Маскарад

Унай долго рассматривал голубоглазого старца с глубокими морщинами по всему лицу, опирающегося на железные прутья клетки. Незнакомец ждал, когда на него налюбуются и наконец что-то скажут, но парень молчал, и тогда он, сплюнув, криво улыбнулся полубеззубым ртом и начал первым: — Пошто вас сюда кинули? К Тирану не с того бока подошли? Ответом ему вновь послужило молчание, но на этот раз Унай легонько передёрнул плечами, из-за чего старик многозначительно хмыкнул, тряхнув остатками белёсых волос. Спустя некоторое время он, хитро улыбнувшись, заговорчески продолжил: — Я тута всех охранников знаю, господин. Один из них моим внучатым племянником является, так что голодать вам не дадуть. Парень медленно, но низко кивнул головой, жадно рассматривая незнакомца. Он жалел, что не мог задать ни одного ему вопроса, да если бы и мог, то не стал. В последнее время Унай всё больше убеждался, что, на самом деле, очень многого не знал о языке местных. Некоторые слова юноша откровенно не понимал, но и всего разговора со стариком разобрал, что тот интересовался, почему он здесь оказался, называл господином, хвастался знакомством с охранником и пообещал сытую смерть. В том, что он рано или поздно здесь умрёт, парень не сомневался, только не понимал, почему процесс умертвления тянут. Возможно, действительно надеются, что Унай заговорит и расскажет, откуда на нём ужасная маска. Юноша огляделся, с грустью отмечая, как грязно было в темнице. Десятилетиями немытые и потные люди потели ещё больше, мучились от кровавых порезов на спине и руках — явное наказание за непослушание — и при этом успевали кидать охранникам обидные словечки. Правда положение немного изменилось, как только появился Унай. Омег здесь было очень мало — пять или шесть. Женщин чуть побольше. Это с условием, что всего заключённых насчитывалось не больше семидесяти. Но на фоне сидевших здесь омег, которым, дабы те не придавались разврату с местными, как бы Тит сказал, трахалями, была отведена отдельная клетка, Унай выглядел наичистейшим и наипрекрасным цветком в этой оранжерее неугодных. Перед свадьбой парня, как и полагается, отмыли, и он был этому рад только сейчас. Счастье прибавлялось от мысли, что его не кинули в общую камеру, туда, где вши перепрыгивали с человека на человека к своим родственникам на праздничный обед, а ужасные кожные сыпи передавались через прикосновения. Унай, ещё раз оглядевшись и заметив, что пыл сокамерников поубавился, присел на корточки, облокотившись об прутья. Он уже понял, что здесь ему придётся провести много времени, поэтому решил себя как-то занять, начав изучать местных внимательным взглядом. Да, кого здесь только не было… Убийцы, которым, судя по разговорам, оставалось всего день или два до повешения, воры, протестанты, беженцы и обычный люд. Причём не всегда было понятно, за что именно они здесь оказались. Кто-то кому-то не угодил или что-то наподобие. У Уная тоже спрашивали, за что он тут сидит, но он лишь молчал, вызывая шквал недовольных голосов и даже угроз. Парень же старался делать вид, что не понимает местного языка, хотя отчасти это действительно было так. У него вызывали затруднение те моменты, когда несколько людей начинали о чём-то одновременно спрашивать, причём делая это быстро, коверкая некоторые слова. — Уродина! — в очередной раз раздался чей-то окрик, от которого Унай невольно сжался, обняв себя за колени. — А ты… — Некоторое время для раздумий, в ходе которого вся темница замолкает, прислушиваясь. — Дашь мне? Тишина, разбавляемая негромкими шепотками, давила, но Унай по своему обыкновению промолчал, уткнувшись лицом в колени. Он услышал, как его ещё раз окрикнули, но не поменял позы. Тогда раздался насмешливый голос из другой камеры, где сидели омеги