Круги на воде

      Сказать, что все складывается именно так, как планировал Слепой, было бы сильным преувеличением, но и отрицать то, что все идет к той точке, которую наметил себе вожак на гранях будущего, тоже невозможно.       Пройдя все грани отвержения и неприязни, испытав любовь и побултыхавшись в надежде, ощутив потерю, пережив боль во всех ее проявлениях, бесконечно натыкаясь на равнодушие и страх, охватившие цепкими паучьими лапками окружающих, Слепой научился безошибочно различать все это в душах людей. А научившись «видеть» радость или горе, страх или беду, отчаянье и счастье стал с жестокостью юного натуралиста, насаживающего бабочек на иглу, зеркалить собеседников.       В Доме этой его способности побаивались и превозносили ее как особенный дар слепца. На деле же это был лишь фокус, произрастающий из истинного дара Слепого. Он, как никто другой, чувствовал процессы — все их переплетения и сложность, их слабые и сильные направления, перспективы и вероятности. Так что все, что происходило в Доме, разворачивалось для него многомерной схемой.       Пожалуй, именно эта способность и привела его к сегодняшнему положению Вожака Дома. Он никогда не стремился к власти и даже сейчас старался не вмешиваться в процессы, пока они текли ровно и никакими серьезными сложностями домовцам не угрожали. Он прекрасно знал, что в крепких руках многомудрого Сфинкса все будет надежно и безопасно. Лишь когда Дому угрожали серьезные перемены, перспективность которых Слепой оценивал как скорее отрицательные, он становился фронтменом.       Ему было не в тягость вожачество, но и удовольствия от него он не получал. Бесконечно шаря незрячими глазами по перспективным домовцам, он каждый раз с сожалением отмечал — нет среди них того, кто сможет взвалить на себя его ношу.       Волк, изо дня в день бросающийся на него, как на амбразуру, то с дерзкими подколами, то с провокационными задачами, революционными лозунгами и откровенными задиристыми вызовами, Волк — смелый мальчишка, отважный рыцарь, верный друг его Сфинкса — если бы Слепой умел испытывать симпатию, друг его друга был бы ему симпатичен и близок, как была когда-то симпатична и близка Находка, их общая с Волком собака, на короткий период пробудившая в них братскую щенячью любовь и дружбу. Слепой даже улыбнулся, вспомнив как они, мальчишками, вместе со щенками Находки прижимались к ее теплому материнскому животу и, отталкивая друг друга, припадали к налившимся соскам. Два щенка, два волчонка, два оборотня — Ромул и Рем*. Они были счастливы с ней на заднем дворе, пока их не застал там временный воспитатель, имени которого он даже не помнил. Как следует отходив мальчишек крепким прутом по тощим задницам, он отволок их в Могильник и пауки еще долго мучили всех домовцев анализами на яйца глист и горькими таблетками.       Из Волка вышел бы отличный вожак, но только там, где есть круглый стол и за ним сидят мощные рыцари. Но что ты будешь делать с Толстым, Волк? Куда ты денешь нашего Слона? А другие неразумные — ты же даже не знаешь их имен.       Следующий претендент на терновый венец лидерства — Помпей. Он сразу не понравился Слепому. Бывший вожак Псов пришел в Дом, привычно повинуясь желанию матери. В нем вообще был силен дух повиновения и за версту разило виктимностью. Возможно, Помпей и не был рождён жертвой, но дожив до семнадцати лет в этой роли и под материнским гнетом, он уже не мог отделить свое подавленное мужское от ее величественного женского. Подражая тому миру, в котором царила мать, он мог лишь выпячивать мышцы и гениталии, туго обтягивая их гладкой кожей. Помпей отчаянно хотел быть лидером, но даже летучие мыши дохли на его плече одна за другой. И речи быть не могло о том, чтобы рассматривать его как вожака. Слепому не было жаль Помпея — он вообще не привык испытывать жалость, тем более, что в том, что энергия Дома и Леса в унисон вынесли смертный приговор новичку, он подспудно чувствовал скрытый смысл, но пока еще не мог понять — какой.       