Лоуренс

Море истерически билось о берег, разъедая песок ненасытной мокрой пастью. При виде этой стихии глаза Вернона пылали. День выдался пасмурным, пронзительный ветер прогрызал до костей. От него святой отец вздрагивал, но продолжал стоять у самого края обрыва. Дальше только бездна и острые скалы. Они напоминали клыки гигантского чудовища, способного проглотить весь мир целиком. Солнца не существовало, не в этом краю земли. Вернон ненавидел солнце. Ненавидел этот город и людей, живущих в нём. Он ненавидел всё. Лютой, отчаянной ненавистью, какой дети ненавидят старших братьев или сестёр за то, что те сильнее, умнее, да и, в целом, лучше них. Святой отец вглядывался в горизонт. Усмехался. Перед ним только чёртово море, которое он каждый божий день видел вдалеке из окна дома. Трепещущие волны, крики чаек. Он хотел уничтожить это. Стереть в порошок, чтобы создать заново. Блэк помнил уроки, которые преподал ему отец. Он вспомнил мать. Эту жалкую тварь, даже не способную позаботиться о самой себе. В голове всплывали образы. Смех отца. Крики и вздохи. Руки отца на шее матери. Прерывистое дыхание. Его руки на её шее. Пульсирующие венки. Последний вздох. Его первое убийство. Он открыл глаза, ощутив на себе чужой взгляд. В бухте, в единственном месте, где с крутых скал можно было спуститься на иссиня-чёрный от гальки пляж, кто-то сидел на скале. И этот кто-то щурился, с явным интересом изучая Вернона — примерно так же, как он сам подчас изучал прихожан, севших на последние ряды. Только, в отличие от Вернона, это был не статный мужчина, а совсем ещё парень. Он ничем не отличался от местной шпаны — такой же неуместный и нескладный, стыдливо державший голову ниже, чем то полагается защитнику Британии. И при этом смотревший вдаль так, будто ведал всё и о когтях чудовищ, и о хищных ветрах. Вернон знал, что за ним наблюдают, даже догадывался, кто именно. Он выжидал. Придёт ли парень к нему, или ему придётся дать о себе знать? Скорее, второе. Святой отец постоял ещё минут десять, после чего, окинув морскую бездну в последний раз, повернулся и направился вниз по дороге. Прямо навстречу к Лоуренсу. Чем его привлекал этот чудила? Чем он отличался от прогнивших душой и телом других? Вернон не знал ответа. Но точно был уверен, что позабавится с мальцом на полную катушку. Иначе и быть не может. Знакомый силуэт становился отчётливее. Парень сидел у берега, вглядываясь в море. Точно так же, как это делал сам Блэк. Святой отец на мгновение смутился, но тут же прогнал и мысль об этом. Показать малейшую слабость? Ни за что. Ещё один урок от урода-отца. — Дорогой Лоуренс, какая встреча! — он остановился рядом с ним. — Любуетесь красотой природы? Похвально. И не боитесь подхватить простуду? В вашей-то одежонке только дома сидеть. Лоуренс кисло улыбнулся. Он не был уверен, что прошло время утренней проповеди, но даже в воскресенье этот засранец упрямо брёл сначала вниз по лестнице, а потом опять наверх, предварительно доведя своим обществом до безумия. Будь они наверху, в городе, Лоуренс стремился бы убежать, скрыться за поворотами, среди других людей. Но здесь бежать было решительно некуда — даже другой конец бухты был на недостаточном расстоянии, чтобы забыть о чужом обществе, а запираться у себя и проверять, взял ли святой отец ключ на этот раз, не хотелось тем более. Приходилось терпеть. — Скорее, наслаждался тишиной, пока кто-то не пришёл и не нарушил её. — Полагаю, вы намекаете на меня, мой дорогой Лоуренс? — Нет. На любого человека, который приходит сюда каждый день. А уж то, что вы один так делаете, — кто же виноват. — Ничего не могу с собой поделать, — весело ответил святой отец. — Что-то упорно меня сюда привлекает. Блэк отвёл взгляд на море. — Может вы, дорогой Лоуренс, ответите, что это? Лоуренс предпочел бы не знать. Зажмурился, прогоняя тяжёлое, пьяное головокружение. — Вам просто скучно, пастор. Совсем неинтересно рассказывать людям о том, во что они и без вас верят. Поэтому вы хотите… «…чтобы я сдался. Обмяк в вашей власти и позволял задрать одежду, позволял скользить пальцами по родинкам и пускал этот голос к самому уху, щекотать висок. Этого я хочу, чтобы вы хотели». — …меня. При всей двусмысленности сказанного, Лоуренс не смог бы сформулировать это иначе. — Да, я хочу вас… — просто подтвердил святой отец. Лоуренс поперхнулся. Вздох застрял в горле, он задыхался. Вернон видел это и наслаждался. — …наставить на путь истинный. Понимаете, дорогой Лоуренс, таких, как вы, нужно направлять, чтобы вы не погрязли в пучине