У тебя сильные крылья

— Ля, Белый, — Костян нарисовался в дверях непривычно уставший, с отстриженными патлами и поллитровой кружкой в руках. — Для тусовки рановато. — Я по делу, — Белов нервно дернул плечом. — Сорян, что без предупреждения. У меня нет твоего номера. Костян смерил его внимательным взглядом, чуть ли не под кожу залез этими своими острыми, что за манера у людей на других пялиться? Им мама в детстве не объясняла, что это невежливо? Риторический вопрос, конечно. — Ну, проходи. Кофе будешь? — Чай. В этой квартире — на памяти Белова всегда заполненной шумом разного происхождения и музыкой сомнительного качества — сегодня было так тихо, что приходилось невольно вглядываться, чтобы убедиться, что это то же самое место. Вон вытоптанный коврик в прихожей, неровный стык между обоями, зеленая ветка тополя тычется в кухонное окно. Из соседней комнаты на Белова со смущенным любопытством таращатся огромные впавшие глаза на маленьком худощавом лице. — Привет, малой, — бросил Белов, разглядывая незнакомого пацана. Лет семь, не больше, ссадина на скуле, пожеванные губы, футболка явно с чужого плеча. — Чей? — спросил он, когда Костян прикрыл дверь на кухню. — Сидоровых помнишь? — тот не стал дожидаться неуверенного кивка, взял в руки чайник, поставил под кран. — У них еще старший... как там его... Берг. — А… его посадили недавно. — За разбой, да. Это младший их. Манька притащила, шарился ночью у круглосуточного, жрать просил. — И что будешь с ним делать? — Посмотрим. Ты-то чего хотел? Вляпался куда-то? Вот уж от кого не ожидал. Если подрался или что, еще ладно. — Костян налил кипяток в кружку с надписью «‎Санкт-Петербург», бросил туда же чайный пакетик и поставил перед Беловым. — Или пересидеть надо? — Деньги нужны. — Че, натворил что-то? Много нужно? Я много не соберу, откуда… — Да нет. Мне работа нужна. Может, ты меня куда пристроишь. Костян задумчиво отхлебнул из своего ведра. — Может, и пристрою… Тебе шестнадцать есть? — Есть. — Надо обмозговать. Я ребят обычно курьерами пристраиваю, разнорабочими там. Но ты такое от родителей не скроешь. Да и парень с мозгами. Прогаешь еще? — Как хобби. — Английский? — Норм. — Обмозговать надо, — повторил Костян. — Номер мой запиши. На выходе из подъезда Белов столкнулся с Манькой: та тащила пакеты из «‎Пятерочки», махнула рукой на предложение помочь, предложила покурить. Курить Белов не стал, и так зачастил в последнее время. А ему ведь даже не нравится. Заиметь в зависимостях что-то, что тебе не вкатывает, обидно вдвойне. Топтаться на остановке под палящим солнцем — жара сегодня опрокинулась на город, выела цвета и желание жить — то еще удовольствие. Думать о горячем вонючем нутре автобуса было совсем тошно. Белов подцепил телефон из кармана, привычно зажал последний исходящий вызов. Механический голос равнодушно сообщил, что абонент не абонент. Проверять еще и соцсети было бессмысленно. Если у Геры дошло до блокировки номера, то в черный список Белов отправился во всех мессенджерах и соцсетях еще раньше. Плавали, знаем. Заводился Гера резво, а вот отходил медленно, злился, пыхтел надутым самоваром, варился в этом чувстве, и только когда выдыхался, вытаскивал номер Белова из черных закромов. И благосклонно ждал звонка. Он знал, как Белов ненавидел звонить. И нагло этим пользовался. Ладно, нужно дать недельку-другую. А потом отпинать как следует, конечно: тоже мне, королева драмы. Почему Белов вообще все это терпит? Мигнуло сообщение от Кати. Белов задумчиво открыл чат, пролистал переписку вверх. Немного они общались, если подумать, тут больше Катиных фото и его скупых комплиментов. А ведь когда-то трындели друг с другом, не затыкаясь. Не очень долго, но был у них такой период, когда были совсем малые. Их матери когда-то дружили и, конечно, сводили друг с другом своих детей. И почему-то у них получалось. Катя никогда не лезла к нему в голову, не пыталась понять, разворошить, что там внутри, и Белову незачем было от нее закрываться. Он выдавал ей одну из своих оберток так же, как выдавал матери, их обеих это устраивало. Так что его устраивало тоже. Кстати, другие свои грани