Лоуренс

Лоуренс не горел желанием открывать толстую дубовую дверь, но выбора у него, как такового, не было. Поскольку в окно он видел за стойкой рыжий зад Догвинтерса в окружении банды таких же рыжих от жёлто-красного деревянного света ламп. Компания его босса напоминала настоящую пиратскую шайку, и беззвучный смех, когда Догвинтерс отрывался от бутылки пива и запрокидывал голову, сотрясаясь, лишь усиливал впечатление. У Лоуренса проскользнула мысль прийти в другой раз, но то, что он никак не мог застать босса на рабочем месте, не добавляло оптимизма. Лоуренс терпеливо вздохнул и распахнул дверь. На него рванулись шум, хмельный смрад и музыка. В пабе галдели, ржали над похабными шутками, порой били официанток по заднице со смачным шлепком. Спирт в воздухе врезался в ноздри скоростным поездом, кружа голову и вызывая рвотный рефлекс. Лоуренс лавировал между набитыми стойками словно корабль, попавший в бурю, стараясь не задевать наклюкавшихся гостей, ибо такая встреча не закончится ни чем иным как дракой на радость посетителям. Углядеть мистера Догвинтерса не составляло труда. — Мистер Догвинтерс? — позвал Лоуренс, но его голос тут же утонул в шуме. Пришлось дважды ткнуть рыжего пирата в плечо, прежде чем тот обернулся и уткнулся в него осоловело-весёлым взглядом. — Ба, Лоуренс, — протянул он и заржал. — Неужели вы выходите в общество? Лоуренс мял концы толстовки, глядя мимо работодателя, сотни раз пожалев о том, что пришёл сюда. — Как видите, — как можно твёрже ответил он. В следующую секунду рука Догвинтерса резко сдвинула в сторону грязные тарелки и пару пустых бутылок, а Лоуренса рывком усадили на пустующий стул. — Такие вещи надо отметить! — Но я к вам по делу! — воскликнул Лоуренс, однако рыжую бестию уже не остановить. — Эй, Бритни! — он подозвал девушку. — Налей парню отборного варева! — Мистер Догвинтерс, я хотел бы попросить… Перед ним бухнулась целая пинта пива. На стекле — мутные потёки. — Просить отгул, — погромче закончил Лоуренс, предварительно дёрнув Догвинтерса за засаленный локоть пиджака. Тот моргнул пару раз, непонятно, услышал ли его. — Чего тебе? Отгул? — и неожиданно трезво добавил: — И долго? — Три дня, — быстро сказал Лоуренс. — Три? Да запросто! — внезапно гаркнул Догвинтерс, явно в приступе пьяной щедрости и от души треснул Лоуренса по спине. — Но с одним условием: ты не выйдешь отсюда, пока не выпьешь всё до дна! Лоуренс сглотнул. — Сэр, я так долго вас искал, мне уже пора возвращаться на работу, — затараторил он. — Уйдёшь — и за сегодня зарплату вычту, — оборвал его Догвинтерс, и шайка пиратов громко заржала, поддерживая атамана. Пути назад уже не было. Лоуренс страдальчески смерил взглядом бутылку и решил, что это того стоит. В конце концов, не такая уж она и большая, да и с амиго уже доводилось выпивать… Ничего ведь не случится, зато железная хватка на локте разожмётся, и на три дня — полная свобода… Лоуренс сделал первый глоток. От вкуса он определённо отвык: хорошей компанией рядом с ним давно не пахло, а пить в одиночку было не в его стиле. Мерзкая жижа вязко текла по горлу, упорно не желая проглатываться. Залпом не получается. Придётся мелкими глотками, чтобы распробовать хмель, отдалённо пахнущий несвежей пшеницей. Пусть он пребывает среди компании Догвинтерса намного дольше, чем хотелось бы. Лоуренс корчился, воротя нос от кружки, но всё-таки выпил отвратное зелье. — Я закончил, — сообщил он, но встать ему не дали. И, кажется, хватка стала даже жёстче, чем у Вернона, когда Лоуренсу удавалось вывести его из себя. — Мутный ты какой-то парень, Лоуренс, — недовольно фыркнул Догвинтерс, усаживая его назад так резко, что многострадальная задница снова заныла. Всё же святой отец был довольно усерден во всём, что делал. — Уходить до того, как начнётся веселье… Ты где жил раньше, шпрота? В институте благородных девиц? Компания снова заржала. На них начинали смотреть из-за соседних столиков, всё чаще и пристальнее, и не на Догвинтерса, который явно тут правил бал, а на Лоуренса. Тот сглотнул вонючую слюну. На массивный деревянный стол опустился тяжёлый стакан коричневой пахучей жижи. Догвинтерс придвинул его Лоуренсу. — Что это? — спросил он, пытаясь встать. Хватка не убавилась. — А ты попробуй! — захрюкал Догвинтерс. Ответные смешки. Лоуренс нерешительно взял стакан, и в нос ударил запах спирта. Залпом он не умел — слишком отвратительно и непривычно. Он пил глотками, медленно и с омерзением, что вызывало бурный смех у свиты работодателя. А после первого стакана последовал второй. Такая же мука. Когда Лоуренс наконец отставил стопку, хлопнув стеклом по столу, уши уже заложило. Он встряхнулся, пытаясь прийти в себя. — Ну, как тебе? — заржал Догвинтерс в ухо. Лоуренс посмотрел на донышко, перекатывая там мелкие капли. — Н-неплохо, — наконец выдал он, откинувшись на спинку. Вокруг снова разгорелся разговор, в который ему даже не предлагали вступать, но он зачем-то дождался паузы и вставил: — Вернону понравилось бы. — Когда эт ты начал называть нашего святого отца по имени? — Догвинтерс вновь заржал. Лоуренс взъерошил липнущую ко лбу чёлку и порывисто