У тебя сильные крылья

Когда репетиция закончилась, Саня схватила Арно под руку, они театрально раскланялись и свалили. Юлиан с Лелем все еще торчали у окна, что-то записывали в тетради и по очереди наигрывали на гитаре. Гитара в руках Леля выглядела каким-то инородным элементом, в отличие от флейты, которая лежала в его пальцах так, словно была для этого создана. Чаки недовольно морщила нос и остервенело тыкала пальцем в экран, цокая длинным ногтем. — Да пошли уже, — Илья недовольно схватил брата за рукав и решительно потащил его к выходу. — Скажи «пока» девочкам. — Пока, девочки, — Юлиан расплылся в улыбке, на ходу зачехляя гитару. — Лель, я скину тебе в «Телеграме» все. Лель кивнул. Чаки щелкнула языком и решительно убрала телефон в карман. — Так, ребят, шевелим булками. — Проблемы? — Типа того, — Чаки скорчила недовольную гримасу. — Мне нужно на юг, так что я быстренько вас докину и помчу. — Быстренько? — Игорь вскинул бровь. — На другой конец города? — Не выебывайся, не заставлю я вас тащиться своим ходом. Ладно бы еще на метро, но до Леля ж метро не ходит. Да и здесь прилично так пешком идти. Давайте-давайте, мамочка опаздывает. Чаки развернулась к выходу, и Лель порывисто обнял ее со спины. Девушка рассмеялась. — Мамочка тоже тебя любит, детка. Она хитро глянула на Игоря из-под нарощенных ресниц. Домчали они быстро. Или Игорю это так казалось. Он смотрел на дорогу, и мысли его скакали от «Но он тебе нравится?» до «Стейки или бургеры, бургеры или стейки?» и ни на чем не желали останавливаться. — Выкинь нас у магазина, ладно? — Угу. В супермаркете Игорь решительно кинул в корзину мираторговских стейков и их же котлет для бургеров, булочек с кунжутом, салата и овощей. Лель смотрел на все это с недоумением — обычно Игорь, не имея никаких накоплений за душой, старался экономить. Потом недоумение сменилось почти детским любопытством, Лель расслабился, закинул в его корзину шоколадок и невинно похлопал ресницами. Игорь невольно разулыбался. — Надеюсь, ты любишь мясо, — сказал он, затаскивая пакет на пятый этаж. Лель легко перескакивал со ступеньки на ступеньку в своих ярких кедах и, наверное, даже напевал бы себе что-нибудь под нос, если бы мог. Интересно, какой у него голос. И что случилось, что… Что… Внутри снова жалостливо заныло. — Потому что даже если ты не ешь мясо, я затолкаю его в тебя силой, — Лель замер посередине лестничного проема, обернулся и выжидательно посмотрел на Игоря сверху вниз. — Что? Думаешь, сможешь дать мне отпор? Да у тебя на лице написано, что у тебя анемия, даже не думай лезть в драку. Лель закатил глаза, но щеки его порозовели. Он сорвался с места, подлетел к двери и принялся звенеть ключами. Потом распахнул дверь, пропуская Игоря вперед, лихо стянул кеды и потащил брошенный на пол пакет к кухне. Он весь был какой-то веселый, воздушный, каким Игорь его еще не видел. Очередная метаморфоза за сегодняшний день – у Игоря голова шла кругом от всех этих изменений. Ему нравилось это? Нравилось, что Лель такой разный, не только нереальный инопланетный фей, но и почти обычный, порывистый и улыбчивый, с растрепавшимся хвостом, тонкими ключицами и открытыми руками? Лель вытаскивал из пакета продукты, а Игорь задумчиво смотрел на длинные, обычно скрытые рукавами свитеров пальцы. Нервные, музыкальные пальцы, исчерченные тоненькими царапинами, подзажившими и совсем свежими. Он ведь сам их себе делает? Игорю это не нужно, не нужно, не… — Устроим пир горой. Лель поднял на Игоря голову и улыбнулся, широко, ясно, головокружительно. Нужно? — Притащи ноут, глянем на «Ютубе», как стейки жарить. О том, что Гоша умел готовить, Игорь понял как-то сразу. Еще когда варил первые макароны для Леля, что-то интуитивное просыпалось в нем, как бывает после десятков повторений. Так было с компьютерными играми и математикой, которую он умудрился нагнать почти за полгода. Со стейками сработало тоже. То ли Гоша делал это раньше, то ли блогер попался толковый, а руки росли из нужного места, но мясо Игорь с Лелем поглощали, закатив глаза от удовольствия. А от того, что Лелю нравится, от искрящихся наслаждением и благодарностью