Маскарад

Всю дорогу до темницы капитан Молон держался гордо. Он не пытался вырваться, шёл с высоко поднятым подбородком и не обращал внимание на подчинённых, смотрящих на бывшего начальника с непониманием. Мужчина слышал вокруг себя перешептывания и удивлённые возгласы, но продолжал идти. Ведущие его солдаты скорбно посматривали в его сторону, но, к счастью, имели мозги и проявляли уважение к капитану, оттого и молчали. Господин Молон жалел только о том, что не мог сейчас обернуться и увидеть лица камергера, шагающего где-то в конце их цепи. Эскорт подошёл к большой арке, ведущей в подземные лабиринты темницы и, чуть помедлив, принялся спускаться. Капитан не ожидал, что последними картинками его воспоминаний из жизни будут тёмные каменные стены Дар-Дароота, освещаемые факелами, железные прутья с оковами и виселица. Да, возможно, именно так должна была закончиться его дорога, из которой он хотел выйти сухим. И мужчина вышел бы, если бы не сложившееся обстоятельства. Осторожно ступая на каждую широкую ступеньку, капитан с равнодушием встретил очередной пост охраны и прошёл в большое помещение, соединённое с другими тремя такими же с небольшими коридорчиками, в каждом из которых сидели солдаты. В одной такой огромной комнате помещались по четыре камеры, в которых сидел лишь один заключённый. Самые дальние помещения были предназначены для особо опасных или важных преступников. Здесь-то и находилась главная пыточная, называемая «королевской», которая, в отличии от той, что в общей темнице, занимала одну комнату и была переоснащена различными «игрушками». Сам капитан частенько в ней пытал неугодных. Кто ему только не попадался… И отбитые на голову ублюдки, и психи, и беженцы, и дворяне, ранее занимавшие определенную должность при дворе герцога, и ни в чем не повинные люди, из которых приходилось выбивать признание в несодеянном. Совсем скоро капитан мог оказаться на их месте. Но, к удивлению мужчины, его сразу же повели в камеру, а не в пыточную. Здесь, в отдельной темнице, было намного чище, чем в общей, и тише. За каждым преступником внимательно следили и не позволяли тому переговариваться с другими заключенными. Капитан Молон поднял голову, осматривая величие подземелья Дар-Дароот с её высокими потолками, закреплёнными огромными дубовыми балками, каменными столбами и камерами с укреплённым железом, которое ни одно оружие не могло сломать. По легендам в этой темнице, а именно в четвертом помещении, где находились всего две камеры, держали одного из демонов-полководцев ада и, чтобы тот не вырвался, первый правитель крепости, который иную и отстроил, попросил у ангелов материал, выдерживающий драконье пламя и громовой удар птицы Рух. Ни в одно, ни в другое чудище Молон не верил, но принимал факт, что новое железо оказалось просто неразрушимым, будто выковано самими Титанами. Правда материал не помог и не заглушил речи демона, вышедшем на свободу благодаря своему пению, вскружившему голову как стражникам, так и правителю. — Туда его, — послышался голос Аттиаса, и капитан невольно оглянулся, чтобы поймать холодный взгляд его обладателя. Мужчину повели во второе помещение и завели в одну из камер. Оглядев своё ночное убежище, состоящее из лежанки и цепей на стенах, он приготовился, что его к ним прикуют, и даже вытянул руки, но стража спешно ушла, бросая на бывшего капитана долгие взгляды. Из всего его эскорта остался только Аттиас. Он, поигрывая ключём, равнодушно осматривал камеру, подчёркнуто не обращая внимание на чужой взгляд. — Что теперь? — не выдержал капитан. — Меня повесят утром вместе с другими преступниками? — Должны, — не прекращая вертеть ключ, бросил тот. — Зря ты взял вину на себя. Герцог всё равно знает, кто истинно виновен. Теперь его доверия мне не видать. — Последние слова были сказаны с таким пренебрежением, что Молон невольно вздрогнул. — А, впрочем, за тобой тоже грешок. Нечего было жечь Северный край без дозволения. Я когда-то отплатился перед владыкой за тебя. — Палец прошёлся по шраму на левой щеке. Капитан зло застонал сквозь сжатые губы и закрыл лицо руками. Он помнил, как Керс, узнав, что вся деревня была сожжена дотла, взбеленился. До него, тем более, эта информация дошла с опозданием, после того, как он увидел недостачу в налогах. Первым под его тяжёлую руку подлез Аттиас, получив хлесткий удар ножом. В тот момент Молон готов был лично убить герцога, но вовремя сдержался, а потом буквально ползал на коленях перед камергером, рассыпаясь в извинениях. Ведь это он, взрослый мужчина-альфа, распоряжающийся