***
Он не знал, сколько часов спустя очнулся. Барри открыл глаза, и ещё несколько секунд ему потребовалось, чтобы понять, где он находится. Барри лежал на диване, накрытый пледом. Его куртка и сапоги были на полу, а Флэш, свернувшись клубочком, негромко посапывал рядом. Видимо, почувствовав, что он проснулся, дракончик приподнялся, забираясь Барри на грудь. — Привет, — прохрипел парень. — Как тебе в Австралии? «Катись к чёрту», — прошипел Флэш, а затем начал тереться головой о руку Барри. — «Ты так меня напугал. Я никогда не чувствовал себя так паршиво». — Я тоже, — кивнул Барри. — Как Эдди? «Ну…» — Только честно. «Хреново. Гидеон и Оливия порхали над ним несколько часов, но, по-моему, безрезультатно. Тоун использовал кровь Ревёрса и кентавра, и я не знаю, что может быть сильнее этого яда». — Но я бы выжил. «Я не знаю. Кровь кентавра — опаснейшая вещь, Барри. Это сильнейший из всех существующих ядов». Барри застонал. Он медленно поднялся, принимая сидячее положение. Его мышцы болели, и Барри до конца не знал от чего это — Круциатус или долгое лежание в одном положении. Он потёр виски, пытаясь разогнать скачущие перед глазами пятна. Слева донеслись шаги и, повернув голову, Барри увидел, как бабушка Эдди спускается вниз по лестнице. Она была бледной, словно простыня, и с большими мешками под глазами. Её брови удивлённо приподнялись. Казалось, она совершенно забыла о его существовании, но теперь вспомнила. — Как ты себя чувствуешь? — чуть хрипло спросила она. — Дракон сказал, что ты был подвержен Круциатусу. — Это не важно, — ответил Барри, качая головой. — Как он? — Плохо, — ответила женщина, и на лицо её легла тень. — Я пыталась… предотвратить действие яда, но тщетно, — она вздохнула, прикрыв глаза. — Эо всегда разбирался в ядах. Её вымученное «Эо» что-то задело в душе Барри. Таким сокращением Тоуна называл только Хантер, и Барри казалось, что в этом было что-то личное и нежное… И об этом обращении не знал никто, кроме него. Так откуда… — Вы его мать, — вдруг сказал он, и эта догадка поразила его, словно молния. В голове, казалось, раздался щелчок, и ещё один кусочек пазла встал на место. — Вы — мать Эо. — Ты прав, Бартоломью, — вздохнула она. Бабушка Эдди спустилась вниз и села в кресло, обхватив себя руками. В её светлых глазах Барри отчётливо видел боль. — Меня зовут Оливия Тоун. И Эо и вправду мой сын, а Эдвард — внук. — Но Эдди говорил, что его отец маггл… — Эо заставил его так думать, — вздохнула женщина. — Он убил мать у него на глазах. Барри молча кивнул. Он привык не удивляться жестокости, которой была наполнена жизнь Тоуна. — Я надеялась, что они никогда больше не встретятся. И что моему внуку будет безопаснее вдали от всего этого. — Мне очень жаль. — Это не твоя вина, — махнула рукой женщина. — Эдвард сказал, что Эо узнал его и поэтому забрал. Захотел вернуть себе сына. Он ведь любил его, до того как стал… таким. Безумно любил. Не представляю, что с ним будет, когда… Голос женщины сорвался, и она замолчала, закрыв лицо руками. Барри почувствовал, как железная рука сжимает его внутренности в кулак. Дыхание перехватило, а сердце разбилось с глухим звуком. Не нужно быть гением, чтобы понять конец фразы. Он поднялся с дивана и направился к лестнице. Флэш полетел следом за ним, но Барри не обращал на это никакого внимания. Ему нужно было увидеть Эдди. На втором этаже оказалось несколько комнат, но почему-то Барри точно знал, в какой именно был Эдди. Он замер напротив двери, а затем нерешительно взялся за ручку и приоткрыл её. Комната Эдди