Лоуренс

Лоуренс не помнил, когда в последний раз бывал в церкви. Обычно они с однокурсниками ходили мимо и хорошо, если вообще замечали их — небольшие здания, окружённые заборчиком, в городе выделялись только тем, что вокруг них было больше зелени, чем вокруг жилых домов, где был важен каждый квадратный метр. О том, чтобы заходить внутрь, речи вообще не шло. Поэтому, войдя под высокий свод с течением смиренной толпы, Лоуренс на мгновение опешил. Каждый неосторожный возглас взлетал под крышу и метался там нервозным голубем, а от новеньких лавок горько тянуло лаком и дерматином. Впереди, там, где кончался приход, стоял Вернон — и толпа, как ворох намагниченных стружек, тянулась к нему, рассыпаясь по пути по рядам. Вернон приветливо улыбался и кивал процессиям старушек, матерей, даже пожал руку какому-то старику и что-то шепнул ему на ухо. Он будто приветствовал гостей, вошедших в его дом. Когда толпа слегка рассеялась, он окинул приход взглядом, быстро и цепко. Он остановился только однажды, на Лоуренсе, сидевшем на последнем ряду. Искра, промелькнувшая в его взгляде, заставила Лоуренса примёрзнуть к месту. Как хорошо, что он не подошёл ближе, как хорошо, что на этом ряду никого… Люди вокруг сидели тихо, даже маленькие дети не смели дурачиться. Как только Блэк понял, что завладел всем вниманием и заставил ждать их в предвкушении, он подошёл к трибуне: — Мартин Лютер, отец Реформации, освещал три необходимых кондиции для создания настоящего служителя Евангелия. Эти три условия подходят и для наших современников, — приятный баритон волнами разлетелся по церкви. — Это — молитва, размышление и… — искушение. Пауза в голосе, заставляющая слушать только внимательнее, глотая каждое слово целиком. — Рассказывали о том, как Лютер больше, чем кто-либо другой, направлял всё внимание на свою речь. Его проповедь была настолько проницательной, что он казался способным читать людские сердца и мысли. Когда кто-то однажды спросил Лютера о секрете его служения, он ответил, что секрет заключается в понимании своих искушений. Последнее слово было сказано с придыханием. Лоуренс закусил губу. Блэк смотрел на него. Конечно, он смотрел куда-то в стену, Ло знал такой приём, заставляющий всю толпу почувствовать на себе внимательный взгляд, — но Лоуренс послушно вёлся на эту уловку и вглядывался в лихорадочно блестящие глаза. Эхо подхватывало голос Блэка так же, как двумя минутами ранее — голос невнятной толпы, но, в отличие от их гомона, он не терялся и не бился о черепицу, он растекался по всему залу, обволакивая стены и колонны. Дыхание Лоуренса позорно сорвалось. Голос обволакивал и его, льнул к коже, не касаясь, а лишь дразня тяжёлым теплом выдоха. Это было одновременно пугающе и потрясающе. Лоуренс, до этого не в силах оторвать взгляд от статной фигуры Блэка, не выдержал и зажмурился, чтобы чувствовать этот голос всем телом. От каждого звука, казалось, по полу шли вибрации. Они карабкались по позвоночнику, оседая внутри тяжёлой щекоткой. Лоуренс машинально поджал ноги под сиденье, оплетая его, как осьминог оплетает найденную в море бутылку. Вернон кричал, повышал темп, делал ударения на определённых словах… шептал. — Бог может использовать искушение, чтобы выявить давнюю похоть, — это слово просто вылетело из его губ, — …или постоянно атакующий вас грех, который имеет над вами большую силу. Библия говорит... Гигантская пауза. — «...Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью». И Бог будет продолжать допускать это проявление до тех пор, — быстрый темп, словно игра на ударных, — пока в конце концов вы не переборете искушение. Или же не отдадитесь ему полностью. Губа уже была изжёвана и истерзана. На глазах выступали тяжёлые слезы: у Лоуренса стояло. Так, как никогда не стояло ни на первого и единственного парня, ни на шикарно отыгранное порно, ни на запах Вернона. Его голос летел со всех сторон, обласкивал пылающие уши и стекался Лоуренсу в живот. Больше всего он боялся застонать. Лоуренс царапал лак и вцеплялся в обивку. Он не хотел верить, что сидит в церкви, возбуждённый одним только чужим голосом, но в то же время зажмуривался сильнее, до кругов перед глазами. Острее, громче… Ритм падал и взмывал до небес, Вернон рычал и урчал, не давая Лоуренсу настроиться. На нём играли, дёргая струны, и их дрожание отзывалось мучительно сладкой щекоткой. Прошло лишь двадцать минут, а Лоуренс уже тихо мычал и ёрзал, стараясь облегчить страдания. Вернон не давал ему ни кончить, ни успокоиться, Вернон хватал его неожиданно жёстко — и мягко гладил виски, ботинок Вернона насмешливо тыкался в ширинку, выбивая вздохи и всхлипы. Вернон стискивал за плечи и шептал ему в ухо его имя. Так, как умел только он. Ло-оуренс. Весь мир сузился до человека, чей голос резонировал и вибрировал у Лоуренса в горле. Он наслаждался пыткой. А пастор всё не останавливался: — «...ибо Господь, кого любит, того наказывает». Ему показалось, что Блэк смотрит прямо на него, хотя глаза оставались закрытыми. Как же святой отец выговаривал простые слова. Со страстью, болью, презрением, жесткостью. Как будто трахает Лоуренса прямо в церкви на глазах у всех. От этих образов стало только хуже и тяжелее сдерживаться. Он прикусил ладонь, чтобы не застонать от наслаждения и боли. Вернон — дьявол. Вернон — его бог, жестокий и беспощадный, нещадно режущий кожу, прикусывая открытые раны… Так продолжалось ещё тридцать минут. Люди захлопали. Дети выдохнули: наконец они уйдут от этого настолько пугающего человека. Лоуренс сам чувствовал себя ребёнком. Он не знал, куда деться. Не спрячешься от людских глаз. Слишком много. Страшно. Святой отец прощался с прихожанами. Видимость тепла и радости от службы. Но Лоуренс знал, что всё это направлено на него. Именно на него! Интересно, как долго святой отец составлял эту речь? Много ли репетировал? Лоуренс сидел на месте, не смея пошевелиться. А Блэк посмотрел на него. Ухмыльнулся. Видел ли это кто-нибудь ещё? Он медленно приближался. Лоуренс вздрогнул. Вот, почти здесь. Ещё пару шагов и… Но святого отца остановили. Девушка в красных очках и с короткой причёской подошла к нему и начала о чём-то говорить. Вернон отвечал, разочарованно одарив Лоуренса последним взглядом. А тот не ждал. Ринулся вон из церкви. Лоуренс был близок к свободе: он почти обогнал толпу, вклинился меж пары детей и выскользнул наружу, на свет, прочь из стен, где воля святого отца подчиняла всё живое — и прежде всего его собственное тело. Ноги подгибались от жара и напряжения, и не отрезвляла ни толпа, ни страх перед этим человеком. На свежем воздухе Лоуренсу стало немного легче, и он решил во что бы то ни стало скрыться раньше, чем пастор отвяжется от той дамочки. Но стоило ему ступить на последнюю ступеньку, как сбоку на него навалилось что-то грузное и рыжее — навалилось, сминая локоть до хруста хрящей. Над ухом раздался смех, и в нос ударило перегаром: мистер Догвинтерс был необычайно бодр и весел для утра воскресенья. — Какие люди, Лоуренс! Не ожидал тебя здесь увидеть! — Господин Догвинтерс, — хрипло выговорил Лоуренс, резко одёргивая толстовку. Владелец станции внимательно оглядывал его, близоруко щурясь. Лоуренс молился, чтобы оттягивающая карман толстовки рука и его общий встрёпанный вид не выдали его. — Вот уж не думал, что святой отец так на тебя повлияет. Вижу, проповедь тебя пробрала, не так