Круги на воде

      Сложно сказать, насколько оправдались ожидания Сороки относительно Дома. В тесной комнате-келье девушек, очевидно, не рассчитанной на пять кроватей, она, тем не менее, освоилась быстро. Рыжая помогла ей застелить постель, разобрать вещи и соорудить дополнительный занавесочный слой на окне. Сорока решила сразу рассказать соседкам о том, что белоснежный цвет ее кожи — не только признак вырождения ее треклятого рода, но и генетическое заболевание, главной угрозой для развития которого являются солнечные лучи. Странные плащи с большими капюшонами, перчатки, зонты и солнцезащитные очки — ее постоянные атрибуты при необходимости выйти на улицу в дневное время. По возможности же она предпочитает для прогулок вечерние сумерки или вовсе ночные часы. Девушки отнеслись с пониманием к тому, что нежный полумрак в комнате — необходимость, а не сумасбродство новенькой, въехавшей в их комнату со своей разношерстной стаей.       Пока Рыжая и Сорока занимались переустройством жилья, Кошатница ей известными лишь способами увещевала своих серо-дымчатых любимцев относительно неприкосновенности новых крылатых жильцов. Таким образом, уже спустя пару часов они не только разобрались с бытовой стороной новоселья, но и, выпустив Ульяну и Сапфира из клеток, наблюдали за знакомством между крылатыми и хвостатыми. И то ли на котов подействовали заклятья хозяйки, то ли у сорок были в нужной мере грозные клювы, но знакомство закончилось всеобщим принятием. Птицы гордо расселись на металлической спинке кровати, а коты вернулись к Кошатнице.       Ближе к вечеру в жаркий сумрак комнаты вернулась Русалка. Изящная, словно золотая рыбка с колокольчиками, вплетенными в длинные волосы, в джинсах-клеш, футболке с провокационным принтом и свободной жилетке с фенечками, она понравилась Сороке. Обнаружив растрепанным букет, который она собирала для своего возлюбленного, Русалка нисколько не расстроилась. Достав из ящика стола ленты и бечевки и разложив их на гладкой поверхности, она перебрала каждый цветок и, пробежавшись тонкими пальчиками по стеблям, будто вселила новую жизнь в начавшие уже увядать лепестки. Коряво обрезанную пластиковую бутылку Русалка наполнила свежей водой и совершенно новый букет водрузила на стол, передвинутый к двери.       Поздним вечером, включив светильник над кроватью Русалки, украшенный ракушками, лентами и яркими перьями птиц, девушки собрались вокруг кресла Кошатницы и пили ароматный чай, приготовленный Сорокой. За разговором время пролетело быстро, и уже поздней ночью, помогая новым подругам укладывать Кошатницу, Сорока отчетливо ощутила, насколько неожиданно хорошо сложился этот день.       Следующие дни пролетели в суматохе знакомства. В девичьем крыле оказалось достаточно комнат, и в каждой из них текла совершенно особенная жизнь. Она познакомилась с Химерой — девушкой с изумрудными волосами, крутым нравом и широким гипсовым воротом, с Мухой — жизнерадостной хохотушкой невысокого роста, с высокой хабалистой Габи, поразившей Сороку своей разухабистой манерой говорить и юбкой, скорее напоминающей ремень, а не полноценную деталь одежды, и многими другими. Ей рассказали про отсутствующую пока Крысу-Летуна — ее соседку по комнате, возвращения которой из Наружности, словно из другого мира, ждали все домовцы.       Но если днем основными темами разговоров девушек были бытовые вопросы, философские рассуждения, учебные темы и порой стенания о несправедливости, а равно и прекрасности мира, то вечерами, под теплым светом торшера Русалки, который Сорока с разрешения хозяйки накрыла легкой, как перышко, нежно-голубой тканью, придав таким образом комнате благородный лазурный оттенок, соседки погружались в романтические мечты и грезы.       