солдатами, должен был ответить за свой проступок, а не хрупкий и нежный Аттиас, по насмешке природы оказавшийся бетой, а не омегой. — Прости меня, — тихо проскулил капитан, благоговейно глядя на камергера. — Умоляю, прости. — Он вновь упал на колени и протянул руки к решётке, пытаясь ухватить бету хотя бы за штанину, но тому явно не понравилась эта идея, и он просто отошёл, не позволяя мужчине подобного. — Ничего, — холодно ответил он, глядя на унижение капитана. — У меня ещё припрятаны тузы в рукаве — я выберусь. А вот ты… Аттиас медленно достал из-за пояса тонкий кинжал с острым белым лезвием и коричневой рукояткой. Именно такой всегда с собой носил Молон. Да и не просто какой-то «такой». Этот кинжал был полностью его собственностью, и сейчас его держал камергер. Последний, проведя большим пальцем по лезвию, удовлетворённо вздохнул и вытер свою каплю крови с оружия. — Что это значит? — спросил капитан, ошарашенно глядя на протягиваемый Аттиасом кинжал. — Его Светлость позволил тебе сохранить свою честь и избежать виселицы. Бери и делай, что должен. Не чувствуя рук, Молон принял оружие, рассматривая его белую сталь и резную ручку. Он лично некогда заказывал его у кузнеца и самостоятельно вырезал на рукоятке незамысловатые узоры, чтобы когда-нибудь умереть от укуса невольного любимца среди других холодных орудий. Переведя взгляд от кинжала к камергеру, капитан заметил, как тот уже собрался уходить, из-за чего мужчина ощутил настоящую панику. Стало страшно как никогда. — Аттиас, не уходи, — взмолился альфа, но камергер, равнодушно глянув, только мотнул головой. — Не уходи, прошу! Бета остановился и с раздражением глянул на капитана, ожидая его дальнейших действий или слов. — Ты не понимаешь, что мне нельзя находиться здесь в тот момент, когда ты будешь вскрываться? — Прости, — выдохнул мужчина и вновь глянул на бету, который, убедившись, что его больше не будут дёргать, продолжил свой путь. — Я люблю тебя. Камергер вновь остановился и, чуть подумав, бросил, не оглядываясь: — Зря. С каждым днём становилось холоднее. Теперь уже не только в деревнях, но и в городе начались летальный исходы. Управляющие и старосты советовали людям цеплять на себя все ткани, сжигать ненужное и больше работать, чтобы согреться, из-за чего творились всевозможные беспорядки. К холоду дуэтом пристроился голод, и тогда до герцога дошли официальные сводки случаев каннибализма. Пропавшие дети, сбежавшая жена, заблудшие и внезапно исчезнувшие люди — всё это теперь не было столь однозначно. Некоторые сбивались в настоящие банды и нападали на мирных жителей, пуская тех на мясо. Народ боялся выходить на улицу в одиночку средь бела дня. Керс безумно злился. Он предпринимал различные наказания, убивая нарушителей, прежде пытая всех до признания. Порой преступники просили позвать святого отца, дабы исповедаться перед смертью, но в землях герцога даже монахов не было. Север Нагдалина был настолько суров, что все безоговорочно верили в здешнее проклятие, нерушимые словом божьим. Тогда к просящим приходил камергер и представлялся истинно верующим, что говорит с богом. Люди, к удивлению самого Керса, верили и рассказывали Аттиасу все свои грехи. Бета молча слушал, а потом врал о всепрощении и вечной жизни. Иногда даже сам камергер не выдерживал всей грязи, коей некогда промышлял человек, и забивал его кочергой. Герцог того не бранил, зная, как тяжело слушать подобные вещи. К примеру, недавно в пыточную попал какой-то мужчина средних лет, который под пытками признался в каннибализме и попросил позвать священника. Тогда-то он и рассказал, что любил похищать младенцев у новоиспеченных родителей, потрошить их маленькие тельца и жарить на костре, как поросят, подперчивая пылью для некой пикантности. Аттиас, внимательно всё выслушав, медленно взял палицу и со словами — «бог любит тебя, мразь» — принялся иступленно бить мужчину по голове, пока не расколол череп и не превратил всё содержимое в фарш. После этого камергер долго не выходил из своих покоев, заперевшись от всех на целый день. Унай в это время старался быть хоть где-то полезным. Его уже давно отстранили от физической работы, и он не мог найти себе достойного занятия, а сидеть и учиться шить и вышивать ему безумно не хотелось. Вот парень и принялся крутиться у заключённых в общей темнице. После особо морозных недель узников значительно поубавилось, и Унай боялся, что среди трупов встретит Сило, но ошибся. Светловолосый омега оказался живучим. Он дожидался своего внезапного друга, приходившего хотя бы раз в три дня, и послушно