Круги на воде

      Когда Волк, хлопнув дверью, умчался куда-то вдаль коридора, Сфинкс наконец смог выдохнуть. Каждый новый разговор с другом детства заставлял его все крепче сжимать воображаемые кулаки до побелевших костяшек, в попытке остановить рвущийся наружу крик: «Остановись, Волк!»       Впрочем, этот сдавленный крик — единственное, что мог позволить себе Сфинкс, когда разговор приходил к ожидаемой уже развязке, и распаленный Волк начинал посвящать его в свои революционные идеи и тайные планы о свержении Слепого. Тогда-то Сфинкс и кричал, правда, на регистр-другой ниже, чем в своей голове. Впрочем, еще ни разу ни сдавленный крик, ни тихие увещевания не помогли унять огонь в сердце Волка.       В такие моменты Сфинкс особенно ощущал свою беспомощность и, мысленно возвращаясь в детские воспоминания, вроде бы за поддержкой, в результате расстраивался еще больше. Тогда ему достаточно было подставить дерзкому волчонку худое костлявое плечо, уткнувшись куда лбом в горячке фантазий, тот успокаивался, и в полусне заговорщически шептал о своих видениях: сражения его из серого Дома перетекали в величественные замки, и бледнокожие враги в страхе отступали, а прекрасные белокурые принцессы влюблялись в юного рыцаря в волчьей шкуре без памяти. И не сосчитать, сколько таких романтических историй переслушал Сфинкс, утешая друга и примиряя его своей близостью с тем, что вожак стаи — Слепой. Он бы и сейчас слушал, но с каждым годом Волку нужно было все больше и больше. И то, что было возможно в их общем прошлом, например, комната чумных, где оба его друга рисовали на стене и поддерживали Вонючку в его правах на посылки от спонсоров, становилось все менее реально в их общем настоящем.       Они уже не раз дрались. Серьезно и жестоко, как могут драться только те, кому есть за что и нечего терять. Так противоречиво, но он видел этот огонь и в желтых глазах Волка, и в прозрачных — слепца. И каждый синяк, вывих, каждая рваная рана и перелом отзывались в сердце Сфинкса, не осмеливающегося сделать выбор. Да и как?       Слепой — друг, подаренный ему Лосем — одна пара рук на двоих, одна пара глаз на двоих. Этого не изменить — они одно целое навсегда.       Волк — друг-найденыш, перевертыш, друг-вампир, подаривший им всем звание чумных, которые они и сейчас носили с гордостью. Все они: любопытный Рекс, перевоплотившийся в погруженного в траур Стервятника; ставший безмолвной тенью Макс; шумный Вонючка, превратившийся в мудреца Табаки; Фокусник, ставший Псом-Валетом; любитель фруктов и растений Красавица, ушедший в травяной рай Гнездовища вместе со Слоном; Горбач, не изменивший себе, и Слепой — уже тогда вожак, познающий Дом, и новорожденный Оборотень — все они помнили, кто первый бросил вызов в Хламовник и провозгласил их стаей. Но…       Сфинкс устало жмурит зеленые глаза — хорошо, хоть перед Волком удалось сдержаться.       Но и сейчас, оставшись в одиночестве, он не смеет забыться: способность Слепого появляться из ниоткуда ему хорошо известна. А уж как хорошо Хозяин Дома умеет чувствовать назревающий скандал и душащие его чувства. После того, как убили Лося, Слепой всегда начеку. Той детской безалаберности, когда он оставил своего Бога одного и позволил случиться страшному, он никогда не позволит себе больше.       А вот Волк свою юношескую браваду как будто и не собирается оставлять. Как одуревший от гормонов щенок, он продолжает бросаться с лаем и скалить зубы на того, кто уже давным-давно стал матерым зверем. Не слышит, не видит, не понимает. Сфинкс еще раз горько вздыхает и прижимается разгоряченным лбом к холодной стене Дома.       Если бы только Волк мог знать и понять, что только чуткости вожака он обязан жизнью. Никто, кроме Слепого в ту ночь, когда прижатый к стенке и ошалевший от страха Македонский перевоплотился в красного дракона и был готов на все, не проснулся. Никто, кроме Слепого, не увидел тени смерти, витающей над самонадеянным Волком и не закрыл его от пламени, сметающем все живое на своем пути. И только слепец, ведомый вожачьим долгом, укротил силу дракона, успокоил его, утешил. В ту ночь он взял под свою защиту и волчонка, мечтающего о власти, и ангела, покрытого веснушками с головы до ног.       Ожогов и ран на теле Слепого, его переломанных ребер и костей ни воспитатели, ни серодомные жители тогда почти не заметили. Это же Слепой — он вечно где-то таскается в своем растянутом свитере, чумазый, босой, и даже зимой пахнет влажной травой, грибами и лесом. Он не морщится от боли и никогда не жалуется. Это же Слепой.       Сфинкс еще раз тяжело вздохнул, вспоминая те дни, когда взбешенный внезапной смелостью и непослушанием Мака, Волк стал безжалостен и высокомерен. Как, презрительно фыркая, обличал его перед стаей, а на самом деле — перед Сфинксом, наложившим запрет на всякое чудо в четвертой. И как сам Сфинкс не посмел ничего сделать, услышав тихий шелест с подоконника, где курил, имевший в те дни особенно жалкий вид, Слепой: «Проехали».       И даже Табаки — главный болтун и балагур Дома — не осмелился нарушить приказ вожака. Волк тогда, смачно харкнув в сторону Слепого и дыша от ярости так часто, что казалось ни сердце, ни легкие мальчишки не выдержат такого ритма, на неделю поселился на чердаке. Туда Сфинкс носил другу еду и слушал, как воет от беспомощности дикий зверь, запертый в человеческое тело с седой челкой.       А между походами на чердак наблюдал, как Македонский аккуратно смазывает рваные ожоги, обрабатывает раны и вправляет кости Слепому, сохраняющему вид гуттаперчевой куклы во время всех процедур. И только после, проваливаясь в глубокий обморок-сон, жаром, исходящим от изломанного тела, давая понять, что не все так просто, как кажется. Как верный ординарец, Сфинкс сидел у его матраца, охраняя беспокойный сон и, как никогда раньше, проклинал отсутствие рук. Паучьи пальцы сжимали во сне его колено и, лишенный возможности ответного прикосновения, Сфинкс оставался на посту, надеясь, что его вахта нужна вожаку и поможет другу.       И вот сейчас, снова, Волк пытается поднять бунт против Слепого. И тут еще этот дурной Помпей — новый вожак Псов. Еще одна наивная душа, пришедшая из Наружности и мечтающая о лаврах победителя. Помпезный Помпей, с его летучими мышами, раскаченным телом, непомерным апломбом и уверенностью что познал мир и подчинить себе Слепого — как два пальца об асфальт! Сфинкс был не столь наивен, чтобы не понимать, что Помпей нужен Волку лишь для раскачки. Опытный в Домовских делах волчара просто использует его.       Сфинксу было тяжело себе признаваться в том, что Волк способен на подлость. Но видя, как легко его друг подталкивает к роковому решению новичка, обманывать себя было еще тяжелее.