дёрнул ворот, выпутывая одну пуговицу. Ноги налились приятной слабостью, и он вытянул их под столом, попутно вытерев о кого-то ботинки. — Он сам разрешил мне, — с некой гордостью заявил Лоуренс. — Когда в последний раз пришёл ко мне… Он захихикал. — Неужто друзьями стали? — заключил Догвинтерс. Все взгляды были направлены на Лоуренса. — Ты не забывай давай, сынок. Кто он и кто ты. — О да, очень, очень хорошими друзьями, — Лоуренс поскрёб плечо, где до сих пор не заживали жёлто-фиолетовые синяки от пальцев святого отца. — Он невероятный человек, а голос… М-м, голос, я дрочить готов на этот голос. Наступила тишина за их столом. — Пошёл бы отседа, парень, — ответил работодатель. — Вы же сами настаивали остаться, сэр, — Лоуренс вдруг попутал берега и потянулся за замеченным неподалёку пивом. К его несчастью, оно принадлежало именно Догвинтерсу. А чувство собственности у того было развито даже сильнее, чем нюх на наживу. Он перехвалил руку парня и больно сжал: — Иди-ка, я сказал. Или никакого отгула. Лоуренс понятливо кивнул и поспешил смыться. В первый день отгула в придачу к жуткой жажде его ожидала раскалывающаяся надвое голова, но Лоуренс прекрасно помнил, что по воскресеньям пастор любит брать его с собой на проповеди, а проповеди начинаются в десять утра. Если он не поторопится на девятичасовой автобус, то имеет все шансы встретить Вернона по дороге, и… Честно говоря, Лоуренс не был уверен, как далеко способно зайти собственничество Вернона, но не сомневался, что реализовать купленный заранее билет и десяток фунтов на счёте телефона ему не дадут. Лоуренс пришёл на остановку за час до автобуса. Он думал о Верноне и как он будет зол на него. Снова изобьёт? Или сжалится? Время за думами прошло незаметно, и автобус довольно рано приехал. Лоуренс вздохнул. Хоть на пару дней можно расслабиться. Даже сев, спустя час томительного ожидания, на своё законное место, он старался подальше держаться от окна, за которым иногда проезжали встречные машины. Краем глаза он заметил красное крыло. Дрожь. Вернон? Или просто красная машина, которых в любом городе хватает? Лоуренс не хотел оборачиваться и проверять, он засунул в уши дешёвые жёсткие наушники и включил одну из пяти мелодий, которые были сохранены в телефоне. Тратить деньги на выход в интернет он не собирался. Забавно. Он так рвался в этот город ради одиночества, ради тишины, а теперь и отсюда бежит сломя голову, потому что голос пастора вытесняет из головы всякие мысли, подчиняет себе — не грубой силой, не криком, а его собственным именем, «Лоуренс», подчиняет семью буквами и безумно горячим тоном. И Ло отдаётся каждый раз, отчаянно, позволяя забрать себя без остатка. И Вернон берёт. Но каждый раз, когда голос скрывается за дверью, мысли возвращаются, освобождённые от невидимых пут, и носятся быстрее, толкаясь в череп до боли. Что он делает? Почему позволяет это? Почему подчиняется с такой искренней радостью, будто это ему делают одолжение, позволяя сосать свой член? Отвратительно. Он отвратителен. Лоуренс поправил капюшон куртки, которую не надевал с тех пор, как приехал сюда, и откинулся на мягкую спинку. Автобус пах мойкой и старой одеждой, а солнце, еле-еле выбиваясь из пелены облаков, пыталось переспорить дождь. На стекло упали первые капли. Холодный дождь остудит пастора? Ага, смешно. Разумеется, разозлит ещё больше. Лоуренс не понимал Вернона. Не знал о нём совершенно ничего. А то, что он был рабочим… Наверняка соврал. Зато он сам так легко всё рассказал. Рассказал об амиго, о личном. Как будто и впрямь видел в нём пастора, которому можно исповедаться. Вот только делают это обычно не привязанным к постели и не со взаимным стояком. Тем временем он решил заполнить контакты. Номера всплывали один за другим, будто и не было чёртовых семи месяцев. Кэти, его сменщица, замечательная девчонка. Ещё более неуклюжая, чем он сам — должно быть, тяжело ей приходится присматривать одной за целой лабораторией фриков. Йозеф. Ага, тот, которому всегда не хватает пробирок и который путает камеру повышенного давления с холодильником. Он пинал Лоуренса быть честнее и сильнее каждый день. Дом. Он не был уверен, поднимут ли там вообще трубку или номер уже сменили, но попробовать стоило. Перси. Его брат-близнец, о котором он не слышал ещё больше. А ведь говорят, что у близнецов особая связь, что помогает почувствовать беду друг друга... Перси чувствует боль Лоуренса? Он чувствует его страх, его безысходность и тихое отчаяние? Хотя... в душе Ло иногда зажигается огонёк чего-то теплого, того из прошлой жизни... ...амиго. Разумеется. Его он всё ещё любил. Какой бы замечательный секс ни был с Верноном, амиго не выходил у него из головы. И до чего же они разные с Блэком. Любил, несмотря на то, что амиго сказал ему правду. А может, потому и любил? Автобус уносил его всё дальше, ровно за сто километров от Вернона, на летнюю туристическую стоянку, которая стабильно пустует зимой. Там его точно не догадаются искать. — Прости, Вернон, мне так надо, — сказал Лоуренс шёпотом и порадовался, что не знает номера пастора, а то бы наверняка позвонил и ему.