и женщины: — Тебе, Крэг, даст токмо чумная старуха без глаз и носу! Разразился хохот, и один из охранников предупреждающее стукнул мечом по железным прутьям перегородки, за которой сидел и наблюдал за заключёнными. Унай замечал на себе иногда его пристальный взгляд. Видимо, Аттиас дал распоряжение присматривать за ним. Юноша отвёл взгляд от мужчины и вновь глянул на голубоглазого старика, что теперь, расположившись напротив него, дремал. Парень искренне не понимал, как можно спать при таком шуме, но догадывался, что подобная участь ждёт и его самого. Тем более время уже было за полночь, и Унай и сам подумывал, как бы поудобнее расположиться. Почти в полудрёме юноша услышал непонятный звук, а когда немного отошёл ото сна, заметил склонившуюся над ним за решеткой фигуру, от которой моментально дёрнулся. Но незнакомец поводил рукой в успокаивающем жесте и протянул что-то в небольшом свёртке. Унай с удивлением узнал в ночном посетителе Кая. — На, — все так же тянул он свёрток, который на этот раз парень принял, — здесь хлеб в жире и масле. — Увидев, как юноша высокого задрал голову, будто ожидая объяснений, дворецкий поспешил продолжить:  — Тебе нужно поправляться, иначе руки не заживут, и придётся их обрубать, ясно? Ешь, пока не наступило утро. Унай быстро закивал головой, и Кай, накинув на голову капюшон своего тонкого коричневого плаща, поспешил скрыться из темницы, при этом что-то отвечая одному из стражников, что уж очень томно посматривал на бету. Когда дворецкий скрылся, парень перевёл взгляд на свёрток. Только теперь, когда в руках оказался пропитанный в жире и соке жаренного мяса хлеб, юноша понял, как сильно хотел есть. Перед свадьбой Тит его не кормил, сказав, что тот успеет ещё отъесться, потом Кай принёс в каморку немного каши, но тогда Унай находился в шоке и просто физически не смог поесть. Зато после того, как новоявленный «хозяин» дал ему глотнуть вина, стало не по себе. Парень ещё до полуночи думал, как хотел есть, но теперь желание возросло в сотню раз. И единственное, что теперь останавливало наброситься на подачку, так это заинтересованные взгляды особо бдительных заключённых. Унаю от такого внимания было не по себе. Нет, раньше он нормально это выносил, но сейчас, держа в руках еду, ему казалось это не совсем правильным. Хотелось невольно с кем-то поделиться, что Унай и сделал. Отломав небольшой кусочек от мягкого хлеба, парень неуверенно глянул в бок, туда, где находилась камера с женщинами и омегами, и, встретившись с внимательным взглядом одного из них, протянул его. Омега колебался некоторое время, но быстро взял, стал не спеша подносить ко рту и пробовать. Вместо этого он ждал, когда еду попробует сам Унай. И когда неожиданный кормилец откусил первый кусочек и не упал замертво, заключённый, с которым поделились, сделал то же самое. Парень вновь отделил от своего хлеба немного и протянул омеге, но тот, покачав головой, отодвинулся от решётки, прячась в темноте своей клетки. Трапезу Унай уже закончил в одиночестве, хотя всё равно ощущал на себе взгляды других сокамерников, с которыми желания да и возможности делиться не было. Утром, правда, ропота и осуждения было не избежать. Парень встретился с распахнувшимися голубыми глазами старика, сидящего напротив него и ранее дремавшего. Незнакомец дружелюбно поздоровался и пожелал «господину» хорошего дня, за что получил ещё один недоумевающий взгляд, о котором сам же и не ведал. Но всю эту идиллию нарушил один из сокамерников, коим, как позже понял Унай, оказался Крэг. — Уродина! — по своему обыкновению позвал он, и парень впервые за столько лет смутился. Здесь, вместе с ним, сидело столько ранее пораженных болезнями, изуродовавшими множество лиц несчастных, из-за чего последних красавцами