глаз Игорю становилось еще вкуснее. И теплее тоже. Потом они валялись на диване, пустив фоном миядзаковских «Унесенных призраками», и не могли пошевелиться. — Да, — еле выдал из себя Игорь. — Мы с тобой как эти свиньи, вот уж точно. Нельзя столько жрать. Лель икнул. Ночью Игорю снилось, что Лель обнимает его сзади. Тонкое тело прижималось к его спине, тугие локоны щекотали лицо, теплое дыхание обжигало ухо. Игорю снилось, что он абсолютно безоговорочно счастлив. Игорю снилась ванная, полная алой воды, и Лель в ней. И перепачканные алым замершие тонкие пальцы. Игорь проснулся, задыхаясь, хватаясь за горло, силясь протолкнуть в него воздух, и сердце билось шумно и больно, прямо там, где холодным разливались тоска и обреченность. Лель сидел на подоконнике, свесив одну ногу в распахнутое окно, и играл на флейте. Бесконечно красивая и бесконечно грустная мелодия лилась по квартире, ветер шевелил рыжие локоны, уличные фонари подсвечивали тонкую фигуру. Воздух рванул в легкие резко, обжигая, и Игорь закашлялся от неожиданности. Мелодия оборвалась. Лель обернулся, тут же соскользнул с подоконника и подошел ближе, вглядываясь в его лицо. Игорь сморгнул влагу с ресниц. — Ничего, — хрипло сказал он, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Кошмар приснился. Сейчас все хорошо. Лель сел на край дивана, продолжая хмуриться, вглядываться в его лицо, и Игорь не сдержал порыв — подался вперед, уткнулся лбом в чужое плечо и глубоко вдохнул то ли кислород, то ли запах. — Сыграй еще… пожалуйста, сыграй еще. Лель напрягся от его резкого движения, но почти сразу расслабился. Нежно вплел пальцы в его волосы, погладил – осторожно, почти невесомо. У Игоря снова сердце зашлось от этого прикосновения. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Он сам не знал, о чем просит. То ли чтобы Лель убрал руку, то ли чтобы никогда этого не делал. Но прикосновение исчезло. И сразу вернулась мелодия. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Чего он хочет? Чего?

***

Квартира потихоньку прогревалась летом. Жаркие лучи пробивались сквозь листву, пускали солнечных зайчиков по стеклам, ветер шелестел тонким тюлем через распахнутое окно и приносил с собой гомон детворы и запах солнца. Лель сменил свитера на футболки, которые были велики ему на несколько размеров и совсем ему не подходили: темные, с жутковатыми принтами, такие с удовольствием носил бы Игорь, но не этот фей. Солнце слегка, почти незаметно подзолотило его бледнющую кожу, темные тени больше не залегали под глазами и, даже несмотря на сохранившуюся хрупкость, он больше не казался таким тонким, будто ничего не стоило его сломать. И он, кажется, начинал доверять Игорю. Игоря это убивало. Игорю снились холодные ладони на лопатках, тонкие ключицы под губами, гибкое тело в его руках. Игорю снилась кровавая вода в ванной и разрезанные запястья. Выходя на улицу, Лель надевал свои широкие браслеты, иногда повязывал вместо них бандану, но дома, дома ничего больше не скрывало бордовые шрамы. И Игорь не мог на них не смотреть. «Хочешь спросить об этом?» — спрашивал Лель, и в глазах его, невыносимых прозрачных глазах плескались то ли тревога, то ли отчаянье. Игорь отрицательно мотал головой, криво улыбался: все нормально, Лель, просто смотрятся они… отвратно. Игорь не хотел знать, у него горло сводило каждый раз, когда он собирался спросить. Что случилось, Лель? Что тогда случилось? Если я позволю себе… это… ты однажды сделаешь это снова, да? Игорь смирился с тем, что подразумевал под этим "это". Он ушел из дома, он не помнил прошлого себя, он был один. И он мог позволить себе быть честным с собой. Но не знал, готов ли он быть честным с другими. — Ты смотришь на него влюбленными глазами, — сказала Чаки. Она приезжала иногда, чтобы забрать Леля на репетицию или привезти обратно. Игорь с ними больше не ездил. Сначала он паниковал и лихорадочно листал интернет в поисках квартиры, а потом смирился и не знал, что ему делать дальше. Что, черт возьми, делать с этим горячим и темным, что поселилось в груди? Игорь злился: на себя, что так влип, на Чаки, которая забирала его Леля, на