***

Вернон тем временем рвал и метал. Не столько потому, что Лоуренса не было ни дома, ни под брезентом лодок, ни на заправке — а потому, что он отчетливо заметил, что из дома пропали весьма конкретные вещи. Керосиновая лампа с канистрой топлива, верхняя одежда Лоуренса, всегда мирно висевшая на крючке, и одеяло. В том, что мальчишка не бросился в море, а нагло сбежал, не было сомнений. Далеко он от него не денется — Блэк умел разыскивать людей. Сейчас нужно подготовиться к проповеди, чтобы не вызывать подозрений. В этот день Вернон говорил о любви. Почему не выбрал что попроще — та ещё загадка, но вот потянуло. Он из пустой надежды смотрел в угол, где обычно сидел Лоуренс, но вместо него там клевал носом Догвигнтерс, который, как всегда, пришёл не просвещаться, а продрать после пьянки глаза. Периодически он икал и тёр слезящиеся глаза. — Святой отец, у меня к вам дело, — мрачно заявил рыжий пьяница, у которого свалялась даже борода. — Дело тонкое, так что, сами понимаете… Может, по рюмке виски? — Мистер Догвинтерс, по-моему, вы уже неплохо отдохнули вчера, — заметил Блэк, аккуратно стряхивая пальцы со своей одежды. — У меня много личных дел, так что прошу, говорите здесь. Блэк стоял прямо, не шевеля ни мускулом, хотя в душе у него началась настоящая буря. Неужели рыжий идиот будет говорить о его Лоуренсе? Догвинтерс стрельнул глазами по сторонам, убедившись, что приход огибает их, даже не пытаясь прислушиваться к разговору. — Мне кажется, этот олух Лоуренс весьма не по-христиански толкует вашу благосклонность, святой отец. Он говорил такие вещи… Приподняв бровь, пастор спросил спокойным тоном: — Что вы имеете в виду? Рыжий заметался, вместе с тревогой в душе Вернона. Лоуренс рассказал ему обо всём, прежде чем сбежать? Вот же мелкая дрянь… — По-моему, он влюблён в вас, святой отец. Причём не так чисто и непорочно, как любят наставников и отцов, — внезапно процитировал проповедь Догвинтерс, видимо, чтобы показать, что спал он только одним глазом, — а… ну вы меня понимаете. После мига молчания Блэк ответил: — Возможно, вы что-то не так поняли, мистер Догвинтерс. В нашем общении нет ничего, чтобы вело к такому… Как говорится в Библии — не суди да не судим будешь. Тут Догвинтерс резко притянул его за руку, и, явно взволнованный сам, прошипел: — Как можно неправильно понять «я дрочил на голос святого отца»? Пусть я был немного пьян, но не выжил же из ума! — И когда же он вам такое говорил? — Вчера, когда пришёл просить выходной. Я думал расслабить его немного, а то он ёрзал, как на морского ежа посаженный, а он… вот. — Вы хотите сказать, что напоили его? — голос Блэка стал странным, почти враждебным. — Я же не думал, что ему так в голову ударит, там и наливают-то обычно всё бодяженное, в шесть раз разбавленное, — уклончиво затараторил Догвинтерс. Вернон смотрел на него в упор прожигающим до глубины души взглядом. — И куда же уехал наш дорогой Лоуренс? — Не имею понятия. Но он был довольно настойчив в намерении получить эти три дня, выпил всё, что дали… Я-то даже думал, что он в конце концов сдастся и откажется. Сами понимаете, мне некем его заменить, а за три дня с лодками случиться что угодно может… — Думаю, вы задержались, — спокойным тоном ответил Вернон. Догвинтерс угукнул, как филин, в которого запустили камнем, и поспешил смыться, ковыляя на левую ногу. Всю дорогу до машины Вернон мял кольцо от ключей, будто желая смять его в невнятную проволочку. — Три дня, значит, — протянул он, втыкая ключ в зажигание. Не в силах больше терпеть, он ударил кулаком руль. — Чёртов Лоуренс! — процедил он сквозь зубы. — Только попробуй не вернуться. Он уже представлял, как сожмёт его израненные запястья, заставляя заткнуться, кусая бессовестные губы, которые посмели говорить в его городе такие вещи о нём. И, разумеется, он не позволит Лоуренсу смолчать о том, от чего же он так яростно хотел сбежать, что даже позволил Догвинтерсу себя напоить. Но пока всё, что ему оставалось, это ждать.