принимал от него еду и лекарства. К счастью, охранник Манфи, который ранее пускал Уная только за взятку, теперь совершенно спокойно пропускал того и просто так. Парень крутился рядом с лекарем, помогал тому делать заготовки, разбавлял лекарства для большей партии и просто бегал по различным поручениям. Конечно, лечить людей Унай от этого не научился, но подчерпнул для себя немного знаний о некоторых видах растений, которых никогда ранее и в глаза не видел. Юноша даже умудрился самостоятельно рассчитать дозу для определенного вида настоек, за что получил одобрительный кивок. Однажды Керс во время, как он выразился, своего «незначительного патруля» предложил Унаю проехаться вместе с ним. Парень, не колебаясь ни секунды, согласился. Он негласно с недавних пор практически везде сопровождал герцога, и вся прислуга вкупе с солдатней знала это, не смея и слова лишнего по этому поводу сказать. Некоторые всегда будут с неодобрением смотреть на паренька, мысленно называя того дьяволом и сплевывая, но никогда не осмелятся сказать это напрямую. Как позже Унай узнал, в замке и городе про него чуть бы легенды не сочиняли. В одной из них он демон из преисподнии, явившийся по душу потомка какого-то герцога, жившего ещё несколько столетий назад, в другой — злой колдун, охмуривший их господина, а в третьей и вовсе смерть, нашедшая в северных края Нагдалина покой. В общем, одна история увлекательней другой. Стоило Унаю впервые коснуться жёсткой гривы лошади и несмело погладить её по крепкой горячей шее, как он понял, что встретил любовь всей жизни. Ни одна собака и кошка, позже встречавшиеся на пути юноши, не смогли обратить его внимания к себе. Зато величавый конь, на которого ему помогли забраться, покорил. Животное терпеливо ждало, когда на него сядут, и послушно следовало неумелой указке парня. В ту первую конную прогулку Унай весь день был счастлив. Все последующие разы у юноши получалось всё лучше управлять лошадью и он уже держался смелее под одобрительным взглядом герцога. Во время очередного патруля, больше похожего на увеселительную прогулку, потому что на все серьёзные патрули юношу не брали, Унай, привыкший к своему новому положению, ехал близ Керса, спокойно управляя конём, которого, как оказалось, звали Крепышом. Позади ехал эскорт во главе с новым капитаном, но последний, как позже понял юноша, был верен хозяину, как сторожевой пёс. Он не смел и лишнего шагу сделать без указки господина. Возможно, именно поэтому Керс его и выбрал. Всадники ехали вечером, но солнце ещё не успело скрыться за горизонтом, хотя появлялись первые сумерки. Унай, как и все солдаты, внимательно оглядывался по сторонам, кутаясь в пушистый мех накидки и осматривая тёмные и голые деревья, вглядываясь в пустые и полуразрушенные домики, в которых часто мог кто-то скрываться. Как-то во время их прогулки они наткнулись на контрабандистов. Последних всех повесили, как позже узнал парень. — Высмотрел что-то? — раздался голос Керса впереди, и Унай невольно вздрогнул, но быстро собрался, поняв, что уже слишком долгое время смотрел куда-то вдаль. Переведя взгляд на спину герцога, парень понял, что тот обернулся и теперь внимательно смотрел на него. Юноша слегка покраснел и опустил голову, покачав ею. Почему-то глядеть на мужчину было из раза в раз всё тяжелее. Может, дело было в их маленькой тайне? Унай краснел и ёжился, вспоминая нежные прикосновения герцога, его взгляд, улыбку и даже тихий смех. Вот уже несколько месяцев, как они делили одну постель. Поначалу парень был категорически против подобного, но со временем свыкся и даже ощущал некие ответные чувства. Нет, они не постоянно спали вместе, лишь иногда, когда Керс звал его, или они оставались наедине. Унай сам не заметил, как обычные ласки переросли во что-то большее. Вероятно, всё в жизни так и случается — неожиданно. — Нет, Ваша Светлость, ничего. Просто задумался немного, — все в крепости знали о нынешнем положении дел герцога и юноши, но последний всё равно обращался к Керсу официально, не позволяя посторонним слышать фамильярность по отношению к их господину от какой-то временной игрушки без «кожи и рожи». Да, Унай на свой счёт не обольщался. Он подвинул прежних фаворитов герцога, которых всего насчитывалось четверо, но никогда не надеялся на какие-то длительные отношения. Их игры — блажь и только. Когда герцогу надоест тратить своё время на мальчишку, Унай подвинется добровольно и позволит новой игрушке занять почётное место фаворита. Единственное, что грело парня, так это мысль о собственной небесполезности. Если