личности он тоже показывал обеим – и так же обе они их игнорировали. «Опаздываю минут на пять», — писала Катя. «Я еду, но за пробки не отвечаю, — отбил Белов перед тем, как толпа втащила его в автобус. — И за то, что доберусь живым». К сожалению Белова, автобус мчал к точке назначения на всех парах. Расстояние между ним и его девушкой сокращалось. Белов дернул запекшуюся корочку с костяшки среднего пальца, ранка тут же набрякла кровью. Хуйня это все. Эта ваша ответственность за собственную жизнь. Когда Белов втащил себя под божественные кондиционеры, Катя уже была на месте. Сидела за небольшим столиком лицом ко входу, так что заметила сразу, улыбнулась. И сразу нахмурилась, разглядела, видимо, разбитое лицо. — Гош, что случилось? — она приподняла голову, позволяя поцеловать себя в щеку. — Упал, — Белов двинул стул напротив и сел. — Заказ сделала? — Да. Взяла тебе чай и тост, нормально же? — Ага. Катя довольно улыбнулась, но тут же пошла в наступление. Улыбка сползла, хмурая складка легла между бровей. — Гош, куда ты вчера пропал? Знаешь, как мне неловко было перед ребятами? — Это перед Лизой, которую парень бросил на ее собственный день рождения? — Они разосрались, кстати, после фильма. Тошно смотреть. На Лизу куча парней облизывается, а она с этим… У них видите ли любовь. Да какая это любовь, Гош? Вот у нас с тобой я понимаю. Белов хмыкнул, нервно дернул уголком рта, задевая ранку. Катя смерила его недовольным взглядом. — Ты что, реально с теми геями подрался? Зачем? — А чего они? — Да ничего они. Никого не трогали. — Катя вздохнула. — Это твое воспитание… Хотя у меня отец такой же. Полицию хоть не вызвали? Твою мать удар хватит, у нее же слабое сердце, Гош. — Нормально у нее все с сердцем. — Гоша. — Я не такой дурак, чтобы дожидаться приезда полиции. Нормально все. — Что она вообще сказала? — Она еще не видела. Катя поджала губы. Хотела что-то сказать, но тут официант принес их заказ. Разговор замялся, пока они расставляли тарелки и чашки перед собой. Белов попробовал чай на вкус, что-то цитрусовое обволокло язык. Катя заказала для себя что-то похожее на кофе – наверное, какой-нибудь раф, в котором сиропа больше, чем сливок, а сливок больше, чем кофе. По крайней мере, именно так Белов себе это и представлял. Лелю, наверное, понравится. Он вообще тот еще сладкоежка. Нужно будет вытащить его погулять в город, нормально погулять, по красивым местам, мостам, скверам, пить кофе из бумажных стаканчиков, выбирать сироп под улыбчивым взглядом баристы. Идти рядом, не тащить за собой, не держать в железной хватке, не думая мысль, не представляя, как рыжее разметает по асфальту. — Гош? — А? — Задумался? Говорю, ты дома не ночевал? Не ночевал. Набрехал матери с три короба, она еще на него насядет. Блядство, мать на него насядет, будет жужжать над ухом, придется сидеть дома хорошим мальчиком, держать Леля на телефоне. Надеяться, что тот ничего не натворит в одиночестве. Надо переставать об этом думать. Лель же обещал, что ничего не сделает. Лель обещал, Белову просто нужно ему довериться. Лель же ему доверился. Доверился. Белов перевел взгляд на Катю. Не нужно бы делать то, что он собирается сделать. Не сейчас. Сейчас и так достаточно проблем. Но Лель… — Гоша? — Нам надо расстаться. Катя застыла. Кружка зависла прямо перед губами. — Что? — Нам надо расстаться. Надо же, чувство такое мерзотное. Сколько раз он отшивал девушек, сколько раз опрокидывал тех, кто ожидал чего-то большего, чем один пьяный секс. Никогда не было такого чувства. Катя поставила кружку перед собой, сложила руки на столе. Посмотрела. — Нет. — Это не вопрос к обсуждению. — Белов вздохнул. — Мне очень жаль, Кать. Я никогда не хотел сделать тебе больно. Но так вышло. — Я тебя чем-то не устраиваю? — Ты устраиваешь меня больше, чем кто-либо еще. Но это ничего не меняет. Катя принялась нервно комкать салфетку, под прокрашенными ресницами блеснуло влажным. — Почему? — Я тебя не люблю. Никогда не любил. Задрожали губы в розовом блеске. — Почему? — Я ведь сказал. — Может, тебе нужно… просто выпустить пар? Выпустить пар. Сунуть под нос не самому внимательному