Круги на воде

      Решение о том, что новых воспитанников в Дом принимать не следует, было принято после кровавого выпуска. Но Акула не просто так получил свое прозвище — своей выгоды директор упустить не мог. Поэтому нечасто, но он делал исключения из этого правила.       Он никогда не называл сумму, небезосновательно полагая, что та, которую назовет богатенькая семейка, желающая избавиться от неудобного ребенка — окажется куда благозвучней той, которую он решится произнести сам. И каждый раз воздавал должное своей проницательности.       И в этот раз Акула снова не прогадал и, корректно промолчав на состоявшейся неделю назад встрече с представителем семьи, сегодня он уже был куда увереннее в завтрашнем дне, чем вчера.       А то, что в интернат войдет еще один неправильно собранный при рождении ребенок, его волновало мало. Свободные места в комнатах имелись.       На встрече Акула пропел песню, заученную наизусть для таких случаев: как важно для особенного ребенка перестать ощущать давление жестокого общества и, оказавшись в кругу своих, отпустить страхи и тревоги и научиться быть сильным и полноценным. Тишина в ответ Акулу не разочаровала, но напрягла. Он метнулся в сторону высокого уровня образовательной программы в интернате и даже назвал имена некоторых выпускников, которых, по его мнению, должен был знать его собеседник. Но и это не произвело впечатления на мужчину напротив. Моложавый и подтянутый, он смотрел на Акулу вежливо и без интереса, и даже Акула понимал, что не из жадности, а просто — без интереса. То ли к Акуле, то ли к ребенку, которого он через пару дней отправит в интернат, то ли к деньгам, которые заплатит Акуле, то ли черт знает к чему еще.       Стук в дверь отвлек директора от пасьянса. Раскладывая карты, Акула отбрасывал пустые дела интерната и мысленно погружался в расчеты, касающиеся его будущей жизни вдали от серого Дома. Услышав стук, он ловко собрал карты и откашлявшись, произнес в меру важным голосом:       — Войдите.       Дверь отворилась, и в кабинет пружинистой походкой вошла молодая женщина в ярком платье, и его взгляд мгновенно растворился в спиральных принтах, украшающих ее грудь, живот и бедра. Еще час назад Акула пенял некрасивой секретарше за то, что кондиционер в его кабинете барахлит. Сейчас же температурная метка стремительно ползла вверх. Нащупав стакан с водой на краю стола, директор сделал глоток теплой жидкости. Льда уже как не бывало. Но лучше, чем ничего. Впрочем, не помогло. Принты на платье продолжали кружить голову, и Акула готов был утонуть в любой из точек, где спираль растворялась, оживляя тело.       Погибнуть в геометрических формах Акуле не позволила вторая фигура — укутанная, словно мумия, в белые одеяния девушка, опирающаяся на белый же зонт-трость. Правда, не знай директор из разговора с ее семьей, что это девушка, он бы вряд ли смог определить это с первого взгляда, настолько бесформенным был ее плащ-покрывало. Бледное лицо отчасти закрывал широкий капюшон, а глаза прятались за черными очками-кругляшами. «Как у кота Базилио», — подумал Акула.       Предложив дамам кресла, Акула почувствовал себя джентльменом. И растворившись в этом ощущении, пропустил неожиданный удар по самолюбию.       — Вы, должно быть, нас очень ждали… — слишком уж уверенным тоном и, скорее утверждая, нежели вопросительно, произнесла та, что постарше. И эта безоговорочная уверенность в ее голосе, имеющая опору на что-то за пределами его маленького мирка, напомнила Акуле о том, что он хоть и хищник, но уже не молод и давно не удачлив в охоте. Перед ним сидели две молодые пираньи. Две хищницы — одна из которых подросток-инвалид, с этого дня проживающая в Доме, а другая — ее гувернантка. И тем не менее — обе они смотрели на Акулу вежливо и без интереса. Так же, как смотрел на него неделю назад моложавый мужчина, который и не заметил перечисления той суммы денег со своего счета, что сделала Акулу увереннее в своем будущем.       Справившись с собой, директор уверил девиц в том, что их действительно ждали.       Подрагивающим от неприятного уже напряжения, вызванного их присутствием, голосом, он набрал внутренний номер комнаты воспитательниц девушек. Ледяной голос Крестной был совсем некстати, ибо к двум юным пираньям внезапно добавилась третья — не факт, что более опасная, но столь же неприятная. Акула попросил ее забрать новую воспитанницу и помочь с размещением.       Следующим звонком Акула вызвал Ящиков. Перед ними он поставил задачу перенести дорожные вещи девочки в комнату, которую укажет им главная воспитательница.       И несмотря на то, что в этой ситуации он отдавал распоряжения, Акула все равно ощущал себя камердинером, ожидающим госпожу из ванной комнаты с грелкой для стоп. Он чувствовал себя лакеем, чистящим подол дорогого платья барыни после бала. Содрогнувшись от этих фантазий и мысленно примерив на себя рубаху крепостного холопа из глубинной деревеньки или скромную тогу раба римской госпожи, Акула облегченно вздохнул — не подошло.       Впрочем, вошедшая без стука в его кабинет Крестная начавшее оживать эго директора вернула на место, определенное посетительницами. Даже при посторонних, она не выказывала ему внимание и уважение. Сдержанно поздоровавшись с гостями, Крестная пригласила девушку в белом следовать за ней.       С гувернанткой воспитанница простилась сдержанно, лишь коснувшись рукой в белой перчатке ее плеча и едва заметно качнув головой, спрятанной под капюшоном.       Проводив сначала Крестную с девушкой в белом плаще в недра дома, а потом и молодую женщину с принтами на платье — за его пределы, Акула, наконец, остался в одиночестве.       Из узкого шкафа, где хранились папки с личными делами воспитанников, он извлек бутылку виски и, выплеснув оставшуюся в стакане воду в цветок на подоконнике, щедро наполнил его янтарной жидкостью.