У тебя сильные крылья

Что от него прет чужими духами Белов понял, когда увидел, как Лель настороженно повел носом и едва заметно поморщился. И. Конечно. Ничего. Не. Спросил. В лазорево-прозрачных глазах – никакого вопроса, в сводящих с ума глазах – ничего, кроме принятия. «Чего ты хочешь, Беленький?» — снова в башке голос Геры. Белов тоже ничего не сказал. Прошел мимо, стараясь не касаться, и ушел в ванную. Стоял там, менял воду с обжигающе холодной на обжигающе горячую. Не думал. Хотел бы не думать. Но запах с себя едва не сдирал ногтями. Неужели чудо свершилось, и ты в нее наконец-то влюбился? Неужели чудо свершилось, и ты наконец-то влюбился? Нет. А даже если и да, то оно того не стоит. Когда он вышел из ванной, Лель с интересом рассматривал его гитару. — Умеешь играть? Лель мотнул головой. Потом просительно поднял взгляд. — Хочешь, чтобы я сыграл? Кивок. — Сначала ты мне. Белов протянул руки – Лель тут же положил гитару на диван, встал и скользнул в объятья. Белов обвил его руками, прижал к себе. Это того не стоит, да. У Леля и так все будет хорошо. Начнет играть в группе, заведет друзей, он же такой чудесный, он со всем справится. Феечка заслуживает чего-то лучшего, чем он. За окном клубилась ночь. Лель притащил в комнату чай, забрался на диван с ногами, приложил к губам гармошку. Полилась по комнате музыка. Нужно бы напомнить отцу про дополнительные карманные деньги и купить феечке флейту. Он ведь так и не подарил ему ничего на день рождения. Лето закончится, Белов вернется в школу, будет сидеть за партой, ходить с Катей по коридорам, по вечерам сбегать к Костяну на хату, отводить душу. Будет бесконечно переписываться с Герой, которого еще сильнее запрягут по репетиторам. А пока лето — можно. Он потянулся к гитаре. Достал из чехла, нежно огладил рыжий бок. Лель тут же сбился с мелодии, убрал гармошку от губ и уставился восхищенно-выжидательно. Какой же он выразительный, читается на раз-два. — Что тебе сыграть, феечка? Я такое красивое, как у тебя, не знаю. За окном клубилась темная ночь. Лель сидел рядом, подтянул колени к груди, смотрел… Всего лишь одно лето. — Мне не легко быть с тобой, но ты видишь — я здесь. / В спешности дня, в спокойствии ночи я есть. / В зрачках твоих глаз отражаясь, я в них остаюсь, / В твоих снах мелодией неукротимой я льюсь. Пальцы едва ли помнили эту мелодию. Белов и играл-то ее на людях один раз, когда Костян его учил. — Я с тобой, / На любых дорогах и в огне. / Ты — мой путь, / Мой безумный образ в голове. А если не получится? Если Лелю будет мало его группы, друзей, если он так и останется один на один с пустотой в этой квартире? Один на один с той осенью, которая скоро настанет. Осенью, когда Белов уйдет. — Тени застыли, тени уснули в домах ночных, / Как не заблудиться, не раствориться среди них. / Дай мне свою руку, держи меня крепче на краю. / На краю безраздельной безбрежности, вечности я стою. Последние строки комом встали в горле, он буквально выплюнул эти слова. Замолчал. Лель улыбался. Потом потянулся вперед, взял гитару и сел спиной к Белову. — Научить? — Белов усмехнулся, прижался грудью к острым лопаткам. — Вот так…