***

Лоуренса разбудил первый же толчок остановки. Автобус скрипнул тормозами, и когда Ло сонно вскинул голову, за окном виднелась выстриженная посреди леса опушка, где кучковалось несколько пыльных трейлеров. Он на месте. Едва успев выскочить прежде, чем захлопнутся двери, увозя его ещё на добрую сотню километров, Лоуренс встряхнулся. Его залпом поглотила тишина чащи — только стремительно темнеющая листва шумела, взметаемая порывистым ветром. Прекрасное место, где ему, наконец, позволят побыть одному, где в шагах у порога не будет мерещиться пришествие пастора. Разумеется, свободная кабинка нашлась. Говоря честно, свободны были они все, отсыревшие и промёрзшие. Каждая из них встречала Лоуренса плесневой затхлостью и тихим скрежетом веток о крышу. Он выбрал одну посуше, на самом краю лагеря, скинул на койку одеяло и другие пожитки. Какие-то жутко приветливые соседи из трейлера сразу попытались с ним познакомиться — явно не местные, откуда-нибудь с юга, наверное, как и амиго. Их дети, ровно три черномазых ребёнка, окружили Лоуренса, наперебой требуя разделить с ними обед. Он, как мог, отослал этих гонцов обратно, а сам побыстрее смылся в чащу, лишь завидев, как настырные дети вытаскивают из трейлера тяжёлую артиллерию в виде, видимо, счастливого отца семейства. Лоуренс брёл прочь, застегнув куртку до верха, оскальзываясь на торчащих из земли камнях и задыхаясь от тяжёлого запаха хвои. В одной руке он нёс керосинку, заправленную топливом, а другой придерживал в кармане телефон и дешёвую зажигалку. Этого ему должно хватить на день. Лоуренс нащупал тропинку, обрамлённую туристическим мусором, и решительно двинулся по ней, чувствуя, как с каждым поворотом редеет лес, и сам он спускается всё ниже. К скалистому берегу, к морю. Ветер, не стеснённый бухтой, ударил по ушам. Своё место он нашёл довольно быстро: первый же комочек земли среди скал, скрытый за обломанным каменным зубом. Там керосинке не досаждал ветер, да и ему самому было не так холодно сидеть. Самую капельку не так холодно. Лоуренс откидывался на камни и смотрел в небо. Облака бурлили, изредка разбегаясь и роняя на землю солнечные лучи. Телефон, ещё выключенный, болтался в кармане и ждал своего часа — Лоуренс включал его, только возвращаясь по вечерам, как фонарик. Так он провёл два дня. Когда он возвращался под вечер, предприимчивые дети всё-таки вылавливали его хваткой, которой позавидовал бы Догвинтерс, и почти пинком водворяли через низкий порожек трейлера, сидящего на полуспущенных колесах. Там пахло старыми пледами и зажаренной сковородкой, с которой на тарелки просыпалась картошка фри. В кетчупе недостатка тоже не было. Лоуренс не смотрел в глаза этим людям, невнятно блеял в ответ на быстрые вопросы, невнятные и почти неразборчивые из-за рычащего акцента, но почему-то отчётливо чувствовал их сочувствие и участие. В первый день избежать ужина ему не удалось, на второй же он успел быстро смыться, перебросившись парой слов с бесформенным хозяином — и тогда еду в контейнере впихнули ему в окно кабинки. Лоуренс чуть от запора не избавился, когда тот с грохотом полетел на пол, чудом не рассыпавшись жёлтыми соломинками картошки, а по ту сторону хором извинились. Лишь на тот самый второй день Лоуренс наконец понял, в чём дело. На дно контейнера была прилеплена скотчем записка. Едва развернув её, он грустно усмехнулся. Неужели его намерения написаны у него на лбу? «Вы не одиноки в этом мире». «Не делайте этого». «Останьтесь». Лоуренс не нашёл в себе сил скомкать эту бумажку. На третий день, уходя рано утром в последний раз, завернувшись в одеяло и гремя керосинкой на поясе, он вернул пустой контейнер к ступеньке трейлера, в котором до сих пор не горели окна. «Спасибо за всё». Первый звонок Лоуренс набрал, не глядя. Дом. Гудки оборвались, едва начавшись. «Абонент не существует или сменил номер. Пожалуйста, уточните правильность номера и попробуйте снова…». Отбой. Второй звонок — через четыре гудка отозвался сонный девчачий голос, перебиваемый шумом платформы метро. — Хей-хей, Кэти у телефона, — вновь зевок. — Привет, Кэти, — тихо начал Лоуренс. Тишина в ответ. — Этот голос… Ло? Он неловко улыбнулся, будто встретил её прямо на улице, точно смотрит сейчас в круглые ореховые глаза, всегда полные искреннего