Слепой вернулся к своим размышлениям. Вожак второй — Стервятник или птичий Папа, как зовут его состайники. Он стал хорошим опекуном для своих деток. Направляет их тоску и депрессию в светлое русло цветоводства и шитья. Птенцы его, все, как на подбор, ребята творческие — то поют, то заказывают Крысе такие семена, что даже у опытных цветоводов глаза на лоб лезут. Стервятник хороший вожак, но его личная драма не позволит ему никогда впустить в сердце Дом и Лес. Его любовь и тоска — брат Макс — едва различимой тенью стоит за плечами брата и крепко держит в эфирном кулачке его сердце.       Рыжий. Ох, Рыжий… Сколько ты пережил. Как долго спал в объятиях смерти, умудряясь, как прекрасноокая Шахерезада**, каждое утро ускользать от ее острой косы. Сколько лет ты водил ее за нос и так полюбился ей, что был принят в семью заочно и дар бесценный — являться к умирающим — получил от нее, как признание родства. Но вырвавшись из ее хладных материнских рук, ты не воспользовался опытом, пропитавшим всего тебя за время нахождения на грани, а кинулся во все тяжкие. Спешишь жить, Рыжий? А ведь мог бы стать хорошим вожаком — кто, как не ты, тонко чувствует течение энергии в Доме и время каждого «старта», кто, как не ты, знает человеческие слабости и не страшится их проявлений, кто за маской клоуна скрывает тонкую душу, а под костюмом балагура — тело, готовое согреть, не у тебя ли в груди бьется сердце любящее и готовое к переменам, а, Рыжий? Но ты выбираешь розу страсти и смотришь на мир сквозь зеленые очки. Что ж, значит, так. Ты больше не Смерть, а значит, спеши жить, Рыжий — я позабочусь о тебе и Доме. И да, спасибо за Габи, Крысу и остальных. Это занимательно, ну да ты и сам знаешь.       Слепой знал, что вожак второй не слышит его, но вовсе не удивился, уловив едва различимый сквозь стены смех Рыжего и шепот, доносящийся скорее откуда-то изнутри, нежели снаружи: «Спасибо-пожалуйста, Вожак». Такая вот способность объединяла их, никогда не друзей и даже не состайников — чувствовать процессы, улавливать течения и слышать друг друга даже в тишине.       А Слепой мысленно отправился к следующему кандидату — Черный. То, как поменялся Спортсмен, перевоплотившись в Черного, удивило многих, но не Слепого. Нет, конечно, это был не один день и даже не месяц, но тенденцию стая заметила сразу после всемирного переселения, свершившегося волей седовласого Директора. В ту ночь, когда мальчишку, волей глупого взрослого оказавшегося в стане кровных врагов, увел с собой Лось и не только утешил, но и посеял семена человечности в обозленное сердечко, Слепой помнил отлично. Всю долгую ночь он провел на коврике под дверью, как верный пёс, охраняя покой Бога и его неофита. Он слышал каждое слово Лося, наполненное мудростью и опытом. Слышал разъяренного Спортсмена, не желающего принимать неугодную реальность. Слышал, как постепенно мудрость старшего стала перетекать в младшего, и под утро из комнаты воспитателя вышел уже не садист Спортсмен, а будущий Черный — защитник слабых, критический реалист, не верящий в сказки и не желающий видеть другую сторону ни в чем. Упертый прагматик с литыми мышцами, к сожалению, совершенно бесполезными в Доме, он свято верил в свою силу. Эх, Черный, умей ты смотреть глубже — и место вожака тебе было бы к лицу. Но Лось научил тебя лишь тому, что умел сам. А другого учителя ты не признал. Пусть так, найдем и тебе дело по плечу. Помпей не просто так почил, в конце концов, и трон его свободен.       