***

Лиза помирилась с Димой через два дня, поэтому в кино они пошли вчетвером. Белов так и не смог понять, была Катя довольна этим моментом или нет. Но она держала его за руку, улыбалась губами в его губы и медленно, со вкусом целовала. Белов не особо ценил общественные проявления чувств, но если Кате нужно, он, в общем, не против. — Мы взяли билеты, — Лиза буквально нырнула между ними. — Сеанс через пятнадцать минут. Пойдем? — Рано еще, — сказал Дима, забирая билеты из рук девушки. — Еще и рекламу полчаса крутить будут. — Я люблю рекламу, — Лиза показательно надула губы. — Глупость какая. Катя вздохнула, прижалась к Белову еще ближе, едва не влипла в него, шепнула на ухо: — Надо было его отмудохать до того, как он притащился к Лизке извиняться. — Я думал, он как минимум неделю не объявится. Не переживай, не в последний раз же они ссорятся. — Что вы там шепчетесь? — Лиза с подозрением стрельнула в их сторону глазами. — Говорю, что тоже люблю рекламу, — тут же сказала Катя. — Ну и… — смазливое лицо Димы скривилось. — Фу, бля, ничего уже не стесняются. — Чего ты? — Лиза проследила за его взглядом и нервно хихикнула. — Да ничего такого они не делают, чего ты… Катя с Беловым с любопытством обернулись. И Белов их увидел — эти прозрачные выразительные глаза на бледном лице. Нет-нет-нет-нет. Он все никак не мог собрать картинку в целом, цеплял фрагментами, как мозаику: рыжий локон выбился из высокого хвоста, хрупкая ключица в вырезе футболки, тонкая рука в чужой руке. Черные злые глаза смотрят, словно кожу сдирают. О, Гера умел злиться ничуть не хуже Белова, и ярость его была едва ли не горячее. А потом Гера улыбнулся той яркой паскудной улыбкой, которой мог улыбаться только он, дернул Леля на себя и поцеловал — глубоко, открыто, укладывая ладонь на горло, словно имел на это право. — Вау… — одновременно восхищенно и брезгливо протянул Дима. Катя сильнее сжала его руку. — Гош, не надо… — Точно, Белый, ты же у нас пидоров терпеть не можешь, — довольно продолжил Дима. — А тут такое кино. Лель не отстранялся. Позволял целовать себя, сжимать свое горло, дышал в чужие губы. Не смотрел на Белова. — Гош, пойдем, — Катя потянула его за собой, и Белов на автомате двинулся за этим движением. Перед глазами полыхало алым. — Действительно, Гош, — Дима слегка ударил его в плечо. — Забей. Будешь еще себе день портить. Да они и съебывают уже. Небось, трахаться побежали, после такого-то… Финита ля... Белов остановился. Улыбнулся Кате, высвобождая руку. — Мне нужно отойти. — Зачем? — девушка глянула ему в глаза и невольно сделала шаг назад, напрягаясь. — Проблеваться, — он улыбнулся шире, буквально оскалился. Дима прищурил глаза, но не полез. Он вообще ссыкло, этот мамкин манипулятор, и чего Лиза в нем нашла. — Ты же придешь? — сделала последнюю попытку Катя, стараясь смотреть куда-нибудь мимо. — Я сам позвоню. Он развернулся резко, едва успел заметить за кроваво-красными шорами, как Гера затянул Леля на эскалатор. Белов нихрена — нихренашечки — не чувствовал. Только кристально-чистое, яркое желание убивать. Только голодное, жадное желание забрать свое. Он заберет. Белов впервые потерял голову. Впервые ярость не выжигала в нем чувства, не оттачивала движения до убийственно-выверенных, впервые он бил со всей дури, зло и беспорядочно – так, как били смешившие его соперники. И почему-то так же зло и беспорядочно бил в ответ Гера. Его блядские губы, улыбающиеся ему паскудной улыбкой, целующие его — его, блядь — Леля, были разбиты в кровь, и Белов чувствовал эту кровь на своих кулаках. И этого было мало, мало-мало-мало, нужно было уничтожить, размазать по асфальту это красивое лицо, чтобы не смотрел больше этими своими блядскими глазами. Понимающими глазами… Знающими. — Зачем? — прохрипел Белов, задыхаясь от боли в ребрах. Сломал? Гера мог и сломать, удар у него тяжелый. Гера сплюнул вязкую кровь. — А тебе зачем? Белов огляделся. Парковка была не пустая, но большинство людей предпочитало делать вид, что ничего не происходит. Сколько времени прошло? Сколько еще ждать зазевавшуюся охрану? Белов нашел глазами Леля. Он смотрел на Белова — смотрел, не отрывая глаз, а в глазах – страх и ужас. Перед ним. — Лель, — тихо позвал Белов, протягивая руку. Лель сглотнул, сморгнул собравшиеся в уголках глаз слезы и подошел. С готовностью взял руку, позволил прижать к себе, вжать в ноющие ребра, мелко дрожал, но не вжимался в ответ. У Геры были сбиты костяшки пальцев. Белов чувствовал разливающуюся по правой скуле боль, и глаз, кажется, уже начал заплывать. — Все равно не нужно было так делать. — Почему? — Гера пожал плечами. Поднял с земли сумку, перекинул через плечо. — Если тебе он не нужен, он мог бы стать нужным мне. Белов рефлекторно сжал руки сильнее. Лель протестующе выдохнул ему в шею. Гера жутковато усмехнулся своей кровавой усмешкой. — Ублюдище ты, Беленький. Никто не давал тебе право так поступать с живым человеком. — Я… — Я, я, я, я… Всегда только это, да, Беленький? — Я никого не заставляю быть рядом со мной. — Действительно. Сейчас мальчика раздавишь. Гера глянул в последний раз — как-то пусто, разочарованно — развернулся и пошел прочь с парковки. Блядь.