удивления. — Тебя там… не обижают? — наконец выдал он. — О, Ло! — радостно воскликнула она. — Нет, всё нормально. Как ты там? Я так скучаю! Лоуренс уже совсем забыл, каково говорить с людьми, не глядя на них снизу вверх. Каково чувствовать ответное тепло и готовность обнять. Он теперь тоже улыбался искренне. — Я… уже нормально, со мной всё хорошо. Прости, что исчез, просто так получилось… А потом вытаскивать телефон из Темзы было уже поздно. — У тебя правда всё нормально? Твой голос выглядит грустным… Куда ты вообще делся? — Конечно, нормально. Я, — Лоуренс огляделся и понял, что не мог бы объяснить, где находится, даже если бы очень хотел. Он и правда выбрал замечательное место для самоубийства. — Я не в Лондоне. Мне нужно было подумать… — Ты вернёшься? — с надеждой спросила Кэти. Это был вопрос, которого он ждал и которого боялся. Лоуренс замолчал на пару секунд, и эта пауза явно не понравилась Кэти. — Нет, я не вернусь. Прости. Я просто хотел убедиться, что у тебя всё в порядке… — Почему, Ло? Ведь не только я скучаю… Да и ты толком не рассказал, где ты сейчас живёшь. Я могла бы приезжать к тебе иногда. — Извини, что заставил волноваться, — силой воли перескочил все вопросы Лоуренс. — Я не задержусь здесь, Кэти. Поэтому это не имеет смысла. — Но, Ло… — Спасибо за всё, Кэти. Ты была замечательным другом. И да, не давай Кэсс на себя наезжать, пожалуйста. Будь счастлива, Кэти. — Нет, подожди! — беспокойным голосом начала она. — Ты говоришь так, будто прощаешься навсегда… — Прости меня, — совсем тихо проговорил Лоуренс. — Было приятно с тобой работать. Помогай амиго за меня, пожалуйста. И быстро положил трубку. Долгим нажатием, до потухшего экрана. Телефон отключился, предотвращая повторные звонки. Лоуренс полчаса сидел, сбившись в комок и уткнувшись лбом в плечи. Он не должен был этого делать. Не должен был возвращаться, даже так… нет, тем более так. Он и так причинил всем достаточно неудобств. Если бы он не бросил трубку, Кэти наверняка вытрясла бы из него не то что адрес — координаты по GPS, и через пять часов стискивала бы, как любимую плюшевую игрушку, попутно отчитывая. На третий звонок он решился лишь через два часа, выпив чашку подогретой на керосинке воды. На сей раз ответил мужской голос. — Слушаю, — спокойный ответ. — Привет, Йозеф, — Лоуренс сглотнул. С Йозефом никогда нельзя было быть уверенным, скажет он что-то абсолютное дружелюбное или выругается точно таким же тоном, попутно звеня пробирками в раковине. — Какого чёрта, Лоуренс? Ло неловко хихикнул, прикрывая микрофон капюшоном от ветра. — Вижу, ты рад меня слышать. — Не то слово. Ну и? Какого чёрта, Лоуренс? — Да просто хотел послушать твой голос. Пауза. — Серьёзно? Ты пропал насколько? На полгода? Даже чуть больше. И всё, что ты говоришь, это хотел голос мой послушать? Прости, что повторяюсь, но. Какого чёрта, Лоуренс?! Лоуренс не выдержал и засмеялся. — Прости, что пропал. Мне нужно было всё хорошенько обдумать. — Я тоже многое обдумал и пришёл к выводу, что ты идиот. Мог бы хоть письмо в бутылке прислать, в конце концов. И как ты, Лоуренс? — Я хочу попрощаться. По-настоящему. — Мы с тобой этим и занимаемся. — Верно, — немного смутился он. — Спасибо, что был замечательным другом. Но знай, на самом теле ты задница, Йозеф. Не ругайся на Кэти, если она не понимает, чего ты просишь. Будь терпеливее. — Стоп-стоп. Ты что, прощаешься? Прямо навсегда?.. Лоуренс кротко угукнул. — Я всё обдумал. — Ясно. Не стану тебя отговаривать. Но всё-таки как ты сам? — Скучаю по всем вам. — Раз скучаешь, почему не приедешь? Город большой, так что… Лоуренс молча покачал головой. — Я боюсь, что Кэти меня задушит. — И не только она. — Я не хочу, чтоб на тебя ещё и убийство повесили… Спасибо, что поговорил со мной. Теперь мне гораздо легче. — Да не за что, наверное. Ты звони почаще. — Спасибо за всё, Йозеф. Удачи в работе. И снова отбой. И снова быстрые оточеные нажатия кнопок слабыми пальцами. Перси... имя родное до стука сердца, до улыбки в отражении и звонкого смеха. И размеренное монотонное «номера не существует». Лоуренс отключился, снова набрал номер, но также... Над головой уже сгущались тучи, море бесновалось, как укушенный шершнем кабан, точило клыки о камень. Что же... оставался только один контакт и четыре фунта