уж точно не назовёшь, но все почему-то называли уродом именно Уная, того, чьё лицо скрыто. — А ты, кажись, здеся на харчах Его Тиранства сидишь. Чаво, хер у него прилакомил случаем? Вновь послышался смех сокамерников, но на этот раз в клетке, в которой сидели омеги и женщины, раздалось шевеление, и к железным прутьям подошёл довольно высокий для своих собратьев омега с длинной русой косой до поясницы. Он, сурово глянув на Крэга своими серыми раскосыми глазами, облокотился руками о прутья и слегка наклонился. — Если у Его Светлости есть, чего прилакомить, то это не значит, что ты со своим поросячим стручком можешь встрявать. Глаза Крэга под дружный хохот налились кровью, и мужчина зло прошипел: — Сдохни, шлюха… Со всех сторон заключённые принялись шутить и громко подначивать Крэга, при этом отмечая, что Сило, видимо, тот омега, который вступился, лучше знает, так как «в этом деле давно головешка». Унай с удивлением глядел на омегу и когда встретился с ним взглядом, невольно встал, желая кивнуть, но тот довольно быстро отвернулся, наградив парня внимательным взглядом. Он присел меж другими омегами и больше не поворачивался в сторону юноши, хотя последний неотрывно смотрел на него почти весь день, и когда вечером вновь пришёл Кай с едой, пожелал поделиться, но спаситель даже не смотрел на Уная. Парень просидел в темнице не меньше двух недель. За это время дворецкий каждую ночь исправно приносил снедь, иногда комментируя обстановку «сверху». Как оказалось, герцог уже давно отошёл и даже подумывал вновь поговорить с мальчишкой, но каждый раз его отговаривали, ведь Унай всё так же молчал. Тогда Его Светлость впервые вспомнил, что своих заключённых положено кормить, и устроил маленький пир, в котором каждому достался неплохой кусок хлеба. Профессор рвался к Унаю, но и его отвлекали, удерживая. Парню даже стало немного не по себе от повышенного внимания к своей персоне. Он искренне не понимал, чем вызывал интерес у окружающих всё это время. Ну носит маску, ну не может снять. И что? Пора бы к этому привыкнуть так же, как и сам Унай. Юноше за две недели удалось наладить контакт с местными заключёнными. Его уже никто не пытался оскорбить, но по-прежнему ласково называли уродиной. Он со многими успел познакомиться и послушать их истории. Как оказалось, людям не нужен собеседник, им нужен был слушатель, кем Унай, собственно, и негласно являлся. Парень подкармливал своих соседей, за что те в благодарность делились предположениями о будущем, рассказывали всевозможные истории и иногда заступались, когда юношу вновь пробовали обидно задеть. И среди всех его «подкормышей» оказался тот самый сероглазый омега, с которым у Уная сложились особые отношения. Сило, в отличие от своих товарищей, ел мало и редко. Он, как дикий и гордый зверёк, больше напоминающий своими глазами и повадками кота, самостоятельно решал, когда подходить, а когда молча сидеть вдали. Омеги не разговаривали, и Унай слышал его голос изредка, и то, когда он выяснял отношения с кем-то. Но между ними появилась нерушимая связь, и это чувствовали оба. Однажды, после того, как Унай поел и поделился с другими, устроившись на холодном полу и облокотившись о прутья, со своей стороны подошёл Сило, который этим вечером не принял еды. Стоило юноше увидеть омегу, как он развёл руками, показывая, что у него ничего нет, но тот махнул рукой и сел настолько близко к Унаю, насколько мог. В это время в темнице слышались ленивые переговоры заключённых, благодаря которым можно было не опасаться, что их все услышат. — Ты от роду немой? — у омеги был приятный, но слегка хрипловатый голос, от которого хотелось расслабиться и довериться. Получив отрицательное покачивание головой, он продолжил: — Чем-то герцогу насолил? Унай пожал