***
Этот ритуал прочно закрепился в их жизни. Кошмары всё ещё терроризировали Барри, но он нашел свой персональный способ справляться с ними. И звали этот способ Лен. Каждый раз, когда ему снились кошмары, а такое случалось почти каждую ночь, Барри обувал тапочки и шел к Лену. Тот принимал его с распростёртыми объятьями, и в результате, Барри засыпал у него под боком. В объятиях Лена ему было спокойно, и он чувствовал себя защищённым. Когда смущение прошло, это превратилось в настолько рутинный и естественный ритуал, что оба они ждали этого момента. Барри не мог не признать того факта, что ему никогда не спалось так спокойно как с Леном. Последний раз это было, когда ещё мама была жива, и это говорило о многом. Снарт был его семьёй, его родственной душой, его человеком. Барри переполняла благодарность и любовь к Лену, но выразить её, произнести это вслух он не мог. Какой-то дурацкий страх отказа всё ещё жил в нём, словно дёготь портя мёд. Он уже не боялся, что Лен не испытывает к нему чувств — он попросту ощущал его эмоции через их связь, которая внезапно вернулась. Но Барри боялся, что чувства Снарта к нему не настолько сильны, как его собственные чувства. Он знал, что Лен влюблён в него, но не был уверен, что тот любит его. Для кого-то эти слова могли быть синонимами, но только не для Барри. Барри любил Лена. Всей душой, всем сердцем и всем своим существом. Любил, и эта любовь усиливалась тем фактом, что Лен был его Человеком с самой первой жизни. И что теперь, когда прошло уже целых шестьсот лет, Лен по-прежнему был рядом, а Барри по-прежнему любил его. И любовь его ничуть не ослабла, а наоборот — стала сильнее и ярче, и от того больнее Барри было лгать Лену о своём происхождении. Душа Барри будто разделилась на две части — одна твердила, что они обязаны рассказать Лену обо всём, позволив Снарту разделить с ними ношу. Другая же часть вопила о том, что Эо может использовать Лена, и что знание происходящего подвергает его невероятной опасности, с которой Барри справиться не мог. И именно поэтому он молчал, чувствуя, как вина желчью скапливается у него в груди.***
В субботу утром Барри проснулся довольно рано и уже был в разбитом состоянии. Хандра, тягучая словно жвачка, нахлынула на него прямо спросонья, и именно поэтому Барри не отправился на завтрак, провалявшись в постели всё утро. Он лежал, свернувшись комочком, и думал о Мэтте. Та горечь предательства никак не хотела проходить, он никак не мог смириться с тем фактом, что Мэтт — добрый и мудрый Мэтт — оказался никем иным, как Эобардом Тоуном — убийцей его матери и по совместительству отцом Эдди, а ещё и его братом. Барри никак не мог понять, как Эо удалось воспользоваться волосами собственного отца, если он точно знал, что волосы мёртвого использовать невозможно. «Быть может его отец и не был мёртвым на тот момент», — вклинился в поток его мыслей Флэш. — «Я имею в виду, Эо мог попросту похитить Мэтта, настоящего Мэтта, наложить на него Империус и всё такое». — Как у него вообще рука поднялась на отца? Это же… — Барри вздохнул, не в силах продолжать. Он скучал по своим родителям больше всего на свете и даже представить себе не мог, как кто-то добровольно мог отказаться от семьи. «Барри», — вздохнул Флэш. Он подошел ближе и сел под боком у Аллена, который лежал в позе эмбриона. — «Как ты и сказал когда-то — отношения отцов и детей бывают довольно… трудными. К тому моменту, как Мэтт попытался вразумить Эо, тот уже знал о перерождениях. И у него не было никого дороже Хантера. Их связь… была намного крепче, чем у обычного Всадника со Своим Человеком. Даже, может быть, сильнее, чем ваша с Леном, хотя это вряд ли… И я уверен, что Мэтт попытался как-то воздействовать на Хантера ранее. Насколько я понял из воспоминаний Оливии, и да я залез ей в голову, Мэтт был чем-то вроде психиатра, а Хантер был одним из его пациентов. Эобард наверняка очень злился на отца за это, и когда Мэтт стал его оскорблять и заставлять сдаться правительству… Вероятно, Эо это очень сильно разозлило». — Но почему он не представился мне собственнолично? Для чего нужны были все эти перевоплощения? «Ты мог знать его из газет», — предположил дракон. — «Согласился бы ты заниматься с убийцей своей матери и ещё двух десятков детей? Ему нужна была подстраховка». — Как же всё сложно… — вздохнул Барри. — Представить себе не могу — каково сейчас Эо. Хантер заслонил его, и они с Зумом… «Зум жив», — холодно отрезал Флэш. Барри удивлённо приподнялся. — Жив? Но… «Жив. Хантер разделился с ним, прежде чем прыгнуть под заклятие». — Но… О, чёрт. А