на счёте. Последний звонок, решиться на который было тяжелее всего. Лоуренс думал так долго, что Кэти успела позвонить целых два раза, и на третий Ло даже подумал выбросить телефон в море, но сдержался. Это было его решение. Он должен ещё раз услышать его голос. Лоуренс отковырял ключом жестяную крышку от пива, которое вручил ему вчера предводитель блудного семейства. И, морщась, пил по глотку, пока лёгкий пофигизм не накрыл с головой и пальцы не ткнули нужные кнопки. Гудки. — Да? — знакомый голос. От этого слова сжалось в груди, и Лоуренс не сразу нашёл, что ответить. — Здравствуй, амиго. Приятного аппетита. Даже не глядя на часы, он точно знал, когда наступает пять часов вечера по Лондону и когда амиго без разбору уминает то, что собрал с собой утром, одновременно перечитывая собственные записи. — Лоуренс?! — кашель в трубку. — Не ждал, а? — он невольно улыбнулся. Ему всё так же не хотелось открывать глаз. Телефонные линии портили голос амиго эхом помех, но если постараться — можно почувствовать вместо моря и соли его запах, будто он совсем рядом. Лоуренс мерзляво запахнул одеяло поплотнее. Из носа потекло. — Лоуренс, я… скучал. Он уткнулся носом в запах, в его испорченный халат и мятую рубашку под ним и прокричал, что он скучает тоже. Лоуренс вздрагивал от его прикосновений даже больше, чем от точных ударов Вернона, Лоуренс обессиленно выл, словно ему капнули кислотой на оголённые нервы. Лоуренс промолчал, тяжело дыша мимо трубки. — И я. — Всё в порядке? Как ты? — Неважно. Как ты? В былые времена они могли перебрасываться такими вопросами вечно, пока кто-то не сдавался — обычно это был Лоуренс — и не говорил, что ему холодно, что он хочет объятий, что уже поздно и пора домой. — Как всегда, ты знаешь. «Как всегда» — работает, не замечая, кто меняет ему пробирки. «Как всегда» — оставляет заметки над образцами, а ты разбирай его почерк, разбирай, где «крио», где «дио», наливай ему чай из термоса и обнимай сзади, жмурясь и вдыхая запах. Он едва заметит, только раздраженно шикнет, если объятия помешают ему удобно перехватить стёклышко. На работе он переставал быть амиго. На работе он всегда был Робертом Вэйли, это было на его бейджике, на мятой визитнице в кармане штанов (он так и не вытащил её с тех пор, как на какой-то конференции глава лаборатории сунул ему пачку и наказал раздавать всем, кто заинтересуется его проектом). Иногда Лоуренсу казалось, что он мог залезть амиго под стол и отсасывать ему, а тот бы даже не заметил. Страсть к науке всегда перевешивала, всегда… Кроме одного-единственного раза. — Опять работаешь как проклятый? Не забывай спать хотя бы. — Да-да, — засмеялся амиго. — Ну а ты чем занимаешься? И занимался всё это время? — Я… — Лоуренс запнулся. Что он делал всё это время? Сторожил лодки? Пил с Догвинтерсом? Подставлял Вернону зад?.. — Гулял, — наконец сформулировал. — Серьёзно, Ло. Я действительно беспокоюсь за тебя. Когда ты приедешь? — Тебе лучше сейчас беспокоиться о следующей конференции. Тебе же финансирование обещали, если хороший результат за год выдашь, — внезапно вспомнил Лоуренс. — Да, я готовлюсь к этому, как могу… Лоуренс… прекрати обвинять себя во всем. Это не твоя вина… Просто пообещай, что станешь добрее к себе и перестанешь винить себя во всех смертных грехах. Ло вздохнул. Не может. Он не может. В голосе амиго и правда не было обвинения, мало того, он звучал достаточно заинтересованным и внимательным, наверное, даже конспекты отложил ради разговора… Но в ушах всё равно звенел совершенно другой тон. — О чём ты? — О твоём состоянии. Честно говоря, я даже не представляю, каково тебе, но я правда хочу помочь. — Ты поможешь мне, если хорошо выступишь в декабре. Я буду за тебя болеть, амиго. Ветер ударил мощнее, заставляя перекрикивать порывы. Это скрывало срывающийся голос: — Спасибо, что был рядом всё это время. Я люблю тебя! И бросил трубку так быстро, как справились пальцы. Снова — долгим нажатием, до мертвенно чёрного экрана. Ло тяжело дышал, глотая воздух, как рыба. От солёного ветра проступали солёные слёзы. Теперь он отчётливо знал: будь он там сейчас, перед амиго, он не выдержал бы и вцепился в того мёртвой хваткой, умоляя его не отпускать, не подгонять, вымаливая прощение за всё. Как хорошо, что он здесь, в глуши, откуда