плечами, но почувствовал, что, наверное, должен был кивнуть, ведь именно из-за его молчания он здесь. — В гареме его был? — на это юноша сперва уставился на омегу, а потом быстро и отрицательно покачал головой. — Чудной ты! — Сило легонько улыбнулся, откинув небольшую прядь назад. — А я вот был. — На этих словах Унай устроился поудобнее и развернулся всем корпусом к парню, высказывая свою готовность слушать. — Как видишь, неудачно всё закончилось. Повзрослел… а потом ещё и надерзил. Но, в отличие от меня, у тебя есть шанс выбраться отсюда. Просто подчинись. Ты не выглядишь упрямцем, даже наоборот, так что же тебе мешает? Унай, радуясь короткому разговору за столько времени, хотел было сказать, что именно ему мешает, но лишь положил ладонь на горло, вновь поймав внимательный взгляд. На этот раз Сило промолчал, но не ушёл, ещё довольно долго сидя напротив парня, припав к решётке. Юноша внимательнее осмотрел омегу, которому на вид было лет двадцать. Выглядел он чище своих сокамерников, видимо, когда-то о нём заботились. Сило был красивым, и Унай втайне восхищался им, желая быть под маской таким же прекрасным. Да вот только вряд ли когда-нибудь белое проклятие удастся снять, ибо сидело оно, как влитое. Спустя ещё неделю средь бела дня пришёл Кай, хотя появлялся он обычно ночью или поздним вечером, и, присев у клетки Уная, довольно восторженно огласил: — У тебя появилась возможность выбраться отсюда. Будет достаточно сказать короткое «да». Унай увидел, как к его клетке подошёл один из стражников и, сняв охапку ключей, принялся вызволять его. Заключённые замолкли, наблюдая за сим действием. Сило тоже встал и довольно напряжённо и взволнованно глянул на парня. Когда клетка открылась, он обратился к Каю: — Куда вы его ведёте? — Всё нормально, — довольно пренебрежительно бросил тот, махнув рукой. — Занимайтесь своими делами. — Если бы было всё нормально, я бы не спрашивал. Разговор грозил перерасти в перепалку, но вовремя вступился Унай. Он, выставив ладони перед Сило и Каем, покачал головой, а потом, когда они направились на выход, кивнул омеге и всем сокамерникам, которых узнал за это время. Впервые парню не хотелось уходить отсюда. Казалось, здесь, в вечной полутьме, среди оборванцев и проходимцев, было спокойнее, чем с герцогом и «заботливым» профессором. Когда Унай и Кай поднялись, юноша вздохнул полной грудью свежий воздух, но тут же пожалел об этом, учуяв неприятный запах варёной капусты вперемешку с только что общипанной курицей. Невольно вырвался грустный полустон-полувздох, и дворецкий обратил на это внимание. — Надеюсь, ты разговорился в тюрьме, потому что иначе тебя отправят обратно, но уже на следующий день будешь на висельнице — герцог не любит упрямого неподчинения. Унай вздрогнул и тут же сокрушительно принялся качать головой, не радуясь такой участи. Он так и не сумел преодолеть языковой барьер. Язык севера был для него чужд и груб, а родной, более мягкий, непривычен. Но сегодня выбора не предоставлялось, и юноша очень надеялся сказать хоть слово, чтобы не разгневать герцога, хотя колени уже дрожали. Он узнавал те лабиринты, по которому его тащили от залы в темницу. Но на этот раз путь был сокращён потайными ходами с низкими потолками. Кай явно пользовался здесь авторитетом, раз ему позволялось в одиночку вести пленника к господину, да ещё и делать это через неофициальные проходы. Когда они вышли к одной из раскрытых дверей, перед ними предстала совсем не зала, а огромная библиотека, в которой уже находились несколько стражников, камергер, тихо переговаривающийся с герцогом, и профессор, сидящий неподалёку за столом с кучей книг. Стоило только Унаю ступить в помещение, как внимание присутствующих в сию же секунду сконцентрировалось на нём, но парень