Сорока. Не своя
29 марта 2018 г. в 21:21
Утро следующего дня началось с суматохи. В девичьем крыле коридор не был отдельной нейтральной зоной, а спокойно воспринимался всеми как общее пространство. Все двери были распахнуты, и девушки хаотично перемещались из комнаты в комнату, надеясь узнать у подруг чуть больше о том страшном известии, которое разбудило их, словно утренний горн.
В Доме произошло убийство. Об это уже знали все, но кого именно и при каких обстоятельствах убили, девушки не знали: еще до того, как раздался тревожный «сигнал» побудки — сейчас уже никто не мог вспомнить, кто первый принес жуткую весть в комнаты — воспитательницы намертво перекрыли все выходы из женского крыла.
Сорока с сочувствием смотрела на взбудораженных подруг. Спица, заламывая худенькие ручки в неестественные положения, тихо причитала. Вспомнив, что ее парень — буйный маргинал с замашками лидера, Сорока подсела к ней и, как могла, попыталась утешить. Спица прижалась к ней острыми боками и в слезах принялась рассказывать о строптивом характере вожака Логов. Слушая ее, Сорока наблюдала за тем, как притаившись в углу комнаты, беспощадно закусывает нижнюю губу Рыжая. Взгляд ее никак не мог остановиться и бешено скакал по всей комнате. Сорока вспомнила, что рассказывали девочки о возлюбленном Рыжей — очень красивый парень, эльфийский принц с длинными волосами, два раза за время пребывания в доме резал вены, пытаясь покончить с собой. Но сегодня речь идет об убийстве — почему Рыжая так нервничает?
Как ураган, в комнату девушек ворвалась Габи. Она хрипела и рыдала громче всех. И тут все было понятно. Габи было почти не важно, кто из мальчишек мог быть убит. Практически все парни из соседнего крыла за последний год стали близки ей. Каждый, конечно, по-своему, но больше прочих ее волновала судьба двух юношей — Слепого, так красочно описываемого в ее страстных спичах, и Помпея — не так явно, но все же заслужившего в ее глазах статус «красавчик». Габи громко рыдала и материлась, размазывая фиолетовую помаду по щекам. Она была неумная и даже в чем-то неприятная, но у нее не было тайн и никого искреннее в Доме Сорока пока еще не встретила.
Русалка не плакала и не кричала — сидя молча на своей кровати, она перебирала бусины на четках. Словно молилась одному ей известному богу, владеющему временем и пространством. Она меньше всех рассказывала о парне, которому отдала свое сердце, но от нее более, чем от всех, Сорока чувствовала энергию взрослой женщины, сделавшей свой выбор и не сомневающейся в нем ни на йоту.
Сама Сорока испытывала странную смесь интереса и брезгливости. Та кровавая интрига в прошлом, подтолкнувшая ее выбрать Дом для места добровольной ссылки, теперь оборачивалось суровым настоящим. Убийство. В Доме произошло убийство.
Буквально еще несколько дней назад некрасивая девушка в белых одеяниях, вошедшая в Дом, видела себя отважным детективом, готовым прикоснуться к кровавым тайнам. Но уже вчера, переодевшись в одежду подруг — джинсовую юбку Рыжей, зеленый вязаный свитер Русалки и тяжелые кожаные ботинки Крысы, как раз вернувшейся из Наружности, она словно стала частью этого мира. Одно лишь переодевание чего стоило. Идея принадлежала Крысе. Как следует разглядев новенькую сквозь осколки на шее, она заметила:
— Ты слишком белая для серого Дома.