секьюрити фальшивые права, упасть в душную пьяную толпу, забыться под музыку и дешевый алкоголь. Подраться с кем-нибудь и с кем-нибудь потрахаться, пока Катя пьет сладкие коктейли у бара. — Ты же не любишь такое. — Ты любишь. Так это или не так? — В этот раз не поможет. — Ты кем-то увлекся? — проницательно уточнила Катя, сжимая губы. — Это кто-то из… тех… Нет, не из тех. — Тебя же раньше все устраивало. Я понимаю, мы давно вместе, у меня никого, кроме тебя, не было, может быть, иногда тебе скучно. Но у нас же все серьезно. Я понимаю твои маленькие увлечения. Зачем же тогда… Почему сейчас? — Раньше это было удобно. Катя выглядела так, будто он ее ударил. Почему ты так выглядишь? Ты же сама начала этот разговор. — А теперь… Это все еще удобно. Все еще удобно иметь тебя, чтобы мама не волновалась. Чтобы иметь повод ночевать вне дома. Это все еще удобно. Рушить это – огромная глупость. — Больше нет. Катя не стала допивать свой сиропно-сливочный недокофе. Вскочила с места, застыла ненадолго, разглядывая его умоляющими глазами — Белов постарался состроить виноватый взгляд — и ушла. Как же это мерзко все. Белов протянул руку к чужой кружке, пригубил. Сладко. Гера бы обрадовался. Сказал бы: «Молодец, Беленький». «Наконец-то, Беленький» «Ты все правильно сделал, Беленький. Я горжусь тобой». Гера все еще не брал трубку. Белов смотрел на пустой стул перед собой. Теперь все? Не будет этих чинных выходов под руку, дежурных поцелуев, скучного секса. Веселого задорного секса с веселыми задорными девчонками не будет тоже. Он откинулся на спинку стула, запрокинул голову, поймал взглядом взгляд официанта. Тот подошел, глянул на нетронутое пирожное. — Вам с собой завернуть? — Да, спасибо. И счет, пожалуйста. Мать встречала со скорбным лицом «я все знаю». — Гоша! Белов еще кеды не успел стянуть, когда она встала перед ним в домашнем платье, красивая еще, глубоко уставшая женщина. — Я тебе тортик принес. — Нам нужно поговорить. Белов тоже чувствовал себя бесконечно уставшим. — Весь день только этим и занимаюсь. Если бы Лель мог говорить, они бы созванивались. По вечерам Белов лежал бы, слушал его голос. Лель бы пел ему, напевал в трубку, скользила бы песня на ухо. Остро кольнуло мыслью, что Белов не знает, как звучит его голос. Это еще можно исправить? Если причина психологическая, еще можно? Психотерапевт или логопед, кто этим занимается? Или надо было сразу, а сейчас поздно? Пытались ли они в детстве? Или мать забила на это так же, как на его флейту? Надо поискать информацию. И подкопить денег. Может, Гера знает хорошего специалиста, он обычно шарит за все. — Гоша, ты расскажешь мне, что случилось? — А что случилось, ма? — Ты не ночевал дома, вернулся весь избитый, Катенька звонила, плакала. Ты что наделал, сынок, какое расставание? Позвони ей немедленно, скажи, что все это блажь. — Ма, ты серьезно? — Я запрещаю тебе так поступать. — А трахаться с Катей тоже ты вместо меня будешь? Мать задохнулась возмущением. Взметнулась рука, обожгло щеку. — Действительно, — Белов хмыкнул. Мать перехватила свою руку, сжала. — Прости. — Да без обид. Я пойду к себе. — Гоша. — Давай, ма, не сегодня. Я заебался. Завтра снова буду хорошим мальчиком. Как обычно. Он рухнул на кровать прямо в одежде. Скользнул взглядом по полкам — раздетые аниме-девочки смотрели на него пластиковыми глазами. Маму передергивало каждый раз, когда она заходила протереть пыль. Глупый детский способ бунта. Телефон дал о себе знать длинной вибрацией. Белов вытащил его из-под задницы, принял вызов. — Будет тебе работа. В штат не возьмут, но халтурку подкидывать будут. Неофициально. Если хочешь, могут заключить гэпэха, но там разрешение родителей нужно. Нужно? — Нет. — Белый, я за тебя поручился, что ты не проебешься. Не подведи. — Конечно. Буду должен. — Да что уж. Я рад, что ты за голову взялся. — Да. Я тоже. — До связи. Белов перевернулся на бок. Нормально все будет. Нормально. Подумаешь, расхерачил свое будущее. Сделает все заново. Еще лучше. Он вошел в чат с Лелем и написал: «Ну как твой день, феечка?» Написал: «Хочу увидеть твое лицо». Через минуту в чат прилетело селфи.