Только вместе

Не наводи пока панику. Соловьев захлопнул папку и из нее вылетел оборванный по краям листок. Он показался однозначно предназначенным только для его глаз, потому что почерк не был похож на обычный рукописный, и слова выведены были печатными буквами разного размера. Миша не понял послания, но на всякий случай положил бумажку в ящик своего стола.

***

— Нет, вы что, я тут давно, просто в вашем отделении не появляюсь. — А зачем к нам зашли? — Надо. Псевдо-милиционер надел фуражку обратно на голову и спрятал ярко-рыжие волосы. Степашка, который перед ним стоял, умилял его, наверное, сильнее всех остальных. Даже если бы у маньяка не было выбора, он бы не стал смотреть на Степана как на свою потенциальную игрушку, потому что молодой человек выглядел чересчур наивно и не смог бы выдержать жестких правил игры. Павлов верил, что в силу обстоятельств все могут меняться, но это требует времени. Пока его устраивал интеллектуальный уровень Соловьева, который постоянно совершенствовался. Лестничный пролет походил на курилку, и Рыжий сразу же заметил это. Неестественного цвета дневной свет, который силился продраться через мозаичное окно, желтыми пятнами падал на все стены. Странная дымка стелилась по полу и возможно это была уличная пыль от сапог, потому что ходило здесь большое количество людей. Слепое окно по краям трескалось и Павлов загляделся на лица проходящих мимо милиционеров. Никто из них не показался ему знакомым, и он со скукой одернул рукава чужого кителя, который по размеру ему не шел. На плечах его блестели лейтенантские погоны, а фуражка чуть-чуть жала, но это было временно, потому что облачаться в форму Павлову пришлось всего раз — ради решения одного интересного социального вопроса. Вопрос его касался поведения человека при виде опасности в людном месте. Рыжий понимал, что зона комфорта для некоторых людей считается неприкосновенной, потому планировал вторгнуться в будничную рутину своего подопытного, чтобы на практике проверить его стрессоустойчивость. Уже начав изнемогать от неудобства чужой формы, которая кололась и не сидела в плечах, ждущий жертву маньяк встал со скамьи. Осмотрел спуск вниз — никого больше нет. С ним рядом все это время сидел Степа и тоже, видимо, чего-то ждал. Рыжий спросил его, что он, мол, сидит тут так долго? А Степа замялся и сказал, что сам не понимает, почему все еще не ушел. В душу Павлова закрались сомнения. Рыжие волосы на висках все равно были видны из-под фуражки, и он предположил, что бесполезно было бы прятать свою шевелюру, потому что молодой милиционер уже запомнил его и в любом случае сможет опознать. Засланник Соловьева, наверняка. Что он тут ошивается? Ждет компромата на убийцу? Не дождется. — Можешь сказать, как дела у Игорюни Жолобова? — Павлов подал голос, стоя спиной к Дубченко. Тот призадумался. — Да вроде как обычно… А вы его знаете? — Знаю-знаю, он приятель мой, служили вместе, — отводя тему от всяких других людей, Соловьева, например, Рыжий буркнул, своим видом привлекая внимание Степы — расправил плечи, задрал нос и визуально сделался серьезнее (по его мнению так же зазнавались и реальные милиционеры), так что мысли его сделались тоже рабочими, он словно почувствовал себя работником органов. — Так я вас могу к нему отвести, кабинет-то недалеко! — Дубченко подошел к Павлову, но оказался чуть выше. — Не надо! — Рыжий воскликнул и рывком вытащил руки из карманов, а потом сразу же стих. — Не надо. Не хочу я тут шастать и людям мешать. Здесь подожду, кого надо. Степа нахмурился и огляделся в поисках того, кого надо. — А кто вам нужен? — Уйди, Степан, не мешай, — Рыжий уже разозлился, но пока только свел брови и пару раз в нетерпении щелкнул каблуком ботинка по полу. Потом побледнел, как мел. — А мы разве знакомились? — округлив глаза, сказал Дубченко, и между ними появилось невидимое напряжение, такое, будто сейчас на месте милиционера стоял Соловьев. Павлов настороженно сощурился и растянул губы в улыбке, будто понимал, что происходит. — А я вас всех знаю, у меня память хорошая! Я раз прочитал имя — запомнил. Ты — Степан Дубченко, майор ваш — Котов Григорий, Жолобов Игорь, Миша, как там его… Пора мне, Степашка! Пора! Веселые нотки в голосе подозрительного милиционера напугали Дубченко и он от осторожности отшатнулся от Рыжего, который быстро удалился в коридоры, где находились кабинеты. Павлов сбежал, чуть-чуть злясь на всех людей, его окружавших. Он был зол, но весел, и глазами искал дверь в кабинет, в котором раньше был всего один раз. Памяти у него было достаточно и дорога без труда вспомнилась сама собой, и все было бы хорошо, если бы он прямо на пути не встретил человека, к которому шел. А может и повезло. Это выглядело странно для окружающих, но два милиционера, столкнувшись взглядами, в лицах изменились до неузнаваемости. Миша шел один, потом встал, как вкопанный, посреди коридора, и пока до него дошло, что с этим милиционером что-то не так, Рыжий уже скользнул мимо него далее, не оборачиваясь, и