Лоуренс

— О, да, дела, как обычно, пошли на спад. Видите ли, народ развелся трудолюбивый, теперь им проще не оставлять лодки на хранение, а тащить их на своих горбах по домам, прятать в гаражах и двориках… Честное слово, я даже думал ввести услугу по доставке лодок, но, боюсь, тогда пришлось бы нанимать второго человека, а это уничтожило бы всю выгоду. Мистер Догвинтерс, стабильно доивший не только местных рыбаков, но и немногочисленных туристов, окинул печальным взглядом море, видневшееся из дома отца Блэка. На чёртовой луже плясали белые гребни, похожие на потёки жира на замороженном бифштексе. Осень приносила в город запустение, холод и сплошные убытки. Вернон Блэк знал об этом не понаслышке: в особо дождливые и холодные дни до его церкви добирались лишь продрогшие старушки, другие же заблудшие овцы предпочитали святым словам сухие шубы и сытые животы. Святой отец слушал человека вскользь, не придавая большого значения его словам. Рыжий дурак всё говорил да говорил. Вернона уже начало клонить в сон. Но он терпеливо ждал окончания галдения. За время службы приходским священником он немного научился выдержке, хотя она не всегда срабатывала. И когда Догвинтерс закончил сетовать на жизнь, Блэк решил действовать: — Да-да, — кивал он. — Времена так стремительно меняются. Даже вы, мистер Догвинтерс, наняли нового паренька, верно? — Ох, этот мальчишка был совершенно невыносим, — Догвинтерс сморщился, став совершенно неотличимым от своего мопса, сновавшего где-то внизу, между ножками стола и стульев. — Городская молодёжь совершенно ничего не умеет… Если бы я мог, я бы оставил на посту старика Фрэнка, но, сами понимаете, мертвецы, конечно, пугают людей, но не так, как этого хотелось бы… прошу простить мне жестокую шутку, — Догвинтерс поспешно схватил бесформенную шляпу, валявшуюся забытой на соседнем стуле, и приложил к груди в знак скорби. — Помилуй, Боже, его душу… — Да, такая потеря, — святой отец покорно склонил голову, пытаясь скрыть ухмылку. — Но неужели юноша так плох? — Вы даже себе не представляете! У Догвинтерса была одна ужасная привычка, делавшая его, и без того безжалостно рыжего, похожим на ирландца в пабе: в моменты душевного надрыва он вскидывал ноги, как дикий жеребец, и либо расплёскивал стоявшие на столе напитки, либо безжалостно вытирал подошвы о сидящего напротив человека, если стол был слишком тяжёл. К сожалению, здесь имел место второй вариант. Вернон кисло улыбнулся. — По лестнице в сторожку ходили целые поколения сторожей! Вы же помните старика Фрэнка? Этот на худобу никогда не жаловался — и то под ним лестница даже не скрипела, летал себе вверх да вниз, как пташка летняя. А под этим обвалилась вторая ступенька, представляете?! Он ключ получить не успел, а уже попал на пять месяцев отработки! Железо же не копеек стоит, святой отец, там целую ступеньку менять надо! А когда я дал ему в руки ружьё, этот олух направил его прямо на меня, представляете? Каких сынов растит Британия?! Вернон отчётливо вспомнил провал вместо второй ступеньки и равнодушно хмыкнул. Жадный рыжий черт не менял эту лестницу уже лет сорок, и её до костей уже обглодала ржавь, дунь — и проломится. — Да ниспошлет Бог благословение на его душу, — ответил Вернон. — Должно быть, сюда он приехал не из лёгкой жизни, ведь так? Он с любопытством посмотрел на собеседника. Как же его утомили потоки информации, не относящиеся к делу. — Да уж верно, этих городских калачом не заманишь туда, где нет интернета и гей-клубов на каждом шагу… Уж не знаю, можно ли верить этому прохвосту, но он сказал, что у него ничего не осталось в городе и что он хочет провести остаток дней в тишине и покое. Все они так говорят, чтоб грошей побольше отстёгивали… Но, знаете, он появился совсем без вещей. Я так и не видел, чтобы он принёс что-то, кроме рюкзака, с которым пришёл просить о работе. Может, и не врёт, кто знает… — Я не видел его на проповедях… — Мне говорят, он вообще редко куда выбирается. Оно и правильно, раз устроился работать — так работай на совесть… Но, в самом деле, это странно, не правда ли? — Догвинтерс явно загорелся новой идеей. — Он только за керосином и выходит, дальше заправки его не видят. Некоторые до сих пор думают, что заместо Фрэнка так никого и не взяли. И я вот думаю… Знаете, говорят, у молодёжи сейчас в моде всякие секты, сатанинская напасть… Понимаете, я-то днём прихожу поглядеть, чем он занят. Я всё думаю, а ну как ночью он ночью всякие тёмные дела творит? Что вы думаете, святой отец? — Думаю, дорогой мистер Догвинтерс, не стоит судить человека, пока не узнаешь всю правду. Вернон заулыбался неприятной змеиной улыбкой. Кто бы мог подумать, что старый идиот сам позволит ему последить за пареньком? Такой удачи он не ждал. — Знаете, я думаю, мне стоит заглянуть к нему и предложить свою помощь. Ведь кому-то нужно показывать заблудшим верный путь, не так ли?