отчаяния. А что касается проповедей, так я просто не даю людям забыть об истинах. Бог знал, что вам понадобиться помощь. Поэтому ниспослал вам меня. Я ваше спасение, дорогой Лоуренс. Лоуренс забылся на каких-то пять секунд. Голос приятно перемежался с грохотанием волн, слова то терялись, то всплывали вновь, и ему даже было безразлично, какую ересь святой отец несёт на этот раз. Он растворился в звуках. В шорохе гальки, в истериках чаек, в клаксонах на заправке. И в этом голосе: не низком и не высоком, не громком и не тихом. Голосе, который резонировал у Лоуренса в животе и грел получше всяких рыбных палочек. Из молчания вырвало касание. Длинные пальцы скользнули по щеке вверх, к виску, царапая коротко и обкусано. Смятую ветром прядь аккуратно и нежно заправили за ухо — мимоходом скользнув по кромке и царапнув грубой подушечкой мочку. Под толстовкой вздыбился табун мурашек. Лоуренс хотел вскочить, но ощущение парализовало его — и пальцы вернулись, так же заботливо поправляя с другой стороны, собирая обвисшие прядки. — Вы косматы как лев, дорогой Лоуренс. Мне кажется, вам не помешала бы расчёска. Лоуренс не мог выдавить из себя ни слова, желая продлить момент до бесконечности. — Знаете, вы иногда напоминаете мне одного мальчика, — святой отец прервал касания, усевшись рядом. Их разделяло всего несколько сантиметров, Вернон, казалось Лоуренсу, одновременно находился и близко, но и так далеко. Блэк вздохнул, продолжая: — Этот мальчик был таким слабым. Он казался себе бесполезным и ничтожным. Но однажды этот мальчик победил чудовище, и тогда он почувствовал силу, закрытую внутри. А вы, дорогой Лоуренс? Вы когда-нибудь смотрели в глаза Дьяволу? «Вы — мой дьявол, — рвало на части Лоуренса. — Но вас я никогда не смогу победить». Ему до одури хотелось жить тем, что сейчас — звуками, касаниями. У него в груди ныло, хотелось схватить руку пастора и вернуть туда, откуда разбегались по телу волны безумия. Снова, так же мягко и небрежно, жёстко и выверенно. В глазах темнело от этого желания, но Лоуренс сминал края рукавов, заставляя себя снова привыкнуть к пустоте, к одиночеству. К тому, что шеи может коснуться только его же воротник. — А что такое… дьявол? Вернон говорил, не отрываясь от моря: — Дьявол реален, но он не таков, каким его рисуют. Это не сущность с хвостом и рогами. Он падший ангел. Он самое прекрасное существо, созданное Всевышним. Он был любимчиком Бога. И чтобы справиться с Дьяволом, придётся играть по его правилам. Море бушевало, разрывая мир на части. — Как по-вашему, почему говорится — слуги сатаны, но рабы Божьи? В глазах медленно прояснилось, и первым, что увидел Лоуренс, были расчертившие бурное небо «галочки» чаек. — Чтобы справиться с дьяволом, нужно ему отдаться? — будто не услышав, проговорил Лоуренс. Тяжёлая усмешка. — Интересная логика… Волна разбилась о берег, и её пена дотянулась до пяток Лоуренса. — Дьяволу не отдаются. Дьяволу служат. Как говорят в народе? Мы сами приглашаем его в дом. Но всё, что у нас есть, то послал Господь, даже если сделал это через Дьявола. Что-то тяжёлое и тёплое, как чайка, спикировало ему на плечи, обняло крыльями. Тёмное пальто святого отца, ещё хранившее его тепло. — А жена вас ругать не будет? — хмуро осведомился Лоуренс. Вернон только выдохнул. Галька перекатывалась под пальцами, пока берег хрустел под ногами пастора. Ворот теперь не давал ветру биться в уши, и все звуки обострились. Лоуренс зажмурился, утыкаясь в колени лбом, пальто пыталось надуться и улететь, но за него зачем-то цеплялись пальцы. Надо будет отдать святому отцу завтра. Нельзя мять. Надо повесить аккуратно, пусть дождётся хозяина. А пальцы всё равно мяли, комкали край и крутили пуговицу. А нос всё равно ловил носимый морем запах книг и гари. На промёрзших ногах Лоуренс прибрёл обратно, перешагнув через сломанную ступеньку, мимо трепещущего на ветру пакета, который упрямо игнорировал святой отец. Нельзя мять. Но Лоуренс с размаху упал на импровизированную кровать, в объятия флисового одеяла. Прижал пальто к груди, к щеке, зажал коленями. Он жмурился, оставляя от мира только звуки и запахи. Здесь, в темноте, его уши защекотал голос, до рваных выдохов и сведённых коленей. Он звучал, как наяву, сплетаясь с запахом. Лоуренс мучительно застонал, кусая губу. Пальцы касались шеи, затылка, разгребали пряди, то касаясь едва ощутимо, то царапая, не в силах повторить тех прикосновений. А святой отец в то время сидел в кресле и читал книгу. Но слова не превращались в мысли. Блэк думал о мальчике.