Леля. На Леля больше всего: за то, что был домашним котеночком с кучей друзей и фанаток, за то, что улыбался так светло и мог убить себя в любой момент. Эта злость, это темное и пугающе было похоже на то же чувство, которое вспыхнуло в нем в тот разговор с Катей. Катя тогда испугалась, тут же перестала лгать и выкручиваться, и Игорь больше всего не хотел, чтобы эта злость затронула Леля. — Я знаю. Чаки удивленно вскинула брови. Она и раньше вбрасывала что-нибудь такое, но Игорь всегда отмахивался. Сегодня ему снилась ванна, полная крови, бесконечно глубокая, и тонущий в ней Лель. Игорь хватал истерзанные руки, но не мог вытащить его, обливался кровью и острым металлическим запахом и кричал. И не слышал собственного крика. Проснулся он от холодных прикосновений к взмокшему лбу. Лель смотрел пристально и тревожно, и Игорю показалось, что он может говорить одними глазами: «Что с тобой происходит?», «Что с тобой?», «Могу я помочь?» и самое невыносимое: «В этом есть моя вина?» — Ты сыграешь мне? — спросил он, и Лель улыбнулся. Иногда, когда он по ночам брался за флейту, соседи принимались стучать по батареям. В такие моменты Лель становился похож на нашкодившего щенка, а Игорь громко смеялся, за что получал подушкой. И все кошмары отступали… Сегодня ночью соседи не стучали, но от тихой мелодии, от того, что Лель играет именно для него, становилось лучше… но страх не уходил. — Ты смотришь на него влюбленными глазами. Да. Да. Смотрю. — Я знаю. Чаки задумчиво поджала губы. — Давай вечером в бар сходим? — сказала она. — Выпьем пива. — Я несовершеннолетний. — Тогда я выпью пива, а ты бахнешь сока или что там пьют детишки вроде тебя, — она явно была настроена поговорить. А почему, собственно, и нет. Чаки была клевая. Она явно заботилась о Леле, а главное, давно его знала. По крайне мере, дольше, чем Игорь. Вполне возможно, даже дольше, чем Игорь знает самого себя. — Детишки вроде меня пьют виски, — хмыкнул он, подмечая, что шум воды стих. — Отлично, возьмем тебе виски. Солнце на улице шпарило немилосердно, так что Лелю пришлось сменить любимые джинсы на шорты, и пока он натягивал их на себя, Игорь меланхолично пытался понять, что в этом теле его так зацепило. Ладно, у Леля было красивое лицо и восхитительные глаза, да от тонких пальцев и длинной шеи щемило под ребрами, да от тазовых косточек перемыкало где-то внизу живота… Но в целом это же несуразный цыпленок, право господи. С этими своими острыми лопатками… Хотя вообще-то лопаток Игорь никогда не видел. Кажется. Точно, Лель к нему голой спиной и не поворачивался никогда. Да и задницу можно было заценить только в этих его узких джинсах, черт бы их побрал. — Игорь, ты чего такой задумчивый? А может, Лель и поворачивался голой спиной, просто Игорь, как сейчас, выпадал из реальности и ничего не замечал. — Да вот думаю, нужно к матери съездить. Вещи забрать, все дела. Чаки была не просто клевой, Чаки была просто восхитительной. — Так давай я тебя и отвезу после репетиции, — сказала она с легким недоумением, словно удивлялась, чего это он давным-давно ее не попросил. — У тебя там шмот в основном? — Ну да. — Вот и славненько. Лялечка, чет мы снова опаздываем, поспешим, пока Юля с Ильей друг друга не поубивали. Лель сделал несколько жестов руками, и Чаки засмеялась, запрокинув голову. Игорь обомлел. Он первый раз видел, чтобы Лель общался на языке жестов. — Лялечка, иногда мне кажется, что у тебя есть злобный брат-близнец, — сказала Чаки, отсмеявшись. — Или это Игорь на тебя плохо влияет? Лель внезапно обернулся на Игоря, словно только что вспомнил о его присутствии, и залился краской. Игорь чуть не задохнулся от умиления – вон как кончики ушей покраснели, ну не прелесть ли. Чего он застеснялся? Того, что сказала Чаки, или того, что Игорь увидел нечто, что Лель не хотел ему показывать? Чаки тоже как-то засмущалась, схватила Леля под локоть и потащила к выходу, приговаривая на ходу, что если они еще в пробку попадут, то точно придется прятать как минимум один труп. Когда дверь захлопнулась, на Игоря накатило острое чувство одиночества. Это ведь именно то, чего он хотел. Ведь этого?