была выполнена в светлых тонах. Серые стены, голубые шторы, закрывающие окно, и такой же голубой ковёр. Шкаф из светлого дерева, под завязку набитый книгами, стоял неподалёку от стола. Над столом висели разные постеры, один из которых был связан с «Автостопом по галактике». Сам хозяин комнаты лежал на кровати, и при виде него сердце Барри болезненно сжалось, а затем завыло. Эдди был бледен, и кожа его приобрела зеленоватый оттенок. Щёки впали, под глазами залегли круги, а волосы были мокрыми от пота. Его грудь была перевязана бинтами и тяжело вздымалась при каждом вздохе. Он спал, но когда Барри зашел, Эдди вздрогнул и приоткрыл глаза. На губах его появилась улыбка. — Привет, — едва слышно сказал он. — Привет, — так же негромко ответил Барри. Он подошел поближе и сел на стул, стоящий рядом с кроватью. Эдди повернул голову, и теперь его светлые глаза впивались в его лицо, словно пытались запомнить каждую чёрточку. Какое-то время они молчали, пока Эдди не усмехнулся: — Бартоломью Генри Аллен, поверить не могу, что ты скрыл от меня тот факт, что ты — Всадник. Я глубоко оскорблён. — Прости меня, — ответил Барри, грустно улыбнувшись, и на глазах его выступили слёзы. Он не знал, за что конкретно просит прощения, наверное, за всё. Флэш забрался к нему на колени, а затем, немного подумав, начал тереться о руку Эдди. Тот едва заметно улыбнулся. — Но зато теперь понятно, почему ты противишься моим чарам. Чёрт возьми, мне стоило догадаться об этом раньше. — Это должен был быть я, — прошептал Барри. — Ты не должен был… — Должен, — покачал головой Эдди. Он зажмурился, плотно сжав губы, а затем шумно выдохнул и снова открыл глаза. — Барри, ты принёс в мою жизнь столько света. Ты поверил в меня, дал мне шанс. Благодаря тебе я обрёл вторую семью и новую жизнь. Эти полгода стали лучшими месяцами в моей жизни. И всё благодаря тебе. — И из-за меня же она закончится, — прошептал Барри, и слёзы потекли по его щекам. Эдди сжал его руку. — Она не закончится. Я всегда буду с тобой. Моя жизнь будет течь в тебе. — Не говори так, — прошептал Барри. — Ты будешь жить. Будешь выступать. У тебя всё будет хорошо. Эдди грустно улыбнулся и сжал его руку. — У вас с Леонардом есть связь. Такое бывает, когда люди являются родственными душами друг друга… — Он Мой Человек, — шепотом ответил Барри. — С самой первой жизни. — Это хорошо. Значит, он любит тебя. А ты любишь его. «Ты знаешь что-нибудь об этих словах?», — вдруг спросил Флэш. — «Я твой, а ты — мой. С этого дня и до конца моей жизни». — Знаю, — ответил Эдди. — Это свадебная клятва. Кажется, она пошла из Норвегии, потому что тот мужчина, Хантер, сказал её отцу. Сердце Барри болезненно сжалось, а Эдди помрачнел. — Всю жизнь я думал, что моя мать бросила меня, а отец умер, когда мне был год. Я мечтал о семье, и, когда она у меня появилась, вдруг явилась моя настоящая семья. Он заставил меня вспомнить, — голос Эдди надломился. — Они с мамой много ссорились. Она никогда не любила меня, но вот он… Отец обнимал меня и катал на драконе, пел песни и читал книжки… А потом он убил её. Эдди говорил об этом спокойно, практически без эмоций, но Барри видел, что его глаза наполнены печалью. Барри не знал, что сказать, чтобы утешить друга. Образ Эо, в качестве любящего отца, был настолько далёк от действительности и совершенно не складывался с образом человека, убившим его маму и пытавшим его. — Ты ведь, по сути, мой дядя, — ухмыльнулся Тоун, и Барри усмехнулся ему в ответ. — В каком-то смысле, да. — Из тебя вышел отличный дядя, Барри