Круги на воде

      Искры боли заставили его очнуться и почувствовать, как каждый сантиметр тела саднит и стонет. Густые тени деревьев в темной воде, мокрая жесткая трава, тяжелый запах влажной земли и грибницы под мокрым настилом. Необычно сильный для чащи ветер шатал кроны деревьев, и даже стволы слегка подрагивали, словно желая включиться в танец, но не в силах преодолеть веками усвоенную окостенелость и робость.       Мысленно Волк ощупал себя. Боль словно влилась в его вены и с током крови циркулировала по телу. Это было необычно. Именно в этом мире — на Изнанке — Волк забывал о том, что такое боль. И не важно, вставал он на четыре лапы или оставался на двух ногах — та боль, что сковывала его движения в Доме, отступала перед мощью Леса. Но сегодня все было иначе — боль была настолько сильной, что Волк начал жалобно поскуливать.       Внезапно он ощутил, как независимо от его воли он начинает перевоплощаться. И вот уже серые лапы — сильные и устойчивые, незаменимые в Лесу, исчезли, и Волк смотрит на руки, покрытые бордовой коркой. Он ощущает жесткую ткань обычно мягкой рубашки — пропитанная кровью, она напомнила ему ненавистный гипсовый корсет. Стараясь не обращать внимания на боль, Волк стягивает всю испачканную одежду и заставляет себя войти в ледяную воду. В человеческом теле это почти подвиг, но холод притупляет боль и ему удается отмыться от кровавых разводов. Когда дело доходит до головы, собрав всю волю в кулак, он ныряет и мгновенно теряет ориентир — темная глубина ничем не отличается от темноты Леса над водой. Сил у Волка мало, но он ищет и, судорожно меняя направление, еще больше путается. И только когда запасы воздуха в легких уже на исходе, он отпускает суету и расслабляется. На поверхность его выталкивает сама вода. Инстинкты не подвели.       Обессиленный борьбой за жизнь, он возвращается на берег и пытается прополоскать испачканные джинсы, рубашку, футболку и белье в темной воде. Глубины у берега нет, так же, как и сил у Волка, поэтому его одежда довольно скоро приобретает еще один оттенок — зеленовато-грязный, как прибрежная ряска и грязевое дно. Поняв бессмысленность своей затеи, Волк откладывает одежду и обращает внимание на себя. Боль везде, но на теле он не находит ни ран, ни порезов. Лишь на груди огромный багровый синяк. Ощупав и осмотрев в свете луны всего себя, Волк убеждается, что боль не имеет внешних очагов повреждения.       Ветер все усиливается, и мощные стволы все больше раскрепощаются. Волк дрожит всем телом и бледная кожа покрывается мурашками. Отжав мокрую одежду, он с трудом натягивает ее на себя и, хлюпая кедами, медленно двигается по направлению вперед. Мне нужно домой, — эта мысль заполняет все его существо. Он не знает, куда идти и где его дом, но доверяет зашкаливающим от ощущения опасности, рожденной болью и схваткой с водной стихией, звериным инстинктам, поэтому в направлении движения не сомневается.       Внезапно он останавливается, словно вспомнив о чем-то. Это «что-то» будто бы и есть источник его боли. Волк закрывает глаза и пытается отрешиться от пронизывающего мокрую одежду и худое прозрачное тело ветра, он старается забыть о замерзающих пальцах и влажном покрове из земли и листьев под ногами, он отгоняет запахи Леса и ищет. Ищет, судорожно хватаясь за обрывки ощущений и переворачивая все вверх дном в своей памяти. Волк ищет выход из Леса в Дом, но не находит его.       Еще в детстве обнаружив этот чудесный мир свободы, Волк не испытывал сложностей со входом туда. Он не часто тут бывал, но Лес всегда встречал его радушно: трепал седую челку легким ветерком, подталкивал к прохладе озер, подсказывал, где будет самая сладкая охота, вытягивал его боль из позвоночника и так же легко отпускал, когда Волк, натешившись вволю, уходил. Потом был кровавый выпуск и болезнь Сфинкса, еще позже — ужас в изумрудных глазах при одном лишь упоминании другой стороны. Десятка ночей рядом с другом, ожидающим возвращения Слепого из Леса со словно замершим на все это время сердцем, хватило Волку, чтобы понять, что в Лес он ходить если и будет, то очень редко.       Кроме того, Волк никогда не забывал, кого Лес выбрал своим любимцем. В те редкие разы, когда он, убедившись, что Сфинкс далеко, позволял себе откликнуться на зов Леса, в первые мгновения обида пощипывала горячий волчий нос, заставляя чихать, но отдавшись быстрому бегу по влажной земле, он по-детски легко забывал о ней и проваливался в ощущения.       Сейчас же все было иначе. Впервые Лес не принимал его, безразлично хлестая ветряными порывами. Не в силах выскользнуть из его холодных объятий, Волк попытался перевоплотиться в серого зверя и согреться в густой шерсти. И снова фиаско. Волк ощутил, как к боли, циркулирующей по его венам, присоединяется страх — он заперт не только на этой стороне реальности, но и в слабом бледном человеческом теле, абсолютно бесполезном в Лесу.       Но Волк не был бы Волком, если бы умел отчаиваться. Поэтому, не найдя обычного выхода из ситуации, он легко меняет направление и, пожалуй, даже слишком уверенной для своего истощенного замерзающего тела походкой, продолжает движение вперед. Очень скоро темнота лесной чащи отступает, и Волк выходит на широкое поле. В свете Луны он видит серпантин дороги, уходящей вдаль. Сдержанно кивнув чему-то внутри себя, Волк идет к людям.