рё-сан чувствовал в этот момент на самом деле, но Курамочи не знал, поэтому опустил руки на его запястья и разомкнул объятия, которые показались ему в тот момент такими неискренними. Рёске раздражённо хлопнул его ладонью по макушке, встал и, как обычно, лёг на кровать Савамуры. Какое-то время лежал лицом в подушку, потом перевернулся на бок и оглянул Йоичи задумчивым взглядом. В полутёмной комнате горел только телеэкран. И глаза Рё-сана тоже горели. Сначала Курамочи проигнорировал этот взгляд, но чем дольше это продолжалось, тем менее возможным казалось промолчать. В последнее время Курамочи часто замечал такие взгляды, и именно от них ему почему-то больше всего хотелось спрятаться. Нельзя сказать, что Рё-сан совсем не осознавал, что с ним происходит. Спустя какое-то время он начал замечать, что уделяет Курамочи слишком много внимания, что для него было совсем не характерно. Во-вторых, Курамочи реагировал на это, как и обычно, весьма воодушевлённо, но Рё-сан впервые обнаружил за собой какую-то ответную реакцию в виде радости и воодушевления. Почему-то уделять внимание Курамочи стало приятной обязанностью, с которой совсем не хотелось расставаться. В-третьих, несмотря на всё это, Рё-сан неожиданно осознал в себе какую-то степень скованности в некоторых моментах, которой не возникало ранее, и которая по неизвестным причинам возникла сейчас. Будто, когда ему вдруг перестало быть всё равно, он начал замечать, какая огромная и толстая между ними построена стена, и сколько на самом деле невозможно там, где казалось, что всё дозволено. Тем не менее, у этих изменений были и хорошие стороны. Он впервые начал замечать, как на самом деле Курамочи к нему относился и сколько для него делал. И у него даже было время убедиться, что большинство из этого Курамочи делал искренне. В какой-то момент Рё-сан осознал, что всё, что он знал о нём, было лишь пустым названием. «Мой очередной кохай Курамочи». «Курамочи, который быстро бегает и забавно смеётся». «Курамочи, который готов исполнять все мои просьбы». «Мальчик на побегушках Курамочи». «Курамочи» — было лишь пустой коробкой с наклеенной поверх надписью. Рё-сан постоянно называл его про себя преданным щенком и смеялся. Ему надоедало это внимание, это постоянное «Рё-сан, Рё-сан, Рё-сан…», порой он даже считал Курамочи прилипчивым. А потом картон треснул, и коробка начала наполняться. Наполняться мелочами, которые Рё-сан никогда не замечал и о которых никогда не задумывался. Наблюдая за Курамочи, он невольно постоянно спрашивал себя: «Он всегда так реагировал? Он всегда так говорил? Он всегда так вёл себя? Он всегда?..». И каждый раз отвечая «Да», он начинал чувствовать себя должным. Для Курамочи быть «преданным щенком» означало не только хорошо себя вести, и Рё-сан вдруг осознал, что изначально получал от него даже слишком много. Было излишней наглостью требовать что-то ещё. И, как назло, в это же время Рёске начал осознавать, что хочет большего. Не с надписью на коробке, не с «всего лишь кохаем» Курамочи, а с Курамочи, который внимателен и видит людей насквозь. С Курамочи, который раним и нуждается в поддержке, даже несмотря на всю свою деланную крутость. С Курамочи, который тоже хочет что-то защищать. С Курамочи, который живой человек, а не собачонка. Курамочи «Собачья преданность» — да, это было смешно, до тех пор, пока «Курамочи» был всего лишь картонным фасадом. А когда фасад обрушился, стало совсем по-другому. И хоть это создавало новые препятствия, Рё-сан никогда не относил себя к тем, кому не хватает наглости. Даже наоборот, он постоянно испытывал желание, потянуть Курамочи за собой, и с каждым днём это желание только усиливалось. Тем не менее, он всё ещё не видел никаких причин, чтобы считать это влюблённостью. — Знаешь, я думал, что, когда ты влюбишься, это будет забавно, — сказал Крис, — что ты будешь краснеть, говорить глупые вещи и всеми возможными способами отрицать, что ты испытываешь эти чувства. Рёске озадаченно вскинул брови, а потом спросил: — С чего ты взял, что я влюблён? — и не дав Крису ответить, продолжил: — Я не чувствую к Йоичи ничего подобного. Такигава усмехнулся, что-то про себя подметив. — Похоже, в чём-то я всё же оказался прав, хоть это и не так смешно, как мне бы хотелось, — проговорил он. Ему хотелось рассказать Рёске о том, что влюблённость не всегда и не сразу охватывает с головой и переполняет эмоциями. Что всё зависит от каждого человека в отдельности, и если человек по натуре неэмоционален, то и влюблённость для него будет протекать совершенно иначе, как это описано в любовных романах. Что влюблённость на первых порах часто путают с привязанностью, дружбой, восхищением и множеством других чувств, но Крис прекрасно знал, что Рё-сан не станет его слушать и поэтому только протянул насмешливо: — Кстати, ты заметил, что начал называть Курамочи по имени не только на поле? Рё-сан невольно вздрогнул и, тем не менее, проговорил весьма равнодушно: — Разве? Я и не заметил. Пожалуй, самой отвратительной была потеря контроля. Хотя из всех изменений это и было самым приятным, скорее всего оно появилось, потому что против обыкновения Рё-сан начал держать себя в руках в моментах, когда делать этого не привык. Но чем чаще возникали такие моменты, тем сильнее ему хотелось плюнуть на всё и сделать что-нибудь совершенно безбашенное. Он был слишком упрямым, чтобы долго не делать того, что ему хочется, даже если в какой-то степени ещё не осознавал, что сдерживает себя. Именно поэтому, когда Курамочи перевёл взгляд с горящего экрана на горящие глаза, Рёске сказал: — Встречайся со мной.