Аллен. Лучший из лучших. Барри рассмеялся, смаргивая слёзы. Лицо Эдди побледнело, а едва заметная улыбка уступила место серьёзности. — Я хочу попросить тебя кое о чём, Барри. — Всё, что угодно, — не задумываясь, ответил Аллен. Эдди кивнул. — Когда ты встретишься с моим отцом… передай ему, что я его прощаю. За всё. — Что? Он не заслуживает прощения, Эдди! Как ты можешь так просто взять и… — Барри, — вздохнул Тоун. — Ненависть отнимает так много сил, что и представить нельзя. Она сжигает душу. Именно ненависть и боль превратила моего отца в то чудовище, которым его считают. Но он не чудовище. Он сломлен и потерян, и он нуждается в любви и заботе. Ни я, ни моя мама не могли дать ему этого, но Хантер смог. И я просто надеюсь, что когда вы найдёте путь освободиться, то вы, все трое, обретёте любовь и покой. — Хорошо, — прошептал Барри. Слёзы катились по его щекам крупными каплями. — Я передам, обещаю. — Спасибо, — кивнул Эдди. — А теперь, иди сюда. Барри поднялся со стула и лёг рядом с Эдди, стараясь уместиться на тонкой полоске свободного места. Он обнял парня за талию, а другую положил на грудь прямо над сердцем. Оно стучало медленно, но всё же стучало. Он положил голову Эдди на плечо. От него пахло травами и мёдом, а грудь медленно вздымалась при каждом вздохе. — Мне так понравилась Рождественская постановка, — нарушил воцарившуюся тишину Эдди. — Ты был великолепен в образе Леонарда. Ты так красиво пел… — Хочешь, — предложил Барри. — Я спою тебе? — Да, — прошептал Тоун. — Только что-нибудь другое. Не хочу, чтобы те песни ассоциировались у тебя с болью. — А что тогда? — Что угодно. Барри задумался. По канонам милосердной Вселенной все песни тут же вылетели у него из головы… Пока Флэш не подкинул воспоминания трёхлетней давности. Был вечер августа, они отдыхали после выступления, сидя вокруг костра, Джей играл на гитаре, а Мардоны пели… — Так держать, мой блудный сын*, — шепотом запел Барри.— В конце пути тебя ждёт покой. Дай отдохнуть своей голове, И не плачь больше.
Эдди выдохнул и закрыл глаза, прижимаясь к нему. Барри пел негромко и медленно, и вскоре Эдди начал дышать ему в такт.— Так держать, ты всегда будешь помнить, Так держать, ничто не сравнится с твоей славой, Ярким светом освещено твоё тщеславие, Но, конечно, рай ждёт тебя…
Его сердце замедлялось, и удары, ощущаемые ладонью, становились всё тише.— Так держать, мой блудный сын, В конце пути тебя ждёт покой. Дай отдых своей уставшей голове. Не плачь, Не плачь больше…
Барри замолчал, и наступила гробовая тишина. Дыхание Эдди больше не щекотало кожу, а под ладонью не ощущалось ударов. Где-то внизу закричала Оливия, а Барри закрыл глаза, чувствуя, как по щекам его катятся слёзы.***
Они схоронили Эдди на заднем дворе. Барри вырыл могилу, а Оливия закутала Эдди в белоснежную ткань. Взмахом палочки она опустила тело на дно вырытой ямы, а затем они вдвоём засыпали её землёй. Сердце Барри разрывалось от боли, выло и вопило, но слёз не было. Ему хотелось упасть в могилу, лечь рядом с Эдди и наконец-то умереть. Но он приказывал себе держаться, негромко напевая «Блудного сына» себе под нос. Могила Эдди была покрыта цветами, а на дощечке было выгравировано: «Ты всегда будешь любим». Когда всё закончилось, Барри на ватных ногах вернулся в дом. Его тело всё ещё болело после Круциатуса, и где-то на задворках сознания он понимал, что ему нужно лечение, но это было такой мелочью по сравнению с масштабом трагедии, что он не обращал на это внимания. В его душе была пустота. Будто кто-то вырвал его сердце, и