ли? — Догвинтерс заржал. Он явно по-своему истолковал пошедшую пятнами физиономию Лоуренса. Он продолжил, уже не в пример мягче, явно подражая ноткам святого отца: — Ну ничего, сын мой, никогда не поздно признать свои грехи и встать на путь праведника, верно? — Совершенно верно, мистер Догвинтерс, — Лоуренс попытался выпутать локоть из хватки коренастого ирландца, но тот держал его крепко, как флибустьер штурвал. — Позвольте, мне пора возвращаться на работу… — Погодь-погодь, давай дождёмся святого отца… — Догвинтерс вытянул короткую крольчачью шею. — Нет! — чересчур резко возразил Лоуренс. — Святой отец занят со своим приходом, боюсь, у него слишком много дел… И в этот момент в проёме появился Вернон Блэк. Он окинул растекающуюся толпу быстрым взглядом, мгновенно выдёргивая из неё Лоуренса. Глаза в глаза. «Будьте благоразумны, Лоуренс, в этом городе вам не сбежать от меня». Лоуренс буквально прирос к дороге. Хотя чёртов рыжий пират наконец отпустил его, у него не было сил даже поднять ногу. Властный тёмный взгляд прижал, приколол к асфальту, как сушёную бабочку. Которой владелец иногда мягко гладит кромку крыльев. — Рад видеть вас, господин Догвинтерс, — проговорил святой отец, приблизившись. Лениво перевёл взгляд на Лоуренса, будто не видел его до этого. — И вас, Лоуренс. Как любезно, что вы приняли моё приглашение. — Вы хорошо влияете на этого бездельника, спасибо, что заботитесь о нём, святой отец, — рука пирата плоскогубцами стиснула пальцы Блэка, но тот даже не поморщился. Как только его руку освободили из неприлично долгого рукопожатия, он легко погладил Лоуренса по спине. На шее того выступили мурашки. — Вы были слишком скептичны насчёт своего сотрудника, господин Догвинтерс. Этот юноша весьма быстро учится, уверен, скоро он станет прекрасным гражданином нашего города. Догвинтерс нёс ещё какую-то чушь, Лоуренс почти не слышал слов. В ушах гудело, потому что рука никак не останавливалась, и каждый раз на пути вниз задевала задний карман брюк. Лоуренс едва сдерживался, чтобы не дёрнуться назад, продлевая касание. Тепло скользило поверх одежды, и Лоуренс не мог не думать о том, как горячо руки пастора коснулись бы голой кожи. — Что ж, святой отец, он весь ваш, — почти выкрикнул Догвинтерс, вырывая Лоуренса из сладкого полусна. — Можете забирать его, когда потребуется. Но я бы предпочёл, чтобы ночь он проводил в сторожке — собственно, за это я ему и плачу. — Безусловно, это не будет мешать вашему бизнесу. — Но как же работа? — всё-таки вставил Лоуренс. — Да к чёрту, всё равно сидишь без дела, лентяй, зимой никому не нужны ни лодки, ни крючки… Хотя, конечно, придётся вычесть это из твоей зарплаты… Лоуренса это совершенно не устраивало. Он подался вперёд, собираясь возразить, но тут рука, обдававшая поясницу жаром, исчезла. Молчаливое неодобрение. От пустоты остро заныло в паху. Лоуренс захлопнул рот, и пальцы святого отца одобряюще прошлись по кромке рёбер. Он почти слышал: «Вы молодец, Лоуренс, вы молодец». Низ живота скрутило новым спазмом. — Что же, спасибо вам, святой отец, ваше дело Бог оценит по заслугам, — рыжий пират важно ткнул указательным пальцем в небо и удалился. Сердце гудело, перед глазами стелился густой туман. Он не мог больше терпеть. Лоуренс впился ногтями в ладонь, пытаясь удержаться на ногах — рука святого отца внезапно переместилась с рёбер под руку, подхватывая. — Что же, пойдёмте, мой дорогой Лоуренс. Я вижу, вам нехорошо. Позвольте мне вас подбросить. Лоуренс угукнул, на самом деле выпустив наружу тихий стон. Он снова был околдован, снова оказался пристёгнут к креслу машины в окружении сладостных звуков и запахов. Он порывисто вдохнул. — Вам жарко, Лоуренс? Лоуренс