до Лондона не добраться меньше, чем за полдня. Он порвал все связи с тем миром, попрощавшись с теми, кого любил. После стольких месяцев раздумий он принял это решение. Но правильное ли оно? Время покажет. И полечит, ведь оно разглаживает неважное. Но и заостряет нож потерь. Лоуренс шёл вдоль берега, продрогший, но вовсе не от холода. После таких прощаний в фильмах играет обнадёживающая музыка — символ нового начала. Так почему же ему так солено на душе. Душно, горько… Будто органы взяли да перемешали в мясорубке. Он был кораблём, не достигшим берега, сгинувшим в пучине жестокого моря. В сторожке он сбросил на стол куртку и горелку, выпачканную в земле, наспех стряхнул грязь с ботинок. В голове было пусто и легко, прямо как после ночей с амиго. На секунду перед глазами поплыло, и вместо деревянной лачуги он увидел свою лондонскую квартиру, такую же тесную и захламлённую чужими жизнями, жизнями десятков студентов, коптивших тут кастрюли до него. Он машинально завернул за угол и, нашарив розетку, воткнул в неё зарядное и оставил телефон там, на привязи. Час ночи. Замечательно, как раз успеет за пять часов зарядиться, а потом — снова на работу, снова по камню платформы и через порожек поездов… Лоуренс громко зевнул, укутываясь в два родных одеяла. Его же собственное тепло быстро усыпило его, и перед сонным взглядом жёлтый бок лодки казался краем тонкого матраса. Отключённый телефон, получив дозу электричества от единственной розетки генератора, вспыхнул кнопками. Секунду спустя на экране заплясала немая зелёная трубка, восемь гудков — и другая, и следующая. А Лоуренс видел сны про мягкие объятия Кэти, про подзатыльники Йозефа и про конспекты амиго, по строкам которого он изо дня в день водил пальцем. Вернон крался тихо, пытаясь не спугнуть Лоуренса, хотя казалось, что того и громом возле уха не поднимешь. Он открыл дверь и увидел его. Но привлёк его внимание не Лоуренс, а разрывающийся от звонка телефон. Не долго думая, Блэк нажал на кнопку вызова. — Слушаю, — проговорил он, выходя на улицу. По ту сторону повисло недоуменное молчание. — Кто это? — наконец спросили по ту сторону провода. Парень, тут же оценил Вернон. Весьма бодрый для семи утра парень лет эдак двадцати пяти — хотя кто разберёт эту молодёжь. — У меня аналогичный вопрос, — спокойно, но с нажимом проговорил Вернон. Он посмотрел на контактный номер. Достал записную книжку. Новая пометка. — Передайте трубку Лоуренсу, — внезапно нагло заявили Вернону прямо в ухо. — Прости, но милый занят мной. Если хочешь, я могу передать, что ты звонил. — Милый?.. — Ну да. Если мы, разумеется, говорим о Лоуренсе Уитни. У которого шикарная задница и которого можно соблазнить одним голосом — это он? Собеседник Вернона подавился воздухом, и тот довольно ухмыльнулся, крутя на пальце ключи от сторожки. Стук двери за спиной. Вернон обернулся, только чтобы столкнуться взглядом с огромными лемурьими глазищами Лоуренса. И только чтобы недавно мирно спавшая тушка с разбегу бросилась на него, грозя обрушить всё хрупкое строение. Лоуренс возмущённо вопил и царапался, пытаясь выбить телефон из рук пастора, а тот умудрялся отпихивать его одним локтем, всё ещё с предвкушением ожидая ответа. — Думаю, тебе пора пойти нахер, — заключил Блэк. — Мой малыш проснулся, так что нам пора заняться взрослыми вещами. После этого он бросил трубку, запихивая Лоуренса в каморку, держа телефон подальше от него. — Отдай немедленно! Дрянь, подонок, — Лоуренс, всё ещё горячий со сна, бился и вертелся без конца, как самая настоящая рыбёшка, и даже болезненный хват на запястье не помешал ему царапнуть кромку телефона, который Вернон запихнул в карман. Аппарат с грохотом упал, задняя крышка отлетела и аккумулятор выскочил из гнезда. Ло болезненно вскрикнул, будто крышка отлетела у него самого, и бросился вслед за телефоном. Вернон перехватил его и вжал в стену. — Как ты назвал меня, паскуда? Вены на его шее напряглись, взгляд стал жёстче. Он больно прижал Лоуренса, болезненно заломив руки, лишив способности двигаться. Лоуренс застонал, выгибаясь в попытке уменьшить боль. Щека процарапалась об утыканные щепками доски. — Зачем, зачем? — отчаянно хрипел Лоуренс, впав то ли в панику, то ли в истерику. В голосе отчётливо звенели слёзы. Пальцы царапали воздух, пытаясь