Барри буквально слышал, как свистит ветер в этой образовавшейся пустоте. Сознание то и дело подкидывало ему образы Эдди — его слова, яркую улыбку и блеск глаз, когда он смотрел на него. Тоун любил его, Барри знал и чувствовал это. Любил, но при этом помогал Барри поверить в то, что Лен к нему неравнодушен. Барри поплохело. Он пошатнулся, и Флэш тут же оказался рядом, усаживая его на ближайшую горизонтальную поверхность. Аллен шумно вздохнул, со свистом выпуская воздух из носа. Он закрыл глаза и тут же открыл, стремительно прогоняя образ Эдди. Его взгляд заскользил по комнате в попытке отвлечься… Он зацепился за фотографию, стоящую на полке. На ней был изображены три человека. Молодая Оливия в лёгком летнем платье, малыш Эо в бежевых шортиках и… Мэтт. Моложе, чем в реальности, с тёмными волосами и в брючном костюме болотного цвета. Но Барри зацепили его глаза — они были тёмно-карими, почти чёрными, но никак не голубыми. — Кто это? — хрипло спросил он. Бабушка Эдди нахмурилась, не поняв вопроса, и Барри, собрав последние силы, поднял руку, указывая на полку. Женщина проследила за его взглядом, а затем охнула. — Это наша семья. Я, Эо и мой муж. — Мэтт Лэтчер? Так зовут вашего мужа? — Да, — кивнула женщина. — Он ушел от нас, когда Эо было семь. — Миссис Тоун… — прохрипел Барри, чувствуя, как сердце его болезненно сжимается. — Ваш муж был Всадником? — Что? Мерлин упаси, конечно нет! Он… Мэтти работал в больнице святого Мунго. Через него Эо нашел этого… Хантера. Когда он узнал о том, что Эо такое, он… — она вздохнула. — Он повёл себя, как идиот. Попытался вразумить его, заставить сдаться. Эо похитил его в июле. Слова Оливии громом прозвучали в его голове. В июле… Значит, он не мог учить его. Но кто же тогда… Барри вспомнились светло-голубые глаза и усмешка Эобарда, и в голове прозвучал щелчок. Ему вспомнился Багряник, цветущий в его теплице, и что-то внутри болезненно сжалось и заскулило. Он почувствовал, как сознание улетает, а темнота принимает его в свои объятия.***
Барри проснулся в одной из гостевых комнат. Он был закутан в одеяло и обложен подушками. Его одежда лежала на стуле рядом с кроватью — выстиранная, судя по запаху лаванды. За окном садилось солнце, и он чувствовал себя неплохо… До тех пор пока сознание не напомнило о прошедших событиях. Барри почувствовал, как во рту образуется горечь, а дыра в душе растёт, пронзая его тело ноющей болью. Хотелось закричать, послать Вселенную к чёрту, а затем разрыдаться, свернувшись калачиком. Это было чертовски несправедливо. Он не заслуживал этого дерьма. Барри сел на кровати, отбрасывая одеяло в сторону. Раздалось цоканье, а затем Флэш появился у его ног. В его золотых глазах Барри увидел беспокойство. — Это ведь правда. Мэтт он… «Правда», — ответил Флэш, и в голосе его звучала горечь. — «Прости меня. Я должен был…» — Ты не знал. Эо сумел обдурить нас обоих. Его живот болезненно скрутило, и Барри подумал, что его сейчас вырвет. Спазмы сдавили горло, но ничего не произошло. «Тебе нужно поесть. Пойдём, Оливия как раз ужинает». Барри кивнул. Он оделся, а затем, когда Флэш забрался ему на плечо, вышел из комнаты и спустился вниз. Из кухни доносился запах курицы, и живот Барри снова болезненно скрутило. Он вдруг заметил фотографию Эдди на одной из полок и тут же отвёл взгляд, отгоняя слёзы. Заметив его, Оливия грустно улыбнулась. — Проснулся, наконец. Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — солгал Барри. — Спасибо, что позаботились обо мне. — Не за что. Садись, будем ужинать. Ты не ел очень долго. Живот Барри снова издал звук умирающего кита, словно соглашаясь со словами Оливии. Та хмыкнула, а Барри сел за стол. Женщина поставила перед ним тарелку с рисом и курицей, и Барри благодарно кивнул ей. Он принялся жадно есть, чувствуя, как организм благодарно отзывается на пищу. Сама Оливия поставила перед ним чашку горячего чая и села напротив. Они молчали. Барри ел, а она пила чай, думая о чём-то. Аллен чувствовал неприятный ком тревоги, зародившийся в его груди и стремительно разраставшийся там. Он вдруг понял, что невольно сострадает этой женщине, которая всего за год потеряла почти всю свою семью. Словно прочитав его мысли, она вдруг хмыкнула, посмотрев ему прямо в глаза. — Жалеешь меня? Не стоит. Я сама виновата во всём. — Вы не виноваты, — покачал головой Барри. — Но и ты не виноват. Это просто Эо, — она вздохнула и, поставив пиалу с чаем на стол, скрестила руки на груди. — Эо всегда был особенным мальчиком, — сказала она, и в её голосе была слышна горечь. — Очень умным, и ему хотелось признания. Иногда он говорил страшные вещи, которые снились ему… Но он заботился обо мне. Потом он вырос и познакомился с Розой — матерью Эдди. Она была прекрасной девушкой. Она любила его. Роза родила Эдди. Они жили счастливо вчетвером, пока ему не подарили этот чёртов компас, — она горько усмехнулась и сделала глоток чая. Барри поджал губы. — Эдди говорил, что они не любили друг друга. Его родители. — Не думаю, что в этом есть его вина. Эо нуждался в любви. Постоянной, яркой как пламя, и такой же согревающей. А Роза была прекрасной, но холодной, как ледяная статуя. Она просто не была его человеком. — Он любит Хантера. Это странно и почти невероятно, но это так. По крайней мере, мне хочется в это верить. — Я знаю. Когда он вспомнил то перерождение… Боже, он был словно раненый зверь. Звал его, пытался найти, наводил справки. Мог пропасть на недели. Её это бесило. Однажды он ушел на месяц, а она взяла Эдди и переехала. Я не знаю, что конкретно произошло, но он просто заявился ко мне, держа Эдди на руках. Отдал его мне и сказал, что Роза мертва. Попросил позаботиться о нём, увезти во Францию. А потом поцеловал его в лоб и исчез. Только потом я узнала, что это он её убил. Может быть, она этого заслужила, я не знаю. Я уверена лишь в одном — он действительно любил Эдди. Не представляю, что с ним будет, когда он узнает, — она закусила губу, а по морщинистой щеке скатилась слеза. У Барри напрочь пропал аппетит, а живот болезненно скрутило. — Почему вы так… беспокоитесь о нём? Он совершил столько всего ужасного, убил вашего мужа, вашу невестку, вашего внука… Как вы можете… — Он мой сын, Бартоломью, — спокойно ответила женщина. — Для меня он всегда будет тем мальчиком, которого я родила, за чьими первыми шагами наблюдала. Он рисовал динозавров, чтобы порадовать меня и пел песенки, сидя на ковре в гостиной. — Но как же люди. Десятки невинных людей. Оливия вздохнула, а затем просто произнесла. — Твой дедушка однажды сказал мне: «Иногда обстоятельства сильнее нас. Мы совершаем ужасные поступки ради наших любимых». У Барри перехватило дыхание, а Флэш, сидевший у него на плече, крякнул. — Мой дедушка? Вы… вы знали его? — Да, — кивнула Оливия. — Он был моим учителем рисования. Мы были хорошими друзьями. Именно он рассказал мне о том, кем является мой сын, и что его ждёт. — Каким он был? — спросил Барри, с жадностью впитывая каждое слово женщины. Та усмехнулась. — Маккейб был… печальным. И сломленным. Он много рассказывал о своей дочери и часто со слезами на