молчал, не смея выдавить ни слова. Не издавал ни звука — знакомая тишина. Лоуренс радовался ей. Лишь бы успокоиться и забыть. Никогда больше не приходить на чёртовы проповеди, избегая пастора, как можно больше. Он невольно приобнял себя за плечи, чтобы хоть как-то успокоиться. Не помогает. Ещё запахи. Запахи святого отца… Он закрыл глаза, а голова всё кружилась. — Вам точно нехорошо, дорогой Лоуренс, — внезапный голос. — Мы приехали. Резко открыв дверь, Лоуренс буквально вывалился из машины, при этом тяжело упав. Святой отец, не спеша выйдя из линкольна, подошёл к нему, ещё сидящему на земле. — Позвольте проводить вас до дома, Лоуренс. Блэк мягко поднял его. Так близко. Лоуренс старался дышать, хотя дыхание тяжело захватывало. Вернон повёл его. Руки снова касались тела, волнуя сознание. Напряжение внизу живота возрастало так сильно, что было больно терпеть. Лоуренса трясло. Ступеньки. Первая, вторая. Всё выше. Вечность прошла. И вот пастор уже достает свой ключ и открывает его сторожку. Запах тины врывается в ноздри. — Знаете, вам стоит провести генеральную уборку, — беспечно проговаривает святой отец. Для него это всё игра, жестокая и веселая, которую он может бросить в любое время, по крайней мере, он сам себя в этом убеждает. Но страдает при этом только Лоуренс. Святой отец отпустил его, а он чуть не упал от резкого пропадания тепла. Тело хотело отдаться Блэку. Желало податься соблазну, сгореть в дьявольском огне, погибнуть в пучине Тартара. А что об этом думала душа? Лоуренс облокотился об стену. — Ваше дело здесь кончено, — срываясь, проговорил он. Святой отец обернулся и странно посмотрел на него, оглядывая с ног до головы. Взгляд остановился в области паха. Лоуренс хотел прикрыться, но кроме рук не было ничего. — Думаю, не совсем, дорогой Лоуренс. Эту «р» он растянул хищно, что болезненно отдалось у Ло в груди. Подходя ближе, Блэк с удовольствием уничтожал расстояние между ними. — Уходите! — внезапно вскрикнул Лоуренс, пытаясь спрятаться хоть где-нибудь. Святой отец быстро пресёк эту попытку, впечатав его в стену. Он больно схватил его за запястье. — Вы, дорогой Лоуренс, — прошептал он ему на ухо, — слишком долго бегаете от меня. Лоуренс не двигался, опьянённый происходящим. Свободной рукой святой отец расстёгивал ширинку. Стягивал штаны с трусами. Неспешно дотрагивался до возбуждённой плоти, скользя пальцами то ниже, то выше. Гладил кожу бёдра, лазил под толстовкой по груди, будто нечаянно задевая твёрдые соски. Прикрыв глаза, Лоуренс уже не сдерживался и стонал во всю мочь. Они одни. Совершенно. А под пальцами пастора всё точно закаменело, из-за чего Вернон не удержал смешок. — Лоуренс, да вас можно использовать вместо грелки. — Вы смотрели на меня… всё это время, там, — прошипел Лоуренс, будто это его оправдывало и будто повернись Вернон к приходу спиной, он бы выслушал ту же самую речь, потрясающую до жилок, благопристойно. — Это не так. Как вы могли это видеть с закрытыми глазами? Лоуренс застонал, бессознательно подавшись бёдрами. Но чужие пальцы исчезали, стоило им почувствовать неповиновение, заставляя вжиматься в стену и дрожать. — Г-голос, — сбиваясь, проговорил Лоуренс. — В-ваш голос… — Восхитителен, не правда ли? Лоуренс кивнул, всхлипывая и жмурясь до разноцветных пятен. Вернон улыбнулся, наслаждаясь этим. Он больно охватил член ладонью, любуясь им. — Вы хороший мальчик, дорогой Лоуренс, — шептал тот прямо в ухо. — Думаю, вы заслужили похвалу. Рука святого отца подступилась к головке, круговыми движениями большого пальца гладя её. Лоуренс не смел шевелиться, лишь прерывисто дышал и стонал, плотно сомкнув веки. Чтобы нагнать больше возбуждения, Вернон