Тогда-то Рыжая и предложила Сороке сменить образ. И та не стала упрямиться — разве не за этим она выбрала Дом? Дождавшись раннего вечера, когда солнце сбавило свой жар и свет стал приглушенный, они раздвинули шторы и вытряхнули из шкафа на кровать свою одежду. Юбки, блузки, свитера, футболки, пиджаки и толстовки, чулки, колготки и носочки — пестрым облаком обрушились на Сороку. Несколько часов кряду она без устали примеряла вещи под ехидные и ободряющие комментарии. Уже ближе к ночи, выбрав образ, она удивилась, насколько удачным было преображение. На нее смотрела все такая же некрасивая, как и раньше, но очень соответствующая месту и новым подругам девушка. И отрешенный взгляд детектива в ней умер, не успев по-настоящему родиться. Теперь она была с ними заодно — со своими новыми подругами, с мальчишками, которых они любили, со всем серым Домом, тревожно дрожавшем в преддверии перемен.
Спустя пару часов после начавшейся паники из закрытой части Дома вернулась Крестная. Собрав всех девочек в столовой она менторски оглядела их и начала:
— Девушки, сегодня ночью в спортивном зале на первом этаже произошла трагедия. Один из мальчиков, живущих в шестой комнате, погиб. Обстоятельства его гибели нам неизвестны, и если кто-то из вас владеет информацией — мой кабинет и кабинет Директора для вас открыты. Вы можете не опасаться преследований со стороны других детей. Поверьте, администрация сможет вас защитить.
Она еще долго говорила что-то о важности сплочения в минуты скорби, и о том, что сейчас представители правоохранительных органов опрашивают мальчишек, а после придут и в девчачье крыло.
Сидя в освещенной солнцем столовой, Сороке хотелось вернуться в комнату, где совместными усилиями им удалось достичь того уровня занавешенности окон, который, защищая Сороку от солнца, не лишал остальных девочек света. Она отлично понимала, что оконные стекла не пропускают солнечные лучи, и она, по сути, в безопасности, но привычка оставаться укутанной в безразмерные плащи за пределами своей гостиной в дневное время еще не ушла. Она преобразилась и двигалась навстречу, но Дом пока еще не стал для нее домом. Впрочем, и тут Сорока не лукавила с собой — ее смущало не солнце, а то, как безжалостно главная воспитательница играет на обнаженных чувствах девочек, как почти с удовольствием смотрит в заплаканные глаза Спицы и на дрожащие длинные ноги Габриэллы.
И, словно потерявшись во времени, она увидела перед собой совсем другого человека, свою двоюродную бабку — властную седовласую даму с всегда презрительно поджатыми тонкими аристократичными губами, особу, слишком замороченную на чистоте рода, чтобы видеть перед собой людей. Она смотрела на Сороку свысока и одним лишь этим взглядом вбивала осиновые колья в сердца ее родителей. Вечную вину они обязаны были ощущать за то, что произвели на свет эту белую ворону. И, не выдержав взгляда противной старухи, Сорока резко поднялась с места и выпалила:
— Не смейте давить на них!
Сидевшие рядом с ней подруги испуганно встрепенулись. Лишь только услышав, что убитый парень из шестой, они отчасти успокоились — убитый не из четвертой. Этого было достаточно, чтобы Русалка, Рыжая, Спица и Химера выдохнули. Но Сорока этой информацией не владела или ее гнев был больше этих условных делений на комнаты. Ее, выросшую в покорном принятии на себя всей сотни обрушившихся на род за века проклятий, до боли в тонких аристократических костях ненавидящую этот самый род, а равно и не знающую никого из парней Дома, не волновали нюансы. Ей было важно ответить этой зазнавшейся ведьме — острой женщине в ярких туфлях на каблуках. Заставить ее прекратить изощренную пытку над испуганными девушками.
— А тебя, милочка, ждет у себя Директор. Можешь идти прямо сейчас, — равнодушно глядя сквозь нее, отозвалась на ее реплику Крестная, — Проводите ее, душечка, — обратилась она к младшей воспитательнице, смерив ее столь же презрительным взглядом, что и детей.
Не встретив поддержки в глазах подруг, Сорока разозлилась и окаменела. Это состояние ей особенно хорошо удавалось, учитывая неестественно белый оттенок кожи и цвет волос. Превратившись в мраморный бюст, она молча прошла по периметру столовой и, переступив через порог, громко хлопнула дверью, послав их всех к черту и оставив терпеть унижение от старухи-садистки. Следом за ней вышла Душенька.
