Круги на воде

      Лорд и Рыжая опять скандалят. Четвертая притихла. Ребята и рады бы их не слушать, но любая попытка завуалировать свободной болтовней их конфликт приводит лишь к увеличению децибел со стороны возлюбленных. Даже Табаки сдал свои позиции и молча творит магию в норе.       Черный, затаившись в своем углу наверху, тоскливо размышляет о том, что еще никогда в стае не было такого явно непроявленного конфликта, что начался той жуткой ночью. Он знает в Доме всех и каждого, перед его глазами прошла вся жизнь этих ребят и большей части домовцев: были драки, были склоки, скандалы и ссоры, было открытое противостояние и даже дерзкие вызовы, завершившиеся печальной смертью новичка, но никогда конфликт не забирался так глубоко в их души. Он вяло отмахнулся от выпуска старших — не в счет — прошлый выпуск, хотя и оставил незаживающие раны, не был Их конфликтом. То было противостояние старших, к которому они не имели отношения и лишь последствий огребли по полной.       Атмосфера, заполнившая четвертую ныне, была иной. И тут были последствия: труп Помпея, залитый кровью спортивный зал и Волк, впавший в кому — куда уж больше. Но основным аккордом был иной груз — груз соучастия.       В спортзале были все стаи: Фазаны, Крысы, Птицы, Четвертая и Псы, но на утро следующего дня никому даже в голову не пришло стучать. Черный поймал взглядом скрюченного на общей Курильщика — даже Фазаны промолчали. Удивительно, ведь даже логи их особо не решаются гонять, опасаясь нагоняя от администрации. А тут не синяк и не выбитый зуб, а они молчат. Черный хмыкает, — Ибо соучастники. — Он невольно стонет, но поймав удивленный взгляд Горбача с соседней кровати, морщится и кивает на ногу:       — Перекачал вчера, молочная кислота, твою-ж мать, — Горбач понимающе кивает и отворачивается к стене. Черный тоже понимает, что состайник ему не поверил, но это же Горбач — он могила. И мысли, мелькающие в его голове, столь болезненны, что он вновь не сдерживается, стон получается еще глуше, но Горбач уже не поворачивается в его сторону.       Ну ладно, они молчат там — перед Директором и следаками, перед Ральфом, Шерифом и Щепкой — тут все понятно, но почему все молчат тут  — в четвертой? Почему никто не кричит, проклиная в истерике всех и вся, почему, успокоившись, не говорит отчаянно о боли, до сих пор саднящей в душе? Да хотя бы намекнул кто и, понятно же, поддержку стаи получил бы в полной мере — у каждого из них в глазах стоит та ночь. Нужно всего лишь открыть шлюзы и разобраться. Но время идет, а смельчаков ни в четвертой, ни в целом Доме не находится.       Курильщик было попробовал сразу после событий в актовом зале — помахал кулаками, призывая проклятия на их головы, вызывал на открытый конфликт своего былого гуру Сфинкса и чуть не стравил в драку Мака, Горбача и многомудрого. Наутро еще пыхал жаждой справедливости, но к приезду следаков из города затих и сдулся. Теперь вот сидит рисует стаю.       В думы Черного закрался однотонный юмор, — Срисовывает! Следакам отнесет, фазан же, — но он быстро обрывает себя. Не время сейчас для склок и язвительных замечаний. И так все хреново.       Горбач и Мак, и так самые тихони в спальне, после случившегося закрылись на уже не амбарные, а цифровые, почти не поддающиеся вскрытию замки. Такие, даже если срубить топором или смахнуть киркой, к хранящейся внутри сейфа информации не подпустят — запросто сотрут ее при любой попытке грубого вмешательства. Лохматый все себе стихи пишет, теперь уже любовные, а Мак с двойным усердием варит, парит и трет поверхности. И ведь даже очевидно, что не сговорились — а вот так банально слились каждый в свой закрытый мир.       Даже Табаки стал на редкость молчалив и задумчив. Что ни день — копошится в своей норе: без устали плетет обереги и амулеты. — Шакал, очнись! Даже если верить во все это, то тот самый — важный и первый, что связал ты из всякой гадости для Волка — не подействовал. Проснись, Табаки — это сказки. А Волк — в коме в Могильнике.       Черный морщится — ответственность, которую он невольно подхватил в ту ночь за Волка, своего извечного соперника и не щадящего его чувств дерзкого пацана, повисла на нем мертвым грузом. Черный опять хмыкает, — Не дай бог, конечно, мертвым, но грузом — однозначно. Шакал, ну что же ты молчишь? Ты же рупор нашей повседневности, раскрывающий в своих бреднях все адско-райские круги. Поговори уже с нами!       