***

Лоуренс слишком редко бывал в городе, чтобы примелькаться местным, поэтому чужие взгляды останавливались на нём регулярно. Липли, как пиявки, настойчиво, казалось, что шепотки так и раздаются за спиной. Как крики чаек. Далёкие, ныряющие эхом в прибой, но которые учишься чувствовать взмокшей спиной, выбираясь на промёрзший пляж. Он чувствовал разговоры и сплетни, обвивавшие, как пропитанные гноем бинты, сорванные с ран самого Города. Голоса преследовали и здесь, в полупустом магазине у заправки. Стоило подойти к прилавку и присесть около керосиновых баллончиков, скопившийся у полок ажиотаж заметно поредел. Нужно топливо, одеяло и еда. Толстовки спасать переставали, а желудок совершенно не волновало, что невозможно поймать хоть что-нибудь на удочку в такую погоду. А Вернон заметил его сразу. «Какая удача», — подумал он в предвкушении. Словно кот, увидевший в траве беспечную мышку. Он подходил тихо, стараясь не выдать себя раньше срока. А Лоуренс ничего не подозревал. — Пасмурное утро сегодня, не правда ли, дорогой Лоуренс? — голос прозвучал точно гром средь ясного неба. — Дайте угадаю, вы даже в магазин ходите из всяких платонических побуждений? За секунду до того, чтобы поднять взгляд, Лоуренс искренне считал, что в магазине тёмная фигура не будет пугать так сильно. В конце концов, за прилавком листает журнал кассирша, за стеллажами копошатся в печенье другие покупатели. Но стоило поднять голову, всё изменилось. Уши заложило от тишины. Разрезала её только навязчивая мелодия. А пастор в своём несносном пальто, равнодушно взял с полки тот же керосин, что и Лоуренс, и многозначительно произнёс: — О, вы сомневаетесь, думая, что огонь согреет вашу продрогшую душу, мистер Лоуренс. На это способен лишь свет веры и любви к всевышнему. Довольный своими словами пастор продолжил: — Почему бы вам не заглянуть ко мне на чашку чая, дорогой Лоуренс? Хоть в кой-то век попробуете нормальную еду, а не то, что вы обычно едите. — Если ваш дом — это Рай, то я, пожалуй, проследую в свой персональный Ад. — Столько колкости в столь юном возрасте. — Лучше так, чем следить за посторонними одинокими людьми. Это, знаете ли, наводит на подозрения. Вернон улыбнулся совершенно дьявольской улыбкой. Эта улыбка была именно дьявольской вовсе не потому, что выглядела ужасно или уродливо. И не потому даже, что при этом в глазах пастора горели недобрые огни. Его улыбка дьявольской казалась потому, что представляла собой искушение. Лоуренсу казалось, что мистер Блэк вообще одно сплошное искушение. Вернон испытывал его, как учёные испытывают крыс в лабиринтах. Иногда Лоуренс наблюдал за этим процессом. Но теперь он сам стал той самой крысой, обречённой на провал в любом раскладе. Его унижали, над ним насмехались, считали ничтожеством и пустым местом, но только Вернон мог действительно разрушить его. То, что плескалось в серых глазах святого отца. Улыбка Блэка походила на приглашение в Ад. От этого ноги Лоуренса подкосились, и он выронил канистру с керосином. Опустившись, хотел поднять её, но святой отец оказался быстрее. Их руки соприкоснулись, и Лоуренс резко отдёрнул ладонь. Будто прикоснулся к раскалённому железу. — Что такое, дорогой Лоуренс? — его имя он почти пропел. — Вам плохо? Могу ли я помочь? Все вокруг уставились на них. Лоуренс упрямо мотнул головой, не очень понимая, что пытается отрицать. Рёбра выжигали полосы на лёгких, а пальцы тягуче поджимались, причём не только на руках. Он молча попятился. Шаг. Другой. В спину уткнулись полки стеллажа. Пастор медленно поднял канистру и покачал головой: — Конечно, можете выбрать и этот, но он больше подходит для розжига костров, а не керосиновых ламп. Вы же не хотите сжечь всё имущество мистера Догвинтера и пустить несчастного холостяка по ветру? Будьте благоразумным жильцом, Лоуренс. Лоуренс забыл и о керосине, и об одеялах, и о рыбных палочках. Паника держала его за локти, было холодно, будто морское чудовище тащило его под воду, и он с трудом вдыхал, выныривая в пене волн. — Куда же вы, Лоуренс? Святой отец окликнул его ещё несколько раз прежде, чем он вылетел на улицу, едва не врезавшись в слишком медленно открывающиеся двери. Кассирша продолжала читать, другие покупатели шуршали печеньями и придирчиво мяли хлеб, а Лоуренс бежал прочь, спотыкась и чуть не проламывая хрупкие ступени. Успокоился он, лишь привалившись к двери с другой стороны. Успокоился, снова оказавшись меж давящих четырёх стен, где кроватью служила надувная лодка. Тогда он поклялся ходить за едой только ночью, когда у всяких пасторов наверняка есть дела поинтереснее, чем следить за одиноким путниками. А Вернон радовался и улыбался. «О дорогой Лоуренс… Что же. Это будет весело». Святой отец пошёл по делам, насвистывая весёлую мелодию.