All’s fair in love and war…
В любви и на войне все средства хороши…
Волк не слышит слов Помпея. Собственно, даже если бы и мог слышать, Помпей явно не тот, к кому Серый готов прислушиваться. Ему хватает того, что он знает его мысли, насквозь видит желания, мечты и цели. Волку было неприятно, но он знал, что надутым индюком с ярким гребешком на обритой пижонской черепушке придется пожертвовать — кинуть в жадную пасть шестилапого, отдать на растерзание под обломанные и торчащие острыми заусенцами ногти на паучьих пальцах слепца. Помпея было не жалко, но сам поступок Волку не нравился. Как-то это не по-рыцарски, не благородно. А ведь он всегда был сторонником честной драки. Сейчас же он осознанно вел Помпея за невидимую нить амбиций, словно быка на скотобойню. Эта дилемма зудела в каждом сантиметре тела уже не первый день. Волк яростно чесался, вызывая тревогу у состайников и отчаянно врал, что у него аллергия. И добавлял, конечно, уже про себя — аллергия на подлость. Впрочем, все сомнения разом отступали, когда Серый видел Слепого. А если еще рядом был и Сфинкс, оберегающий тощую амфибию, Волк готов был принести в жертву и еще парочку неинтересных ему личностей. Лишь бы Бледный обожрался и ослаб, и у него, Волка, был шанс вцепиться в тощую глотку и вырвать холодное сердце…. С трудом оттолкнув от себя все то, что касается Слепого, Волк откидывает седую челку с вспотевшего лица и откладывает гитару. Он устал, и в изнеможении, словно и правда после драки, растягивается по нагретой солнцем жестяной крыше. Ему не страшно. Высоты он не боится, а звериные инстинкты, прощупав пространство, сигналят о тишине и спокойствии вокруг. Легкий, почти незаметный ветер теребит волосы, а солнечные лучи окутывают его уже успевшее загореть лицо. Сколько времени он проводит в таком состоянии, Волк не знает. За годы совместного проживания с Табаки выработался инстинкт: время — лишь круги на воде, а значит, все уже было и все еще будет. Стоит ли считать минуты и часы? Волк переворачивается на бок, и в зону его обзора попадает часть улицы и входные ворота перед Домом. Но еще некоторое время в том пространстве ничего не происходит, и Волк, окончательно успокоившись, проваливается в густую дрему. Поэтому он пропускает тот момент, когда длинный ярко-зеленый автомобиль подкрадывается к воротам Дома, словно опасаясь, что его могут заметить. Из машины выходит сосредоточенная молодая женщина в ярком платье. Словно разведчик, она внимательно оглядывается по сторонам, и только удостоверившись, что все чисто, ныряет обратно. Некоторое время, если бы Волк наблюдал, он бы видел лишь вполне прекрасный зад девицы, украшенный спиральным принтом, а вот после удивился бы. Собственно, Волк и удивился, когда в знойной тиши раздался отчетливый щелчок. Внезапно пробудившись — вампирские инстинкты не проспишь — Волк уперся взглядом в развернувшуюся перед ним сцену: стройная дама в ярком платье с замысловатым принтом стояла, распахнув широченный белый зонт перед длинной зеленой машиной. Еще не успев поразмыслить о том, зачем нужен в жаркий день даме столь мощный зонт, Волк перевел взгляд на открывающуюся заднюю дверь авто. Особенно интересно стало, когда оттуда выбралось закутанное в белую хламиду с ног до головы существо. Волк жмурится, прогоняя остатки сна: он понимает, что сейчас невольно отбирает у Лэри смысл его существования — логи истинно кайфуют и растут, когда успевают первыми подхватить новость, но поделать с собой ничего не может. Существо, закутанное в белые тряпки, движется медленно, но все же оказывается под зонтом. Вместе с спиральной дамой они, найдя единый темп, перемещается в сторону ворот, ведущих в Дом, а после по двору. Волк завороженно наблюдает за двумя странными фигурами и еще раз довольно щурится — кажется, в Доме скоро объявится новичок. Улыбка безбашенного вампира из детства возвращается, и десяток шальных идей зреют в его голове. Серый смешно потягивается — зрителей нет, и значит, можно быть смешным волчонком. Потянувшись, он начинает собираться домой — в четвертую.