— Я провожу тебя, девочка, — мерзко промямлила она.
— Я не против, — глухо отозвалась Сорока, уже давно забывшая о том, кто тут Директор и где его кабинет.
Миновав кордон, отрезавший девичий коридор от Дома, они столкнулись с группой юношей, идущих в сопровождении хмурого мужчины — явно оттуда, куда они только направлялись. Впереди шел высокий угловатый парень с покрытым прыщами лицом и в кожаной куртке. На длинных ногах его были тяжелые ботинки, похожие на те, что отдала Сороке Крыса. Рядом с ним, словно зеркальное отражение первого, шел второй, точно такой же худой, в косухе и тяжелых ботинках. Вот только прыщей у него было поменьше. Несмотря на косухи, металлические бляхи и тяжелые гриндерсы, они показались Сороке очень жалкими. Словно весь их внешний вид был лишь ядреной бравадой, за которой таился страх и отверженность. Чуть поодаль шли еще два юноши. Первый — лысый и безрукий, с упругими мышцами под обтягивающей футболкой. Сорока сразу поняла — Сфинкс, возлюбленный Русалки. Второй — тень, с незрячими серебряными глазами, сливающийся со стенами. Очевидно было, что это Слепой, но узнав о вожаке Дома в первую очередь от Габи, Сорока никак не могла сопоставить этого истощенного босого мальчишку с грязными волосами и образ величественного Хозяина и Вожака, с неиссякаемой сексуальной энергией.
Впрочем, стая юношей так быстро прошла мимо, что уже через мгновение Сороке все это казалось лишь иллюзией. В кабинете Директора, ровно под красным огнетушителем, сидел ее отец. На нее не произвела абсолютно никакого впечатления его речь о том, как они с матерью и остальными родственниками взволнованы произошедшим в интернате. Но где-то, очень глубоко в душе, Сорока отметила, что ей приятно, что отец приехал настолько быстро. Хотя, чуть менее глубоко, она и понимала, что это суета администрации, которую папаша щедро кормит, заставила его держать лицо перед плебсом. Вздохнула. Да — это слово было в ходу в семье. Выдохнула. Она сдержанно поблагодарила его и даже в обращении использовала одобряемое семьей «papa» с сорбоннским произношением, как ее долгие годы учили. Отказавшись покинуть интернат, она еще некоторое время проговорила с отцом, объясняя свой наряд, и даже рассказала о новых подругах, ни словом не обмолвившись об их предательстве — жирно будет узнать, что ее и тут отвергают. Отец лишь для виду уговаривал, но явно был рад ее отказу. Уходя, он обнял ее почти искренне, словно в благодарность за то, что груз ее болезни теперь куда меньше давит на их благородное семейство. Когда дверь за отцом затворилась и в кабинет вошел его хозяин, которого серодомный люд упорно именовал Акулой, в ней вновь проснулась молодая пиранья. Скользкая внешность Директора, словно триггер, запускала режим маленькой хищницы в некрасивой бледной девочке.
— Потрудитесь открыть наш коридор. Ваши действия бессмысленны. Мы ничего не знаем, — и, не обращая внимания на то, что она уже не в своей гостиной и даже не в величественной одежде, прикрывающей уродство, а в самой обычной — обнажающей его, Сорока добавила: — Поспешите.
А после, в сопровождении Душеньки, она очень спешила в комнату, ведь даже обидевшие ее девушки были, оказывается, ближе ей, чем родной отец, мать и все те родственники, что остались в Наружности. Она спешила к тем, кто искренне лил слезы, волнуясь каждая о своем принце. Как минимум двух из них — Русалку и Габи — Сорока уже могла подбодрить и утешить. Но как ни странно, услышав новости, успокоилась и Рыжая, до тех пор не находившая себе места. Но больше всех удивила Сороку Спица — лишь услышав о жалком парне с прыщами и в косухе, она утерла слезы и расплылась в счастливой улыбке.