Только вместе

Воздух шел сухой, пахло горелым пластиком. Это шло с улицы. «Вот и началось глобальное загрязнение» — Соловьев подумал, глядя на дурную осень за окном. В голове трещал звон будильника, отдаленно похожего на бутафорскую фигурку или детскую игрушку. Вставать было холодно. Миша вышел в коридор, в квартире было пусто. Или не было, но он все никак не мог привыкнуть к виду старой мебели, так что остальное по утру его мало беспокоило. А, нет. Свет горит. Не один уснул и не один проснулся. С сожалением и раздражением Миша открыл дверь в ванную комнату. Раковина стояла на тумбочке, а над раковиной висело зеркало. В отражении Соловьев себя не увидел, потому что большую часть там занимал Павлов. Он стоял полностью одетый, опирался на края умывальника и не отрывая взгляда смотрел себе самому в глаза, как будто пытаясь увидеть что-то новое. — Кукуха поехала? — А?.. А, проснулся, добрый молодец. Миша подошел к нему и встал бок о бок, саркастично кивая головой и поджимая губы. Рыжий продолжил глядеть сквозь себя, ни на секунду не отвлекаясь. — Понимаю, марафет, все дела, но пусти умыться… — на ухо Павлову сказал милиционер и поднял брови в ожидании. Рыжий глубоко вдохнул и со злобной дрожью выдохнул. Протянул вбок руку и зажал в кулак майку Соловьева. Тот, натурально, рассердился, хотя майка и так была мятая. — Смотри-и-и, — Рыжий низко прорычал, обхватывая Мишину голову ладонями и кивая на отражение. — Смотри. — Ч-что смотреть-то?! — На все смотри, на все, — Павлов удивленно зашептал, потом вдруг оборвался, задержал дыхание и выдержал длинную паузу, пока Мишка тщетно пытался рассмотреть что-нибудь необычное. — Ну… На отца похож… Маньяк захохотал, отпуская его голову, а потом опять запустил пальцы в черные волосы, прижимая щеку милиционера к своей и коварно оскаливаясь. — Не угадал. На кого похож? М? Миша обиженно молчал. — На меня… — услышав тихий, нежный шепот, милиционер вздрогнул, ошарашено глядя себе в глаза и в глаза самоуверенного убийцы. Убийцы! — Не похож я на тебя! — вскрикнул. Рыжий закричал в ответ: — Похож! Мы похожи! Как две капли воды, понимаешь?! Соловьев распрямился, лицо его вспыхнуло и он отвернулся от зеркала, стряхивая с себя руки Павлова. Он был зол, весел и в глазах его Миша увидел огоньки яростного удовольствия, а сам готов был ударить за глупые шутки и насмешки. Рыжий был холоден, его руки задрожали и он вертел головой, смотря то на мужчину в зеркале, то на мужчину перед собой. Как же ему нравился вид милиционера в ту секунду — он действительно мог разглядеть в чужой злости самого себя, и подобно отражению смотрел на измученного Соловьева. Он только проснулся, а ему уже мотали нервы. Выгнал бы Павлова, но он не уходил по чужому желанию, только по своему. Мишу пробрал холод. Все это показалось ему нелепым и он успокоил себя, включив холодную воду. Рыжий разочаровался от окончания приятного ощущения того, что реальность рушится, и нахмурился. — Ты сам посуди, ну какие мы с тобой две капли воды… — Миша вопросительно протянул, рукой трогая воду, которая полилась из старого брызгающего крана. Павлов сморщил нос. — Ты вон рыжий, а я брюнет. У меня глаза черные, а у тебя… У тебя… Другие. И характеры у нас разные, и жизненные ценности, цели тем более. Общего ничего! — Неверный ответ. В корне неверный. Ты бы на нас со стороны посмотрел… — «Нас» нет. — «На себя и на меня», так лучше? Мы же с тобою как братья, даже ближе. Мы больше, чем любовники, больше, чем семья. Рыжий приобнял Мишу за плечо, придвинул к себе и кивнул на зеркало, медленно поднимая руку и указательным пальцем касаясь холодной поверхности. Постучал по стеклу и расплылся в улыбке, как будто достиг какого-то решающего момента, что-то крайне важное выяснил. — Мы — отражение друг друга… Все, что делаю я, становится причиной твоих действий; все, о чем ты желаешь, ты подсознательно связываешь со мной. — Что ты этим хочешь сказать? — насторожился Соловьев и выключил кран. — Мы — один человек. Ты от меня зависишь постоянно. Ты мой, до последней клетки ты мой, а значит, сам становишься похожим на меня, ведь нельзя оставаться собой в чужом мире, находясь под таким контролем… — Властитель наших душ, — Миша сморщил нос и вывернулся из рук Павлова, хлопая его по щеке мокрой рукой. Рыжий в ответ ему оскалился. — Сколько ты не отнекивайся, все равно зеркало тебе не соврет, у тебя в глазах видно, какой ты на самом деле. А ты такой же, как и я. Мы связаны по жизни и связь эту не оборвать никак, тем более сейчас, когда ты от меня зависишь… Маньяк вытер лицо рукавом темного свитера и наконец отвернулся от зеркала, в котором виделось каменное лицо Соловьева, всеми силами старавшегося не подавать признаков того, что ему жутко не нравятся все эти убеждения и внушения. Рыжий был для него уже близким, но его мерзкая натура не давала видеть в нем человека, милиционеру хотелось поскорее избавиться от этого кошмара и вернуться туда, откуда они прибыли, где маньяк не был ему знаком и оставался темной личностью, которую не жалко было пристрелить. Впрочем, Мише его никогда жалко не было, он даже считал, что Павлов получал, получает по заслугам и еще получит, когда все это кончится. Кран снова был включен, сильная струя ударила в руки Соловьева и он с агрессией зачерпнул в ладони ледяную воду, наклоняясь и умывая все еще заспанное лицо. Как может быть, что в человеке есть столько неистовой энергии и злобы? Соловьев каждый день наблюдал такую картину и жалел в первую очередь себя. Поднял голову, наклонил вправо, влево, глядя на свое сонное отражение. Что-то в нем напрягало Мишу, и он отказывался верить в то, что Павлов бывает прав в своих доводах. Может, это просто чужое лицо сейчас он видит в зеркале? Лицо отца? Никак это не могло быть отражение Павлова, никак, потому что волосы были черные, глаза черные, а лицо не острое и не вызывающее повышенного интереса у знакомых и незнакомых. В связанность судеб Миша не верил. Отвернувшись, встал спиной к зеркалу и легонько, в молчаливом отчаянии, стукнулся о него затылком. Внушение маньяка, желающего людям только страданий, постепенно начинало приобретать силу и над милиционером.