уже привык к этому. В темнице его могли открыто обсуждать все заключённые, не считаясь с чувствовами и мнением юноши. — Кого я вижу! — Керс сдержанно, но дружелюбно улыбнулся, явно пребывая в хорошем расположении духа. — Профессор, ваше чудо прибыло. Бреннан незаметно бросил в сторону герцога недовольный взгляд, но продолжил осматривать юношу, отмечая болезненную бледность и чрезмерную худобу. В то время, как старик сытно, да и не раз на день, трапезничал тремя блюдами, мальчишку кормили лишь раз и то по чуть-чуть. Сколько раз Фрезит обращался к Кривию, чуть бы не умоляя выпустить его находку и позволить изучить, но герцог оставался непреклонен до недавнего времени. — Полагаю, ты хорошо усвоил урок, раз Кай за тебя лично поручился? Унай перевёл удивленный взгляд на притихшего дворецкого, опустившего голову. Парень чувствовал к этому человеку безмерную благодарность и стыдился, что никак не мог сказать ему банальное «спасибо» за помощь. — А теперь скажи мне, как подобает благовоспитанным людям, — герцог подошёл ближе, скрестив руки на груди. Только сейчас Унай заметил на его поясе небольшой клинок, больше напоминающий кинжал. Видимо, мужчина умел за себя постоять, из-за чего не боялся приближаться к пленникам лично. Хотя он и юноша прекрасно знали, что последний даже при большом желании не сможет никому навредить, — как тебя зовут? Время для парня остановилось. Он переводил взгляд от человека к человеку, видя их безграничное любопытство и ожидание, и когда наконец встретился с глазами герцога, чуть приоткрыл рот, дрожа всем телом, но силясь сказать хоть слово. Правда вместо этого получился непонятный полувздох. Надо отдать должное Керсу — мужчина терпеливо ожидал и не торопил мальчишку, но когда пауза затянулась на несколько минут, он опасно сощурил зелёные глаза, неотрывно глядя в чёрные точечки юноши. Кай на заднем плане нервно потирал руки, напряжённо глядя в спину своего подопечного. Прошла ещё минута, и герцог легонько отстранился, повернувшись к парню боком. — Меня уверяли в бесполезности этой затеи, но я не послушал. Видимо, зря. Бросьте мальчишку обратно, а утром отправьте на висельницу, чтобы больше ни у кого не появилось желания меня ослушаться, — Уная подхватил один из солдат. — И не забудьте выпороть его попечителя. — Палец с фамильным перстнем ткнул на дворецкого. — Думаю, сорока шлепков будет достаточно. В библиотеке началась суета, из-за которой у Уная закружилась голова. Он чувствовал, как его с силой волокут к выходу, а позади раздавались несогласные возгласы профессора, о чём-то умоляющем герцога. Последний, махнув рукой, громко отвечал о неизменности своего решения. Кая же взял под руку другой солдат, но намного бережнее, нежели юношу. И только Аттиас Пленей оставался в полном спокойствии. Он спокойно взирал на разразившийся конфликт и даже глазом не повёл. — Стойте! — громогласно завопил Бреннан, привлекая к себе всё внимание. — Он может говорить, может, Ваша Светлость! На языке Кратангора! Я слышал это лично! — Подождите, — дал знак страже Керс. Он упрямо глядел старику в глаза, обращаясь теперь только к нему: — Вы уверены в своих словах, профессор? Он действительно на нём говорит? Пожилой бета только быстро закивал головой, и всё внимание вновь переключилось на Уная. — Я знаю этот язык, мальчик, и если ты сейчас же не скажешь своего имени и не ответишь на другие мои вопросы, я перережу тебе глотку здесь и сейчас, — правая рука Керса легла на рукоятку клинка в предупреждающем жесте. Собравшись с силами, юноша подумал, что вновь вместо слов произнесёт лишь хрип и вздох, но на этот раз рот послушно приоткрылся, и из-под маски раздалось тихое, но правильное и отчётливое: — Моё имя — Унай. Парень говорил на чистом южном языке, без акцента и