Сорока, которую, впрочем, все еще с подачи Кошатницы, пытались называть Невестой, уже знала, что романтические отношения сложились сразу у некоторых ее новых подруг. Русалка, мечтательно поднимая глаза вверх, могла бесконечно долго рассказывать об отважном Сфинксе. И Сорока уже почти видела этого гордого, упрямого, но главное —мудрого парня в сияющих доспехах истины. Рыжая — бесстрашная и огненная в дневном свете — в вечернем сумраке затихала, и про Лорда, своего Прекрасного Принца, рассказывала чуть ли не шепотом. И уж точно никак не ожидала Сорока от худенькой, почти прозрачной Спицы размашистого плана по одомашниванию ее нареченного. Со слов Спицы, Сорока представила себе Лэри отвязным маргиналом, не боящимся ни Бога, ни Черта авантюристом, готовым ради Спицы разрушить и снова создать тысячи миров. Но никто не мог сравниться с громогласной Габриэлой, словно отважный боцман взбирающейся на спинку кровати и прокуренным басом вещающей о сексуальных достоинствах неведомого Сороке Слепого — Вожака четвертой, Хозяина Дома и Властителя темных коридоров.       С каждым днем Сорока все больше погружалась в мир Дома — места, которое она сама выбрала для себя в качестве добровольной ссылки. Рожденная в семье с многовековой историей, на которую благодаря ее успешности в прошлом, чуть ли не каждый век было наложено по десятку проклятий, аккуратно записанных летописцами в толстые книги ровным почерком, она в своей болезни соединила их все. Родители ее, пожалуй, даже любили, но внешность Сороки красноречиво заявляла — род вырождается. Среди ее многочисленных кузенов, конечно, были и физически здоровые, но с каждым годом это, скорее, становилось исключением. Впрочем, те, кто не отличался физическим недугом, рано или поздно показывали яркий пример психического отклонения. Но среди всех многочисленных родственников она уже много лет продолжала оставаться ярчайшим проявлением, чудесным образом коррелируя и с самым ярким проклятьем семьи, и с элементом гербовой символики рода — белой птицей, пронзенной стрелой отважного охотника.       Долгое время Сорока, как могла, старалась игнорировать тетушек и бабушек, дядюшек, кузенов и кузин. Запершись у себя в комнатах, она погрузилась в мир своих интересов — музыки и птиц, и была почти счастлива. Белоснежный рояль — достопримечательность ее гостиной, ярко кобальтовая гитара, изготовленная на заказ, книги, Интернет, где она, собственно, и стала Сорокой, и долгие разговоры о смыслах с подругой-гувернанткой — ее устраивала жизнь взаперти. Потом появились любимицы птицы: Ульяна — сорока-альбинос и Сапфир — лазуревая тайская сорока, две стороны ее собственной ипостаси.       Если бы она так много не читала, то свой подростковый бунт отнесла бы к превратностям судьбы, беспощадно сыплющимся на семью. Но Сорока была начитанной девушкой, и когда однажды почувствовала, что сил ее больше нет жить, как Рапунцель в башне замка, она потребовала от родителей свободы. Несовершеннолетие ее, она понимала, было преградой свободы абсолютной, но из отчего дома ей выбраться было необходимо. Поэтому на предложение родителей выбрать школу-интернат она откликнулась с радостью. Дом, в котором она в итоге оказалась, сразу попал в десятку лидеров ее списка, как минимум, привлекая внимание тем, что был предназначен, как говорилось в описании, для детей особенных. А когда, покопавшись в его истории, Сорока наткнулась на криминальную хронику, и узнала, что несколько лет назад тут произошло убийство, названное в прессе «ритуальным» и унесшее жизни множества детей и воспитателя, Сорока окончательно остановила свой выбор на этом интернате.       Особенная внешность и затворнический образ жизни не смогли победить в девушке врожденное любопытство и страсть к исследованиям, а сотни книжных историй научили ее мечтать о приключениях, дружбе и любви. В ее жизни, по самое горло заполненной акварелью и пастелью, настолько не хватало живых красок, что было уже безразлично, чем придется платить за них. И уж совсем было не жаль сменить выбеленную гостиную в доме родителей на комнатушку в загадочном доме, расположенном в отдаленном городке, в местечке, именуемом Расческами.       Родители для вида посопротивлялись, но отец ее, опытный ловелас, считающий, что женская психология — его конек, и взбрыки дочери обоснованы гормональными всплесками, и мать, не видящая смысла в крупных денежных вложениях в ту, которая не сможет достойно продолжить их род, быстро сдались, и Сорока отправилась в выбранный Дом.       И вот теперь, находясь в Доме уже несколько дней, постепенно проникая в его тайны, Сорока чувствовала, что не ошиблась. Особенно, когда вернувшаяся очередным вечером из мальчишеского крыла Спица чуть ли не со слезами на глазах сообщила, что грядет страшная драка и, кажется, не за горами недобрые перемены.