дотянуться до рук Вернона. Тот перехватил обе кисти в свою ладонь, а свободной достал сотовый. — Что ты хочешь сделать?! — вскричал Лоуренс, барахтаясь ещё сильнее. Но злость святого отца будто прибавила ему сил. Блэк кинул телефон на пол и начал давить устройство ногой. — Нет! — Лоуренса будто током ударило. На его глазах появились слёзы. Он не выдержал и толкнул святого отца ногами, отчего тот подвинулся в сторону и выпустил руки Лоуренса. Он резко опустился к сотовому, дрожащими пальцами пытаясь собрать части воедино, стервозно нажимая на кнопку включения. Вернон же, наполненный новой злостью, схватил Лоуренса за волосы, впечатал в пол, присев на его живот. — Зачем ты это сделал?! — вскричал Лоуренс. — Я ненавижу тебя, Вернон… Удар. — Это за то, что уехал из города, не предупредив меня. Ещё удар. — Это за то, что оскорбил меня… Ещё. — Дважды. Новый удар. — Это за то, что пытался сопротивляться. Лоуренс плевал слюнями и кровью. Забавно, святой отец даже в порыве гнева не трогает лицо. Вернон встал над ним и усмехнулся. — А это за то, что тебе звонил парень, с которым ты трахался. Блэк ударил с ноги в пах. Тот заскулил и скрючился. В глазах всё поплыло. А Вернон начал бить стену, до крови стирая костяшки пальцев. Лоуренс вздрагивал и выл, он прекрасно понимал, кому предназначались эти удары, выбивавшие стоны из засоленных досок. Он больше не пытался вырваться, только закрывался локтями, коленями. Всхлипы стискивали горло спамом, и из груди рвалось позорное хлюпанье. Глаза были широко открыты, и он видел каждую эмоцию, каждый оттенок гнева на лице пастора. — Лоуренс? — спросил святой отец уже спокойно. Нет ответа. Тогда Блэк склонился над ним и взял его подбородок, поднимая лицо. — Я забыл кое-что… Ваш заслуженный удар за то лишнее, что вы сказали этому рыжему идиоту. Лоуренс сжался, приготовившись к новому удару, но Вернон лишь встал, прохаживаясь по комнате. — Да ладно вам, Лоуренс. Да, это больно. Но я не задевал ваши жизненноважные органы. Так что всё не так уж и плохо. Нельзя было возвращаться. Лоуренс дышал через зубы, не в силах даже моргнуть, следя внимательно за каждым шагом Вернона. Ему никуда не деться сейчас, попытается встать — и снова окажется на полу, и хорошо если не получит ещё несколько пинков. Он покорно лежал, отдавшись чужой воле, глотая кровь из прокушенной губы. Какая разница. Какая разница. Всё и так было кончено. Он же даже не собирался возвращаться. Почему его это волнует? — И что будете делать теперь? — наконец спросил Лоуренс. — Ничего. Ваши раны незначительны, разве что синяки останутся. — Вы не умеете справляться с ревностью, пастор. Я понимаю, почему у вас нет жены. Вы так отчаянно пытались меня отнять, хотя я уже никому не принадлежал. — Прекратите копаться в моей душе, Лоуренс, — он присел рядом с ним, достав платок и вытирая кровь с лица. — У меня нет жены не потому, что мне не положено по чину иметь её... да и они не терпят меня. К тому же... я ненавижу женщин. — А меня ненавидите? — Нет. Ло зажмурился, когда пальцы прошлись по разорванной губе, уже без следа агрессии, хотя он до последнего ждал, что тот вопьётся пальцами до жгучей боли. — Я всего лишь хотел попрощаться с прошлым. — О таких вещах нужно говорить заранее. Вернон взял его на руки, осторожно неся к машине. — Вы бы никогда не позволили мне уйти, — тихо проговорил Лоуренс, снова парализованный дыханием Вернона над ухом, неспособный двигаться, даже если бы захотел. Перед глазами всё ещё стоял распотрошённый телефон, но он не смог бы сказать и слова поперёк. И Вернон, чувствуя снова растущую покорность, одобрительно кивал, хватка его становилась мягче, почти ласковой. — Ну а вы, Лоуренс? Ненавидите меня? — Я не могу ненавидеть вас. Вы просто обращаетесь со мной так, как я заслуживаю. — Верно, Лоуренс. Верно. Они уже были в машине, и пастор лениво заводил двигатель. — Надеюсь, вы больше не доставите мне повода, чтобы я обращался с вами таким образом. Лоуренс скрутился бы в комочек, если бы ему позволил ремень безопасности. Он не чувствовал боли от слов святого отца, но та часть разума, которая оставалась неподвластной, наполняла голову одной-единственной мыслью, повторённой точками и тире, как на телеграфе, двоично и однозначно. Лоуренс Уитни не заслуживает жизни.