запинки. На этот раз окружающие молчали, явно свыкаясь с новым положением дел. Но лицо Кривия оставалось серьёзным и бесстрастным. Он продолжил уже на кратангорском: — Как ты попал в мои владения, Унай? — Не знаю, не помню, извините. Лежал в лесу и пошёл в деревню. — Хочешь сказать, тебя с лёгкостью приютили местные жители? Ты обманываешь меня? — Нет, не обманываю, извините, — несмотря на знание языка, Унаю было непривычно говорить на родном языке, на котором ни с кем никогда не общался до этого момента. — Твоя маска — магический артефакт, и это понятно даже ребёнку, Унай. Как она оказалась на твоём лице? — Не знаю, извините, — принялся качать головой юноша, чей голос становился всё тише и приглушённей. Герцог замолчал, явно что-то обдумывая. К нему тут же подошёл камергер, чьи равнодушные глаза теперь опасно блестели. Аттиас что-то негромко спросил у своего повелителя, украдкой бросая на Уная внимательные и даже раздраженные взгляды в ходе разговора. Кая отпустили, и теперь он, вновь опустив голову, молчал. По лицу профессора было видно, что он что-то хотел сказать юноше, но ждал, когда Керс вынесет своё решение. И последние не заставило себя долго ждать под опущенный и явно недовольный взгляд камергера. — Унай, что ты умеешь делать? Парень удивился вопросу, отчего немного помолчал, также подбирая слова, но ответил, ведь, как оказалось, это было не так уж и сложно: — Мыть полы, подметать, доить корову, жарить мясо, искать корешки, чуть-чуть ткать… Унай замолчал, встретившись с добродушно-хитрой улыбкой герцога и серьёзным взглядом молодого беты. Аттиас выглядел предельно недовольным, но старался это скрыть за маской холодного равнодушия. Его голубые глаза смотрели на парня с неприкрытым презрением. — Кай, займёшь его работой. Пусть там моет и подметает в своё удовольствие, но ты за него в ответе. Дворецкий низко поклонился и перевёл взгляд на Уная, кивая тому. Но прежде чем все всё решили, в игру вступил профессор. — Ваше Высочество, — бета за всё время пребывания в Дар-Дарооте не разучился его так называть, обосновав это тем, что герцог является человеком, в чьих жилах течёт королевская кровь, а значит, имеет право на такое обращение, — прошу вас об услуге. Могу ли я, обычный учёный, иногда отрывать мальчика от дел и изучать в угоду своим теориям и предположениям. — Ну конечно, — задумчиво произнёс Керс. — Конечно можете, только… не увлекайтесь. Унай не понял значения этих слов, но не очень обрадовался, поняв, что ещё не раз столкнётся с герцогом и этим пожилым бетой. Причём последний теперь выглядел, как ребёнок, которому наконец купили желаемую игрушку. — Благодарю вас! — пожал руку Керсу Бреннан, а потом перевёл восторженный взгляд на Кая, но, прежде чем поблагодарить, подобрал слова в голове, дабы не подставить дворецкого, ведь профессор знал, что тот втайне от герцога и камергера подкармливал мальчишку. — Спасибо, что взялись за него. — На это Кай только неуверенно кивнул. Унай вновь встретился со счастливым взглядом старика и впервые захотел оказаться на месте камергера, дабы закатить глаза и строго посмотреть на профессора, но его опередил сам Аттиас: — Господин Фрезит, вы будете получать мальчика в строго отведённое для этого время, то есть за два часа до ужина. К последнему вы должны уже освободиться. Бреннан ужаснулся: так мало времени ему давалось! Но возмутиться ему не позволило не только воспитание, но и чувство собственного достоинства. Чтобы он, профессор и учёный, человек, известный по всему миру, унижался, умоляя дать ему хотя бы дополнительные полчаса или час? Да ни за что! Именно поэтому Фрезит промолчал, кивнув, но не скрывая своего дурного расположения духа от камергера и давно незаинтересованного в этом вопросе герцога. Последний