глазах. Как я поняла, они не общались, и он очень сильно тосковал по ней. Он много рисовал её, а ещё какого-то мужчину с голубыми глазами. Думаю, это был его возлюбленный. Однажды я спросила его об этом, и он ответил, что он погиб во время войны с Гриндевальдом, — она замолчала, поджав губы. Барри шумно сглотнул, думая о том, что неужели его жизнь всегда должна быть такой дерьмовой? Вдруг Оливия встрепенулась и, поднявшись с места, вышла из комнаты. Её не было минуты две, а затем она вернулась, держа в руках чёрную коробку. И ещё издали Барри заметил драконий цветок, выгравированный на крышке. «Ты думаешь о том же, что и я?» — спросил он у Флэша. Дракончик кивнул. «Это либо костюм… либо напоминание о жизни. Скорее всего, костюм, но кто знает этих художников». — Он просил меня передать тебе это, когда мы встретимся, — сказала она, ставя коробку перед ним. — Почему-то он был уверен, что однажды это произойдёт. Не ошибся, старый ворчун, — усмехнулась она, а затем посерьезнела: — Здесь часть костюма. Он сказал, что плащ ты найдёшь сам. — Спасибо, — сказал Барри. Женщина кивнула. Аллен потянулся к коробке, когда вдруг почувствовал тревогу, охватывающую Флэша. Он только хотел поинтересоваться, что случилось, как в следующую секунду в приоткрытое окно влетел патронус. Огромный дракон пролетел над столом и, облетев круг под потолком, замер рядом с Флэшем. Оливия негромко вскрикнула, а Барри крепко сжал кулаки, готовясь услышать голос Эо или Хантера… Но вместо этого дракон открыл пасть и… — Барри, — раздался голос Лена, и Барри вздрогнул всем телом, потому что он никак не ожидал услышать Своего Человека. Он вдруг понял, что этот дракон был его Патронусом, и от этого роза в сердце медленно раскрылась, а Барри охватило тепло… Которое тут же сменилось тревогой, потому что голос Лена был наполнен болью. — Прошло уже четыре дня с того момента, как я видел тебя в последний раз. Мы прочесали всю страну, но не можем найти даже твоего следа. И я… я беспокоюсь. Очень и очень сильно. Прошу, если ты жив… пожалуйста, будь живым… Подай знак, любой, самый крохотный знак, что ты жив, что ты в порядке, что Тоун не убил тебя, и что он не мучает тебя где-то на другом конце света. Я скучаю по тебе. Я боюсь за тебя. Я переживаю за тебя, — голос Лена надорвался, и Барри почувствовал острое желание утешить его. — Пожалуйста, будь живым. Я нуждаюсь в тебе. Молю тебя. Вернись ко мне, Scarlet. Произнеся последнее слово, Патронус растворился белой дымкой. Сердце Барри болезненно сжалось. — Мне надо идти, — сказал он, поднимаясь с места. Оливия кивнула, а затем спросила: — Этот мужчина… Он Твой Человек, не так ли? — Да, — кивнул Барри. — Его зовут Лен. — Тебе следует защитить его. Если мой сын узнает о нём… — Я понял, — кивнул Барри, стараясь игнорировать тот холод, что охватил его при мысли о том, что Эо может сделать с Леном. — Ваш камин подключен к сети Летучего Пороха? — Да, конечно, — кивнула Оливия. — Ты можешь им воспользоваться. — Спасибо, — кивнул Аллен. Он перевёл взгляд на дракончика. — Доставь коробку ко мне в спальню. «Я тебе не курьер». — Пожалуйста. «Хорошо», — вздохнул Флэш. Барри снова кивнул, а затем они втроём направились в гостиную. Женщина достала коробочку, полную зелёного порошка и протянула её Барри. Тот взял небольшую горсть. — Спасибо вам, — сказал он, подняв на неё взгляд. — И простите меня. Мне очень жаль, насчёт Эдди, и Эо, и вашего мужа… — Ты ни в чём не виноват, — вздохнула женщина. — Просто… пообещай, что не допустишь, чтобы это повторилось. Барри