его и выгонят на улицу, то он попробует где-нибудь устроить свою жизнь, ведь юноша умел красиво писать, говорить на нескольких языках, читать, разбираться в политике, астрономии, немного в травах и географии. Правда, если Унай наткнется на инквизицию, обо всех этих навыках можно спокойно забыть. — Подъедь ко мне ближе, не путайся в хвосте, — попросил Керс и, как только Унай подъехал, протянул руку, не глядя отбирая у того поводья, от чего Крепыш приблизился к лошади герцога, и парень ощутил прикосновение чужого бедра к своему. — Сейчас повернём на восток, в сторону побережья, и поедем домой. Ты уже замёрз. Унай не стал спорить, ибо его покрасневший нос, который он безуспешно пытался согреть, уже побаливал от тоненьких иголочек мороза. Почему-то парню всегда казалось, что он не был рождён на Севере, что он изначально жил в тёплом крае, не знавшем таких холодов. И юноша искренне верил своим предположениям, так как Кратангор находился на Юго-Востоке континента. Это тёплая страна с тёплым и дождливым климатом, на земле которой растёт много добра. Унай надеялся когда-нибудь поехать туда, но пока не представлял, как сделает это. «Если откроют пути в Эонвин, я могу напроситься поехать к нему с профессором, а оттуда уже направиться в Кратангор», — всё чаще задумывался парень, но каждый раз поглядывал на герцога, которому к этому времени нужно успеть надоесть. Вряд ли Керс отпустит его сейчас, когда они столь близки. Да и сможет ли Унай целенаправленно заставить кого-то себя возненавидеть? Он не хотел этого, только не с тем, кто был добр с ним. Они ехали довольно недолго, но к побережью приближаться не стали, так как это было опасно. Ветер у моря был такой силы, что, казалось, мог снести их скромную коалицию патрульных. Зато достигли самой непостижимой точки земель — кладбища. Всё было настолько плачевно, что если прежде и хоронили семьями друг на друге, то теперь не удосуживают себя мёртвого песочком сверху присыпать — трупы лежали кучами. Хорошо, что хоть снег их сверху припорошил. Да и из-за мороза не стояло жуткой вони разлагающихся тел. Унай грустно оглядел кладбище и уже хотел было отвести взгляд, как нечто на другом его конце украдкой мелькнуло. Создалось такое ощущение, будто пробежала крупная собака. Парень в ту же секунду открыл рот и, повернувшись, хотел что-то сказать Керсу, но взглядом упёрся в поднятую руку с открытой ладонью, приказывающей молчать. Тогда Унай заметил, что все солдаты, включая капитана и герцога, смотрели в ту же сторону. На лицах каждого — напряжение и ожидание. Служивые ждали команды, а Керс — неотрывно глядел на кладбище, не опуская руки. Воцарилось гробовое молчание, и тогда вновь чей-то горб мелькнул на другом конце. Тогда герцог приказал тихо продвигаться в ту сторону. Унай же, засобиравшися обходить кладбище, чтобы выполнить приказ, был грубо остановлен Керсом, взявшим парня буквально за шиворот. «Тебя тут ещё не хватало!» — так и читалось в глазах герцога, когда тот, отодвинув Уная назад, зло на него глянул и поехал окружать цель. Но парень не стал ждать возвращения солдатов, как послушный омежка, а пристал к одному из альф-патрульных в хвост, дабы не пропустить самого интересного. Унай не понял, в какой момент обход превратился в облаву, и тень, мельтешившая за надгробиями, оказалась не собакой, а несколькими людьми. Услышав непонятные крики и громкий говор, юноша приблизился, чтобы всё увидеть. Когда он взглянул на людей и нечто, лежащее рядом с ними, парень не сразу понял, что именно происходит, а потом окаменел, когда мозг начал анализировать увиденное. Почти в самом конце кладбища, у ямы, вдоволь набитой трупами, сидели трое худых и грязных мужчин с окровавленными ножами, а рядом с ними — мессиво — иначе не назвать. Всю снежную землю заливала тёмная кровь. Ещё не успевшие задеревенеть от мороза мертвяки были хорошенько выпотрошенны и почти разделаны. Рядом с ними стояла небольшая бочка, в которой уже покоились некоторые части тела и вырезки жертв. Картина маслом — мужики решили выбрать самый простой путь — каннибализм. Сами же мясники виноватыми не выглядели, хотя под многообещающим яростным взглядом герцога Унай почувствовал, будто лично перед ним провинился. Несмотря на то, что некоторые солдаты не удосужились даже отойти, прежде чем извергнуть содержимое желудка на землю, Унай, поспешивший отвернуться, прикрыл ладонью рот. Он никогда не считал себя слабым на подобные картины, но сейчас просто не мог смотреть на это, а рисковать юноша не решился. Во-первых, не хотелось заляпать изнутри