теперь листал какую-то толстую книгу, чуть приподнимая уголки губ каждый раз, когда натыкался на что-нибудь занимательное. «Да гори оно всё!» — пронаблюдав, как уводят его находку, насупился профессор и, сославшись на плохое самочувствие, удалился из библиотеки, в которой хотел ещё почитать парочку фолиантов. В помещении остались только герцог и камергер, но разговора между ними старик не услышал при выходе. Только когда он отошёл на довольно приличное расстояние по коридору, желая свернуть, до него донеслись их голоса. Человеком Бреннан всегда был культурным и тактичным, поэтому никогда не слушал чужих разговоров, а если иные и слышал, старался не вслушиваться, но на этот раз всё было иначе. Да и профессор внезапно открыл для себя тот факт, что никто из прислуг на этот раз не провожал гостя до его комнат. Почувствовав некое подобие опьянения свободой, господин Фрезит огляделся, боясь, что всё же остался не совсем в одиночестве, а потом глянул на слегка прикрытую дверь библиотеки. Ноги сами понесли Бреннана к помещению, а точнее — к голосам, которые оттуда раздавались. Он слышал, как камергер говорил, и в его тоне было нечто такое, что заставляло невольно прислушиваться, дабы правильно понять. Стоило профессору дойти до двери, как он осторожно встал у неё, еле дыша. — Подумайте. Прошу вас, подумайте ещё раз, ещё несколько раз, чтобы быть уверенным в своём решении, — в голосе Аттиаса звучала тревога. — Я не смею приказывать или оспаривать ваши указы, но… — В таком случае, не будем больше это обсуждать, — профессор осторожно глянул между приоткрытых створок и нашёл герцога всё в том же положении с книгой наперевес. Минутное молчание, которое заставило Бреннана знатно трухнуть в ожидании своего скорого разоблачения. Казалось, что вот-вот из библиотеки раздастся чуть насмешливый голос Его Светлости с обязательной добавкой — «профессор». Старик и сам не знал, почему его так раздражало это, казалось бы, обыкновенное обращение. Ранее все только так бету и называли, но теперь он каждый раз вздрагивал. Быть может, дело было в самом говорившем. Увлеквшись своими мыслями, Бреннан не сразу заметил, как Аттиас сменил своё положение, приблизившись к герцогу намного ближе, чем это позволял этикет. Старик напряг зрение, сощурившись, видя, как молодой бета неотрывно смотрит на своего господина, медленно оседает, становясь на колени, и заглядывает прямо в глаза тому, которому со стороны всё было безразлично. Прошло ещё некоторое время, и Аттиас, чей голос наполнился самым настоящим отчаянием, заставил профессора вздрогнуть: — Ке-е-ерс, умоляю… Я… не могу так. Больше нет. Ледяной взгляд зелёных глаз остановился на лице камергера, и его обладатель еле заметно скривил губы в презрительном оскале. Сейчас в этом человеке чувствовалась враждебность, которой ранее Бреннан в нём не наблюдал. Пальцы владыки северных земель больно ухватили бету за подбородок, с силой задирая его голову вверх. Грозный взгляд потемневших зелёных глаз и довольно жёсткое: — Не можешь — убирайся. Тебя здесь никто не держит. Господин Фрезит не стал слушать дальше. Он чересчур шустро для своих лет подскочил и поспешил тихо удалиться, прежде чем кто-то в порыве выйдет и застанет его здесь. Пожилой бета не совсем понял сути разговора, но старался на нём не зацикливаться. Бреннан продолжал общаться с герцогом, не подмечая в его поведении никакой деспотичности. Он ни разу даже голоса не поднял в его присутствии. Аттиас, на удивление, продолжил выполнять свои обязанности: контролировал всех и вся, иногда составлял профессору компанию в прогулке и постоянно метался в делах. Господин Фрезит дал себе слово, что не будет в это вмешиваться, только не в этот раз. Пусть всё остаётся на своих местах. По крайней мере, пока.