неуверенно кивнул, а в голове его всплыли слова Акселя. «Грядёт ещё четыре смерти, Бартоломью. И только тебе решать, кто это будет». Его сердце невольно сжалось, а по коже пошли мурашки, потому что он вдруг понял, что Эдди был одной из смертей. И осталось ещё три. Стараясь отогнать от себя эти мысли, он шагнул в камин. Флэш и Оливия с беспокойством посматривали на него. — Удачи тебе, Бартоломью, — сказала Оливия Тоун, и Барри кивнул. А затем бросил порох себе в ноги, громко и отчётливо произнеся: — Хогвартс, Кабинет ЗоТИ! В этот раз полёт был особенно… неприятный. Его тело ломило от боли, которая не исчезла даже спустя четыре дня после заклятия, голова гудела и кружилась, а сердце было наполнено тревогой и болью. Он не выпал из камина, а спокойно вышел, сделав шаг вперёд. В лицо ударил прохладный ветер, и что-то справа с грохотом упало. Барри открыл глаза и пошатнулся, в последний момент ухватившись за каминную полку, чем удержал себя от падения. Он поднял взгляд и тут же наткнулся на Лена. Тот, несмотря на поздний час, был одет в рубашку и брюки. Под глазами его залегли круги, а рука, сжимавшая палочку, подрагивала. — Вереск, — прохрипел Барри и тут же удивился звучанию своего голоса. Его тело ломило от слабости и усталости, а сердце ныло и разрывалось от боли. Леонард шумно выдохнул, а затем, отбросив палочку, кинулся к нему. Барри почти упал в его объятия, тёплые и такие желанные. Снарт прижал его к себе и Барри слышал, как бешено бьётся его сердце. — Слава Мерлину, — вздохнул Лен. Он поцеловал его, обхватив лицо руками, а затем снова прижал к себе. — Я так волновался. Я так боялся, что ты… — Я в порядке, — прошептал Барри, обнимая Леонарда. — Я получил твой Патронус. Я вернулся к тебе. Прости, что заставил тебя поволноваться. — Главное, что ты в порядке, — прошептал Лен, гладя его по лицу. В его голубых глазах Барри видел облегчение и нежность, а сам же чувствовал лишь боль и усталость. — Тебя нужно показать мадам Помфри. — Я в порядке, Лен. — Барри, это Круциатус. Я понятия не имею, как долго этот ублюдок… — он поморщился, а затем вдруг снова поцеловал его. Барри почувствовал привкус какао на его потрескавшихся губах. Он шумно выдохнул, отвечая на поцелуй. Лену незачем было заканчивать фразу, потому что Барри и так всё знал и понимал. Он обхватил шею Снарта руками и прижался сильнее. Ему хотелось успокоить Лена, убедить, что он жив, что он в порядке… Но правда была в том, что он не был в порядке. Чертовски не в порядке. Они разорвали поцелуй и прижались друг к другу лбами. Барри почувствовал, как в горле его появляется ком. — Эдди умер, — прошептал он едва слышно. Лен напрягся. — Что? — Эдди умер, — повторил Барри уже громче. — Я не успел его спасти. — О боже, — вздохнул Лен. Он закрыл глаза, и Барри почему-то показалось, что было что-то ещё. Что кто-то ещё умер. — Лен… Что произошло? Все живы? Снарт закусил губу, а затем вздохнул и, посмотрев на Барри, произнёс: — Хантер Золомон погиб. Он заслонил Тоуна собой. В сердце Барри, казалось, вонзили ядовитую стрелу. Боль, тягучая и вяжущая, словно дёготь, распространялась по его телу, заполняя душу и пробираясь в голову. Барри вспомнил улыбку Хантера и его светлые глаза, смотрящие на него с такой надеждой и любовью. Последняя капля ударила по нему, и Барри, наконец, не выдержал. Слёзы потоком брызнули из глаз. Лен прижал его к себе, и Барри громко зарыдал, думая о том, что Хантер, который верил в него и который любил его, стал второй смертью, случившейся из-за него. И впереди его ждало ещё две.