маску, а, во-вторых, показаться нежным. Пусть все видят, как ему противно, но не посмеют осудить, ведь он ничего не сделал. Но Унаю не пришлось долго терпеть — его скоро увели оттуда и направили домой. По дороге присоединился молчаливый и угрюмый Керс, и парень сперва не знал, как начать разговор, но посчитал своим долгом спросить хоть что-то. — Что теперь с ними будет? — Потреплют и повесят, — коротко ответил герцог, явно не радуясь этой беседе. — Но… почему они так? Неужели не было другого пути? — Унай не слышал себя со стороны, но предполагал, как глупо он выглядит со своими детскими расспросами. — Можешь лично у них спросить во время их пытки с горячим маслом. Теперь Унай окончательно понял, что время прекратить разговор, пока он не зашёл в совсем иное русло. Нет, вряд ли бы Керс причинил своему фавориту боль, но мог запросто объявить бойкот. Как-то парень повёл себя недостаточно правильно и компетентно, и герцог молчал около недели, из-за чего юноше пришлось позже долго извиняться. Стоило патрулю прибыть в ночной город, как Унай тут же заметил страх в глазах встречающих их людей. Все они отводили взгляды, предпочитая низко кланяться, и скрывались в домах при первой же возможности. Парень ничего не понимал, поэтому повернулся к Керсу, видя грозный профиль последнего. Он тоже заметил столь разительную перемену и приготовился к новостям. Унай при этом мысленно пожалел провинившихся. Если раньше у них и был шанс незначителтно себя оправдать, то теперь, после случая на кладбище, пощады не будет никому. Но юноша не стал отъезжать от герцога, дабы не вызвать у того какие-либо вопросы, а, наоборот, держался ближе. Капитан подъехал к властителю ближе, и навстречу патрулю вышел казначей с еле дышащим бургомистром. Последний дрожал в коленях, хоть и стрательно пытался это скрыть. Весь отряд на конях расступился, окружая главную площадь, на которой обычно находился мелкий рынок. Сейчас же все места были пусты, а люди маячили на заднем плане. Герцог молчал. Молчал и народ. Тогда капитан, напоказ вытащив меч, но направив его остриём к земле, вскинул голову. — Ваша Светлость, — начал говорить казначей, как самый спокойный из всей толпы, — рады приветствовать. — К делу, — колючий взгляд Керса прошёлся по бургомистру. — Пока вы отсутствовали, мы с господином Нарвом, как ответственные за город по вашему велению, провели проверку и выяснили очень интересные факты о состоянии рынка, — увидев вопросительный взгляд властителя, казначей, облизнув губы, спешно продолжил, не обращая внимание на чуть дрожащего бургомистра. — Как оказалось, большая часть мяса на прилавках вовсе не свинина и оленина, а… самая что ни на есть человечина! Среди толпы наблюдающих прошёл гул перешептываний и вздохов ужаса, но Керс даже не высказал удивления, продолжая прямо и угрожающе смотреть на подчинённых. — Немного применив силу и нашу власть, нам удалось выследить ту банду, промышляющую этим делом уже длительное время. Они под местными пытками признались о содеянном и рассказали, что имели власть как на рынке, так и… — теперь уже казначей занервничал, и Керс сощурился. Его взгляд был удивленно-злым, будто мужчина о чём-то уже догадывался, — на вашей кухне, мой господин. — Казначей низко поклонился, и за ним все остальные. Унай испуганно прикрыл кончиками пальцев рот, видя общую суету. Парень боялся представить себе то, о чём только что доложил этот человек. Получается, они все могли есть человечину и даже не ведать об этом? Конечно, рагу или супы подавали не столь часто, чтобы в них нельзя было различить мяса, но Унай точно знал, что ел. Хоть раз, но пробовал чью-то плоть и слышал негромкие голоса в своей голове. Возможно, то были последние мысли жертвы, коим мог оказаться ребёнок. Юноша теперь закрыл рот обеими ладонями, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Он боялся зарыдать в своём неверии и ужасе. Обстановку накаливали осуждающие возгласы народа и нервозность солдат. Кого-то тошнило прелюдно, и Унай спешил отводить взгляд. Когда же его глаза остановились на выражении лица Керса, беспокойство усилилось. — Где они? — жёстким, как сталь, голосом спросил герцог, положив руку на свой меч. — Заперты в амбаре, Ваша Светлость, — наконец, нашёлся бургомистр, указывая на большое деревянное здание, у которого дежурили несколько солдат. — Ваши приказы?.. Керс, мгновение обдумывая что-то в голове, украдкой взглянул на маску Уная, будто пытаясь найти ответ на лице любовника, и, повернув коня к амбару, громко скомандовал: — Капитан, напичкайте амбар снаружи соломой