за поворотом срываясь на бег. Соловьев сразу понял смысл той бумажки, которую нашел рано утром в рабочей папке, и потому не побежал за ним, а пошел, сразу же забывая про все свои дела. Заглянув за угол, оглядел всех своих коллег, но не нашел среди них ни одного рыжего мужчины со шрамом на щеке. Где-то в конце коридора послышался тихий щелк замка закрываемой двери, и через гул Миша его услышал, потому что это закрылся его собственный кабинет. Он подбежал к нему, дернул за ручку и приложился ухом к двери. Тихо было. Потом ударил пару раз кулаком по дереву и начал злиться. — Павлов! Изнутри послышался смех. — Не угадал! Я не Павлов! Я — Михаил Соловьев, я тут работаю! — Рыжий кричал откуда-то из конца закрытого кабинета, видимо, в это время роясь в чужих вещах. Потом все стихло и из-под двери, через щель, скользнула фотокарточка. Миша поднял ее и перевернул. На ней был Игорь Жолобов, а рядом с ним, в обнимку, сидел Павлов. Он был не такой, каким Соловьев его привык видеть — в нем не было холодности, как и шрама на щеке не было, но все равно широкая улыбка в милиционере вызвала неприятные ощущения, как будто этот человек мало чем отличался от сына. — Смотри, какие милые! Прямо-таки воплощение настоящей дружбы и товарищества, чувствуешь? — голос послышался из-за двери, но тихий, потому что Павлов подошел ближе. — Как мило, что ты все хранишь в ящике стола… Ты панику не наводи. Я тут быстренько одно дело закончу и пойду. Соловьев пнул дверь ногой. — Если не откроешь, я выломаю двери, будут с тобой разбираться. — Не открою! — Рыжий шепнул и пнул дверь в ответ. — Ты меня побьешь. Я вообще не хотел с тобой видеться. — Зачем ты пришел? — Себя разыскивать. Где тут у вас списки подозреваемых и списки убитых? Интересно посмотреть на свое портфолио… — Рыжий… Открой, мне работать надо… О, вон Дубченко идет! Мы тебя сейчас и вытащим! Соловьев отвлекся на секунду и поманил к себе Степана, который в недоумении шел в его сторону. Павлов шугнулся от двери, посмотрел на окно. За окном была решетка и второй этаж. Он мог бы рискнуть своим здоровьем, как преступник, скрывающийся от закона, но в данный момент он сам был облачен в одежду представителя органов. Выдохнул, прислушиваясь, как Соловьев бранит за дверью Дубченко и требует выломать ее. Ничего, подождут… Рыжий стал рыться по шкафам. Вот полка, на которой лежат документики. Вот папка, в которую он недавно положил записку. Видимо, она отчасти работала, потому что дверь с петель еще не слетела, а значит Миша послушался. Восторженно улыбнувшись, маньяк подставил под свет из окна несколько скрепленных вместе бумажек. Это были документы на Николая Павлова, которые Соловьев по своей инициативе достал в справочной. Рыжий пробежался глазами по тексту, все было про его отца. Он мог бы прямо тут эту бумагу и съесть, чтобы его не искали, но решил, что оно того не стоит. Сейчас главное — выбраться живым. На обратной стороне двери Миша злился, как никогда. Дубченко оттягивал его в сторону, но тоже стал звать таинственного милиционера, который знает имена всех людей из органов. Соловьев понимал, что нужно Павлову, но пока не вышиб дверь, потому что ничего особо страшного не происходило. Наконец, неожиданно, раздался щелчок замка. Рядом с Дубченко встало уже несколько милиционеров, с интересом наблюдавших, как Миша хмурится в ожидании. Дверь открылась. Нараспашку. Рыжий поправил фуражку и шагнул за порог, демонстрируя всем идеальную осанку, умного вида лицо и железное спокойствие, которое сохранилось даже тогда, когда его попытался пнуть нервный милиционер. Степа схватил Соловьева под руки и началась ругань. Рыжий был рад, что Миша забрал внимание на себя. — Не паникуй, — прошептал ему беззвучно, пока мужчину удерживали уже трое. Павлов не видел среди них знакомых лиц, и слава богу. — Товарищ, мы Вас должны задержать! — Степа громко воскликнул, пытаясь пересилить молчаливую агрессию Соловьева. — Он меня избить хотел! — в голосе Рыжего послышались нотки отчаяния, что добавило живости к его образу вечной жертвы, а сам он в это время оглянулся в пойсках путей спасения. — Да пошел ты со своими записками, верни документы, которые стащил! Сейчас же, Павлов! — милиционер рванулся, но его коллеги, напуганные и осторожные, на всякий случай скрутили ему руки, когда Рыжий натурально взвизгнул от нападков в свою сторону. — Стой! — Миша заорал, будучи единственным свидетелем того, как спешно маньяк в форме милиционера скрылся в коридоре. Остальные держали его за руки и не смотрели. Павлов остался доволен своей работой и тем, что Соловьев не послушал его дружеского совета, и все испортил, так как не паниковать не мог. Миша обреченно взвыл. Вор, серийный убийца и просто ублюдок сбежал, как трус, со всей информацией, которая про него вообще была. Соловьев запомнил только адрес. Пока что придумывал, как отомстить ему и всем коллегам за колоссальное недоверие, приведшее к побегу крайне опасного маньяка, разодетого в форму. Затем начал претворять план в жизнь.