Словно уловив невидимыми антеннами призыв Черного, одеяльная нора Шакала замирает, и оттуда высовывается сначала его смуглая ручка, а после и всклокоченная голова. Табаки шарит безумными глазами по комнате и наконец упирается в Черного. Некоторое время оценивающе смотрит на него, будто прикидывает что-то и решает важный вопрос. Не найдя ответа, бормочет:       — Нет, бесполезно, — резко останавливает сам себя, придавливая ладошкой губы и не успевшие вылететь слова. Еще недолго таращится на Черного и ныряет обратно в нору.       — Ну, вот и поговорили, — бурчит Черный, наблюдая за тем, как в норе возобновилась активность и, значит, уже скоро стены четвертой и их шеи украсят новые вонючие амулеты.       Он переводит взгляд на следующего состайника. Лэри — Лэри вообще все безразлично сейчас. Он помешался на сексе и что ни день бегает к Рыжему за презервативами и советами. Конь и Логи дуются на своего вожака, но равно и тешат себя надеждами, что его победа и им принесет удачу, — Какую удачу, придурки? — Черному хочется отодрать их всех за уши, прыщавых идиотов. Удача улыбнулась Лэри, никто не спорит — нашлась на белом свете девчонка, ответившая ему взаимностью, но вас-то это как касается?       Природа не обделила Черного ни интеллектом, ни терпением, а Лось вовремя поделился с ним опытом мужской выдержки и стойкости, поэтому закидоны Логов для него — лишь мелкие орешки-семечки. Серьезно Черного волнует поведение только одного человека в четвертой — Слепого. Однажды признав его силу и ее неоднозначное происхождение, Черный уже не пытается конфликтовать, но по прежнему принимает далеко не каждое решение Хозяина Дома.       Вожак и раньше болтливостью не отличался, но хотя бы перешептывался со Сфинксом, обсуждал с ним насущные дела Дома и запугивал своими потусторонними сказками. Теперь сидит, уткнувшись носом в решетку — ну что за ересь? — Вожак, твою мать, выйди уже из Сумрака.       Черный сверлит глазами мрачную парочку — Слепого и Сфинкса, растянувшихся на полу и окутанных дымом. Боковым зрением выхватывает из общей картины комнаты понурую фигурку девушки — Русалка. И у него начинают чесаться кулаки, — Сфинкс, свинья неблагодарная, оторви свои зеленые гляделки от слепой лягухи и обрати их на красавицу, льющую слезы по твоей неблагодарной безрукой тушке.       Русалка — девушка-ангел, преобразившая четвертую. Ее творческий дух вдохновляет Табаки, усмиряет Лэри и поддерживает в любых начинаниях Македонского. Она улыбается Курильщику и подолгу расчесывает Лорда, усмиряя в нем ту ярость, что Шакал зовет белым драконом. Русалка — волшебница и ведунья. Черный даже самому себе боится признаться, как она нравится ему, и сны, куда она приходит, старается стереть из памяти. Но даже стертые, они волнуют и тревожат его. Поэтому, в очередной раз заметив слезы на ее глазах и равнодушие Сфинкса, он молча кипятится, — Сфинкс, тварь, обрати уже на нее внимание.       Черному очень хочется спуститься вниз и съездить Сфинксу по роже! Но он понимает: грусть Русалки это не уймет и слез ее не остановит. Поэтому он запинывает свою жажду открытого конфликта и тихо рычит, смиряясь, — Черный, ты флегма, — напоминает он себе, — и на твоих руках никогда больше не будет крови состайников.       Черный окидывает взглядом четвертую: мальчишки и девчонки — дети, а, может быть, уже и очень сильно взрослые, заключенные в юношеские тела, молчат. Молчат, не решаясь вынести на общий совет свершившийся факт — убийство и их отношение к этому. Молчат. А может, просто боятся.       Лорд и Рыжая — единственные, кого страх не загоняет в тишину. Они продолжают скандалить так, словно не было залитого кровью спортивного зала; Помпея, нелепо растянувшегося на зеленом полу; Волка, не приходящего в сознание уже почти месяц; Слепого, почти не заметившего произошедшего, и Сфинкса, сходящего с ума от ужаса — вожак маньяк или прав? Лорд и Рыжая — единственные, кто не страшатся конфликта. Черный очень слабо верит в чудеса, но в этой ситуации, когда чудо необходимо им всем, он единственный, кто решается сделать ставку на скандальных влюбленных:       — Пусть сила любви и гнева вытащит нас всех.       Черный шепчет свое желание так тихо, что даже Слепому приходится прислушиваться:       — Пусть, — шепчет он в ответ, поддерживая своего никогда не друга, но с некоторых пор верного состайника.