и подожгите. Не дайте кому-либо выбраться. — Внутри солдаты! — послышался чей-то испуганный крик в толпе. И Унай, поддавшийся общей панике, услышал последние слова герцога, прежде чем приказ начал выполняться: — Отлично. Они-то внутри их и задержат. Крики ужаса и злобы, мольбы о помощи и божьей каре и плачь множества людей слились для Уная воедино. Он, не сдивнувшись с места, наблюдал за деятельностью солдатни, и когда амбар действительно обложили всем, что могло хорошо гореть, на коне, расталкивая народ, попытался подъехать к Керсу, но последний, явно занятый распоряжениями, не обращал ни на что внимание. В голове Уная вновь началась какофония голосов, которая в точь-в-точь напоминала те, что были в день свадьбы парня. — Ваша Светлость! Ваша Светлость! — впервые так громко кричал юноша, но слышал, как его старания тонули в криках других людей. — Остановитесь! Вы не знаете, что творите! — Посчитали себя самыми умными?! — голос герцога был громовым. — Посмели дурить своего господина?! Узрите же мою кару! Ни один чёртов бог не умеет так злиться, как я! И амбар горел, подпертый брёвнами и досками, чтобы ни один человек не смог выбраться. Горел и освещал своим пламенем весь город, служа для всех остальных деревень маяком. «Что вы наделали?..» — Унай долго смотрел, как горело здание, как люди плакали и умоляли господина пощадить их детей, родителей, друзей, братьев и сестер, в общем, всех тех, кто оказался в огненной ловушке. Три людоеда с кладбища, оставшись без присмотра, ускользнули под равнодушным взглядом юноши в маске. Тот никак не реагировал, не вздрагивая плечами и не высказывая горя, от которого лицо и шея заливались крупными и горячими слезами. В голове всплывали воспоминания собственной горящей деревни. Тит учил Уная с достоинством принимать все лишения судьбы. Да, у них не было денег на еду и нормальную одежду, им приходилось целыми днями работать и мёрзнуть, но мужчина называл это мелочами. Он говорил, что кому-то бывало и хуже. Те «кто-то» теряли семьи и друзей, страдали от боли и одиночества, но продолжали жить, не жалуясь. Унай тоже жил и не жаловался, никогда не показывая своего недовольства: ел, что дают, спал, где позволяли, и говорил, когда просили. В крепости дела немного изменились, и парень почувствовал небольшую свободу, но всё равно ощущал над собой контроль. Он, как послушная собачка, выполнял все просьбы, не смея и не умея отказывать, а теперь ненавидел себя за это. Ненависть Унай почувствовал впервые, теперь понимая, какая она опьяняющая и безрассудная. Юноша так и желал насолить, сделать больно, но не всем, а только себе и тому, кто был виновен в смерти многих безвинных людей. Парень и сам не понял, когда стал смотреть на герцога с осуждением и неприязнью. Он критиковал каждое его действие, подолгу молчал, не отвечая на вопросы мужчины, и уже не кривился, когда слышал нелестные выражение слуг об их господине. Наоборот, весь этот ропот, направленный на Керса, доставлял Унаю некое подобие удовольствия. Да, было противно от этих чувст, но поделать юноша с собой ничего не мог, желая слышать и видеть больше негодования со стороны людей по отношению к герцогу. Однажды Керс, пребывая явно в отличном расположении духа, ластился к Унаю, целуя его шею и плечи. Было в его ласках столько нежности, что юноша сам себя возненавидел, сжимая губы под маской и прикусывая язык зубами, пытаясь не выдать собственных чувств. Он старался показать герцогу, что сегодня не в настроении, но не всегда это срабатывало, да и Керс начал подозрительно коситься и задавать слишком много вопросов. После очередного «что с тобой» мужчина вёл его к себе в спальню, где гладил и нежил в своих объятиях. Последней каплей были долгие размышления герцога вслух после их совместной ночи вместе, в ходе которых юноша уловил из всего только одно: — В конце концов ты не похож на простолюдина, а если у кого-то возникнут вопросы, можем придумать тебе умопомрачительную историю и сделать родовую. Тогда-то все наши дети не будут считаться проходимцами и… — Что?! — Унай аж подскочил с кровати в чём мать родила, отодвигаясь от мужчины подальше. — Что вы имеете ввиду? — Его голос дрожал — он впервые разговаривал с герцогом в таком тоне. — Хм, — Керс приподнялся, усевшись, и крепко задумался. — Я не думал, что ты будешь против. Парень почувствовал, как задрожали руки, причём не от холода, от которого в последнее время было не скрыться даже в жаркой кухне, а от подступивший злобы. Юноша правильно расценил слова мужчины — тот думал, что оказывает большое и королевское