легонько тронул яички, на что Лоуренс вздрогнул всем телом. Святой отец прикусил губу, хрипло вздохнув. — Не молчите, Лоуренс. Лучше скажите, как вам? Лоуренс жалобно посмотрел на Вернона, ухмылявшегося ему едва заметно. Не хотелось говорить, не хотелось биться связками о стенки горла — его голос всё портил, уродовал касания чужого, сбивал дикий пыл и доводил самого Лоуренса до бешенства. Но Вернон не собирался смягчаться: с каждой секундой молчания касания становились всё реже и незаметнее. Хотелось выть от обиды, обхватить руку пастора и задать темп самому, сбросить часовое напряжение, но взгляд и голос держали Лоуренса прикованным к стене. — Говорите что-нибудь, — нехотя прохрипел он. — Не молчите. — Вижу, вам… нравится? — Вернон изогнул бровь, вновь обхватив ладонью его член. Святой отец сжал его, проводя к головке и обратно. Он наслаждался властью над ним. Лоуренс даже не пытался совладать с дыханием. А Блэку нравилось трогать везде, всё быстрее и быстрее, ощущая подушечками пальцев горячую кожу и пульсацию, ведя то вверх, то вниз. Стоны Лоуренса восхищали. Наконец и у пастора встало. Тогда он остановился. Лоуренс издал тревожный вздох. Неужели это всё и Блэк поступит с ним так жестоко? — Прошу, пастор, — он несдержанно дёрнулся. Мир плыл, смешивая в кучу волны и запах книг, вопли чаек и доски за спиной. — Я хочу… — Вернон заинтересованно прищурился. Лоуренс всхлипнул от стыда и уткнулся носом в своё предплечье. От того, что он собирался сказать человеку, которого знал всего месяц, краснели уши. — Я хочу кончить от вашего голоса, пастор! Я мечтал об этом… Он закусил толстовку. — О, мой мальчик, — прохрипел святой отец. — Ты грешен, — он расстёгивал уже свои брюки, доставая член. — Ты очень грешен. Твоя душа жаждет искупления. Вернон держал руки в тисках над головой Лоуренса. Его член тёрся о член Ло, а сам он шептал, наклонившись над лицом пленника. — Грязный безбожный мальчика, — на выдохе говорил он. Размеренные движения, набирающие обороты. Лоуренс стонал, ловя каждое слово истязателя, подставляясь под его ласки, двигая бёдрами. Он тёрся головкой о подставляющийся ствол. Вязкую тишину разрывало их тяжёлое дыхание. — И стоило столько ломаться, дорогой Лоуренс? — проговорил Вернон, прикусывая мочку, проводя языком по уху, уходя к шее, оставляя грубые засосы — знак того, что Лоуренс теперь принадлежит ему. — Вы мой, дорогой мальчик. Полностью мой. Перед глазами сначала стало темно, а потом добела ярко. Лоуренс тихо вскрикнул, вытягиваясь в струнку, утыкаясь макушкой в руку пастора. Живот сжался до боли, руки стиснули ещё крепче. Тело обдало жаром и восхитительной слабостью. Горло по инерции стонало и хрипело, сердце едва ли сбавило ход. В голове кричали чайки и сопел пастор, замерший так же всего за мгновения до Лоуренса. Слюна во рту была горячей и густой, он быстро глотал, смачивая пересохшее горло. В ушах восхитительно рокотали волны. Волны холодного моря, в котором придется отстирывать от толстовки два крупных пятна. — Лоуренс… — простонал святой отец. Тот уткнулся во встопорщенный ворот рубашки, бессильно втягивая носом запах. Теперь он был не мучительным — почти уютным. Внезапно Блэк отошёл. Не ожидая такого Лоуренс скатился по стене и сел на пол, обессиленный. Тяжёлые вздохи и выдохи резали тишину, а пастор стоял и в упор смотрел на него. Пустую голову медленно наполнял стыд. Лоуренс тяжело отвёл взгляд, натягивая штаны вместе с трусами и пытаясь прикрыть пятна на животе. Вернон подошёл и вновь толкнул его к стенке, приобнимая. — Никому ни слова, — прошептал тот на прощание, после чего поцеловал. Жадно, прикусывая губы до крови. Закончив на этом, он развернулся и ушёл.