Сфинкс, мой верный Сфинкс — ты так грезил в детстве Черепом, так хотел быть похож на него, отважно бросающего вызов всему злу нашего мира, сосредоточенному в Мавре, что и я долго верил — вот оно. С детства ты был моими глазами в этот мир, а я твоими руками в нем, но в том — другом, где у тебя есть руки, а у меня глаза и шесть мощных лап — мы удвоенная сила, несущая свет и продолжающая жизнь до бесконечности. Нелепое стечение обстоятельств, моя неопытность и непонимание всех процессов — один лишь миг, и неумолимый Рок уже унес жизнь моего Бога и отобрал твое доверие и тепло. Из солнечного Кузнечика ты стал мрачным Сфинксом и навесил тяжёлый амбарный замок на мой мир. Вход туда для тебя — пытка. Вот и сейчас ты, бросившийся туда сломя голову, ведомый лишь тебя терзаемыми муками, сидишь безвольной куклой, и я невольно вспоминаю детство. Так же ты жался ко мне в ожидании нападения банды Спортсмена. Но тогда ты пытался продумать, как нам выкрутиться, и мечтал о том, что «никогда» однажды закончится. А сейчас ты молчишь. Сфинкс, очнись — тебя ждет Русалка! А я никогда не сделаю ничего против твоей воли. Оставайся в том мире, который тебе нужен. Я справлюсь, ведь я твой вожак. А Волк, твой друг, обязательно вернется. Ведь нас вскормила одна волчица…       Слепой мог долго плавать в воспоминаниях и ощущениях: ловить потоки, искать корни ситуаций, прощупывать реальность на предмет положительного потенциала — его любимые «погремушки», но он слишком отчетливо уловил повышенную эмоциональность со стороны общей, где безумным принцем возвышался Шакал и пыхал удивлением Горбач. Там еще были девушки, но они сейчас источали лишь аромат тихой грусти и приглушенной дерзости флирта — не то. Слепой прислушался к диалогу между Табаки и Горбачом и с удивлением, отметил, что никогда не рассматривал Горбача как возможного лидера. Причина тому очевидна — Горбач и не стремился к вожачеству среди людей, полностью удовлетворяя его в среде животных и птиц. Горбач всегда был с ними: он пришел к Чумным сам и остался среди них, особо не спрашивая никого — а никто и не был против. Но будучи всегда в стае, Горбач всегда был сам по себе, и ровно столько же, если не больше — с другой своей стаей. Нанетта, Находка и ее многочисленные дети, коты Кошатницы и весь род Моны, дуб и каждый его лист, теперь еще Ульяна и Сапфир, и эта новая девочка — Сорока — все они были другой стаей Горбача, той, которая для него даже чуть больше, чем четвертая. Слепой чувствовал это, как чувствовал и силу скрытую под кривым горбом Ангела — эта сила была ничуть не меньше его, а искреннюю любовь Леса Горбач не получил во всем объеме лишь потому, что слишком долго не мог поверить, что его сны вовсе не его, и тем более не сны. А поверив, оказался слишком тактичен, чтобы претендовать на братство с Вожаком и Хозяином Леса, а может, просто настолько не любил своего вожака, что даже в том мире не желал приближаться к нему близко.       Почему Табаки выбрал Горбача для передачи амулета Волку, Слепой еще не понимал, но его способность ловить потоки уже запустила усиленное сердцебиение — Табаки прав, идти нужно именно Горбачу. Почему? Зачем? Сейчас не важно. Важно, что Лес и Дом, седой старичок в вихрастом мальчишке и раскрывшиеся на полную инстинкты Хозяина Дома и Леса в унисон кричали: «Горбач!». Поэтому Слепой бесшумно поднялся с места, подложил большую подушку-валик под спину Сфинксу, чтобы, оставшийся на матраце в одиночестве, он не чувствовал неудобства и, обойдя общую кровать, оказался за спиной Горбача:       — У тебя получится, Горбач! Ты справишься! — прошелестел он в ухо Ангелу и почувствовал в ответ волну страха, переплетенного с неприязнью — не цунами, конечно, но все равно неприятно, даже если ты Вожак.