одолжение такому приблуде, как безродный мальчишка в маске с нелучшей репутацией. И от этого открытия стало противно, в первую очередь, по отношению к себе. Даже когда их дружеские разговоры и посиделки переросли в любовные игры, Унай не видел в этом ничего зазорного, зато теперь… — Мне пора, извините, — парень принялся скоро одеваться, судорожно разыскивая свои вещи по всей комнате. Он успел надеть сорочку и штаны, когда его поймали за локоть и притянули обратно, к постели, вынуждая сесть. Герцог, не стыдясь своей наготы, в облике которой выглядел ещё очень хорошо, придвинул юношу ближе к себе, принимаясь осторожно оглаживать его руку. — Унай, скажи мне, что с тобой творится в последнее время? Согласен, насчёт детей я погорячился. Не хочешь — не будем и пытаться. Но ты смотришь на меня так осуждающе, будто я твой заклятый враг. Почему? Парень перевёл удивленный взгляд на мужчину и коснулся лица руками, но, разумеется, ничего не почувствовал. Жить с маской было легко до того момента, как тебя кто-то обзывал или ты случаем видел собственное отражение. С одной стороны, не хотелось однажды избавиться от белого проклятия и узнать, что под ним скрывается какой-то урод, а, с другой — не было ничего желание, чем увидеть собственное лицо. — Не беспокойся, она на месте, — хмыкнул Керс, протягивая руку и косаясь кончиками пальцев края маски. — Предугадываю твой дальнейший вопрос. Не спрашивай меня — я сам не знаю, но будто чувствую. Это, как оказалось, сложно объяснить даже научным способом. Видимо, почти за три года мне удалось тебя неплохо выучить. В комнате воцарилось молчание. Унай, не желая отвечать, отвёл взгляд, упёршись им в пол, а герцог, подождав немного, громко и довольно раздражительно вздохнул, вставая и начиная одеваться. Парень наблюдал за ним несколько минут, а потом тихо, зная, что его всё равно услышат, произнёс: — Те люди… они все заслуживали такого наказания? Керс промолчал, продолжая собираться как ни в чем не бывало. Он явно не собирался отвечать, и Унаю по-хорошему надо было заткнуться и сделать вид, что этого вопроса и не было, но юноша не мог остановить свою внезапную разговорчивость. — Я говорю не только о сожжёных заживо солдатах и торговцах вкупе с убийцами, а о всех тех людях, чьи друзья и родственники даже не имеют собственных могил. Одно быстрое движение, и на шее парня с силой сомкнулись крепкие пальцы. Унай, явно ожидавший такой поворот, чуть откинул голову назад и схватился обеими руками за ладонь герцога, встречая взбешённый взгляд последнего. — Да как ты смеешь меня порицать, мальчишка? — тихо и зло прошипел мужчина, не сводя глаз с чёрных точек на маске. — Меня, своего господина. Знаешь ли, чем тебе это грозит? Унай молчал, но пальцы только сильнее впивались в шею, вынуждая вдыхать через раз. И когда воздуха стало критически не хватать, в дверь громко постучали с вскриком «Ваша Светлость». Тогда Керс, не сводя с юноши взгляда, оторвал от него руку и коротко приказал войти. Показавшийся на пороге капитан не смутился, а наоборот, шагнул в комнату и поспешил доложить: — Ваша Светлость, староста Бекс из Столопыжек обращается к вам с наблюдениями. Один из деревенских добрел до северного побережья и заметил там цепь из нескольких конных воинов и одной повозки, идущих между водами и лесом в сторону Северного края. Они не выглядели обычными крестьянами. Керс, кажется, был не просто удивлён, а изумлен новостями. Он, то ли потеряв дар речи, то ли что-то обдумывая, помолчал, а потом уже более сдержанно произнёс: — Это точная информация? — Староста ручается за это головой, так как лично видел следы. — Кто это может быть? Караван с человеческим мясом? В таком случае они едут на Восток, я понял. Но каким нужно быть идиотом и безумцем, чтобы повести своих людей ранней весной через побережье? Капитан замолчал, явно не собираясь высказывать свои мысли по этому поводу, и герцог, что-то пробормотав, продолжил одеваться, не обращая внимание на притихшего Уная. Последнему было безумно интересно, но он вряд ли сможет напроситься на ближайший патруль. Когда Керс собрался и отдал указание седлать лошадей, парень, тихонько решивший скрыться из покоев владыки вслед за капитаном, уже был у двери, когда его вновь поймали за руку. Серьезный и тихий голос мужчины раздался где-то в районе затылка юноши: — Сегодня тебе повезло, но не думай, что сможешь избежать наказания. Унай кивнул и всё же выскользнул из захвата и комнаты, спеша скрыться где-нибудь в тайном проходе крепости. Что самое интересное — герцог никогда не пользовался потайными путями, порой петляя по всем коридорам Дар-Дароота часами. Незнание или принципы — этого юноша не ведал, но мог со спокойной душой прятаться низких ходах, не боясь встретиться там с мужчиной. — О! — через полчаса после отъезда Керса, юноша наткнулся на Кая. Последний выглядел счастливым и довольным, как никогда. — Унай, а ты здесь откуда? Парень молча вышел к огромному помещению, расположенному на нижних этажах, там, где обычно ночевала прислуга, и встретился с другом, контролирующего работу нескольких служек, тщательно моющих пол. — Впрочем, неважно. Я рад, что ты пришёл, — Кай похлопал подошедшего юношу по плечу. — Как видишь, мы все здесь в делах… Так! Ромок! Я всё вижу, бездельник! Плети на тебя нет… А ты, Унай, рассказывай, как дела. — Вполне сносно. У меня, как всегда, дела, но я вижу, у тебя есть, что рассказать. Кай заметно покраснел, и парень понял, что речь пойдёт вновь о нём и лекаре. Даже интересно было наблюдать за этой парочкой. Дворецкий сам по себе был работящим и скромным бетой. Унай ни разу не видел, чтобы тот придавался плотским утехам с кем-либо, переедал или же отлынивал от обязанностей. Он всё крутился по делам, иногда вырывая возможность посетить комнаты господина Старката. Если кто-то из слуг почувствовал неладное со здоровьем, Кай тут же вёл беднягу к альфе, не слушая никаких отрицаний. Служкам казалось, будто бета усиленно заботился о них или же просто боялся гнева камергера, но только Унай знал, как сильно дворецкий желал быть рядом с лекарем. Приводить, наблюдать за работой, слушать все его вердикты, а потом, обещая заботиться о больном, выходить и жалеть о собственной застенчивости, которой была размером с телегу. Унай много раз пытался убедить Кая сделать первый шаг навстречу суровому лекарю, но каждый раз слышал: «Потом-потом, у меня нет времени», «как ты себе это представляешь» и «думаешь, это легко». «А мне с герцогом было легко?» — вопрошал тогда юноша и получал задумчивые и грустные взгляды. — Сегодня господин Старкат будет проводить опыты с мертвяками. Ты не поверишь, он попросил ему помочь. Мне кажется, я самый счастливый человек на свете! — воодушевленно шептал Кай, безуспешно пытаясь скрыть улыбку. — Поздравляю, — Унай чувствовал себя немного неудобно, но кивнул головой, радуясь за друга. — Кстати, ты слышал, по каким делам уехал герцог? — Кто-то шляется по северному побережью. Может, опять людоеды? — Кай пожал плечами. — Нас это не особо должно касаться, не находишь?.. Я сейчас хворостину возьму, Ромок, чтобы неповадно было подслушивать! Унай погрузился в свои мысли. Ощущения после отъезда Керса были странными. Голосов слышно не было, зато сама голова гудела и болела так, будто её обладателя кто-то сильно ударил. Юноше было, с чем сравнить, — Тит как-то раз дал довольно ощутимый и — главное — неожиданный подзатыльник, от которого Унай упал, ударившись о камень головой. Возможно, после этого парень и начал слышать всякие несуществующие голоса. Практически весь день пробыв в библиотеке, Унай пообщался с профессором. Бреннан в последнее время всё реже выходил из собственных покоев, предпочитая читать и трапезничать в них же. У старика болели колени и спина, и нередко он жаловася на них всему замку. Парень реже заходил к учителю, но почти постоянно видел Фрезита в компании с камергером. Последний лично захаживал проверять здоровье профессора, подолгу общаясь с тем. Унай от этого успокаивался, ведь это значило, что Бреннан не скучает и не является всем покинутым стариком. Ближе к вечеру парень, лёжа в кровати, раздумывал над тем, чтобы извиниться за своё поведение перед герцогом, как только тот приедет. Стать неугодным столь значимому персонажу — значит попасть в то место, где сих пор отсиживался бедняга Сило. А сейчас юноше меньше всего хотелось попасть под горячую руку, особенно после того происшествия на площади. Но мысленно Унай боролся сам с собой. Одна сторона шептала: «Все правильно, он заслуживает и не такого». И парень очень хотел ей довериться, а другая: «Что бы ты сделал на его месте? Будь милосерден». «Проявить милосердие к тому, кто не проявляет его к другим? Научится ли он чему-то? Можно ли помочь ему прийти к нему самостоятельно?» — все эти вопросы мучили Уная до поздней ночи. Засыпая, юноша не знал, что в жизни всех, живущих в крепости, уже что-то поменялось, что этот вечер принёс много нового, окрасив закат в Ленбенсе в алый цвет, что в темницах Дар-Дароота появился новый заключённый, которого через сотни лет будут называть очередным демоном, а саму крепость — обителью зла.