разве Зум не должен умереть в ближайшее время? Ведь жизнь спидстера без Всадника… «Да, я знаю», — огрызнулся Флэш. — «Но Хантер поручил ему что-то, о чём эта упрямая задница не хочет говорить». — Не хочет говорить? — нахмурился Барри. Флэш нехотя кивнул, и Аллен напрягся. — Ты что встречался с ним? «Да», — неуверенно ответил дракон и косо взглянул на него, нахмурившись. Он будто пытался понять, знает ли Барри что-то или нет. — «Для дракона потеря Всадника — огромный удар, да и к тому же есть ещё особые обстоятельства, по которым за ним нужно присматривать». — Особые обстоятельства? — недоумённо спросил Барри. Он вдруг ощутил странную смесь страха, облегчения, волнения, горечи и радости, охватившую Флэша. И такой букет чувств в драконе вызвал у него недоумение. Барри осторожно коснулся Флэша, и тот вздрогнул от внезапного прикосновения. Аллен чувствовал сомнение и волнение, бурлящие в нём, и понимал, что дракончик хочет сказать ему что-то важное, но не решается. — Малыш, — осторожно произнёс он, проводя пальцами по голове дракона. — Всё нормально? «Зум беременен», — выпалил Флэш, и Барри почувствовал, как у него пересыхает в горле. От неожиданности он не мог сказать и слова, лишь хлопал ртом, словно выброшенная на берег рыба. Когда же самообладание нехотя вернулось к нему, он выпалил. — Беременен?! Но… Зум же… «Для драконов это неважно», — покачал головой Флэш. Эмоции, а в особенности волнение, бурлили в нём, как в котле с зельем. — «Особенно для драконов-спидстеров. Детей могут иметь как самцы, так и самки». — То есть ты тоже… «Да, Барр», — хмыкнул Флэш, и из груди его вырвался истеричный смешок. — «Я тоже могу иметь детей. Насколько я знаю, мы с Ревёрсом родились именно у отца, а не у матери». — Вы с Ревёрсом? Спидфорс?! — у Барри голова шла кругом от такой информации. «Да. У отца было два яйца в утробе — я и Ревёрс. Мы фактически близнецы». — А Зум? «С Зумом всё сложно», — вздохнул дракончик. — «Как я понял, отец был влюблён в его мать. Он считал, что она — та самая. Но она отдалась другому, и так появился Зум. После того как его мать снесла яйцо, она и её партнёр были убиты какими-то браконьерами. Зума отец спас и растил как сына в память о его матери». — То есть вы не братья? «Нет», — снова истеричный смешок. — И… как давно Зум, э-эх? «С января», — ответил Флэш, шумно вздохнув. Но затем Барри почувствовал странную гордость и радость, на мгновение охватившее дракончика. — «Беременность подойдёт к концу в апреле». — Погоди. Но ведь прошло всего четыре месяца. «Да. У драконов процесс идёт гораздо быстрее, особенно, повторюсь, у Спидстеров. Мы вынашиваем яйцо всего три месяца, но потом детёныш может находиться в скорлупе годами, дожидаясь своего Всадника. Я ждал тебя почти год». — Воу. А бывали случаи, когда дракончик вылуплялся без Всадника? «Да, но они довольно редки. Обычно это происходит с гибридами, то есть когда один из родителей — спидстер, а другой — обычный дракон или человек». — ЧЕЛОВЕК?! «Боже, не кричи ты так!», — воскликнул Флэш, поморщившись. — «Да, Барри, человек. Ксенофилию ещё никто не отменял». — Но… как они… «Здесь всё сложно», — хихикнул дракончик. — «Я поберегу твоё невинное сознание, избавив от подробностей». — Ага, огромное спасибо, — буркнул Барри. От переизбытка шокирующей информации его мозг кипел и трещал, как ветки под ботинком. Теперь он ещё и думал о Зуме, беременном Зуме, который остался совершенно один с ребёнком и без Всадника. Он вдруг почувствовал беспокойство и сострадание к дракону, потому что даже представить себе не мог каково ему. — Нужно позаботиться о Зуме, — сказал он, взглянув на Флэша. Тот обречённо вздохнул. «Невозможно. Эобард держит его рядом. Он понятия не имеет о беременности, но зато он слишком привязан к Хантеру. Плюс я боюсь, как бы они не сблизились на этой почве». Барри задумался. Горький привкус предательства стоял у него во рту, и он ничего не мог с ним поделать. Барри злился на Эо, ужасно злился, но теперь ему хотелось это высказать. Он вскочил с кровати и подошел к столу. Достав из ящика пергамент и ручку, он нажал на колпачок и начал писать. Ему потребовалось много времени, чтобы сформулировать всё, что он чувствует. К моменту, когда он закончил, в его корзине валялось с десяток скомканных бумажек, а нервы были потрачены по-максимому. Он повернулся к Флэшу, держа пергамент в руках. «Ну и что же ты настрочил?», — хмыкнул дракон. Барри вздохнул и зачитал вслух:«Эобард Тоун, я всё знаю. Надеюсь, ты удивлён. Твоя мать — невероятно милая женщина, и я очень надеюсь, что её муж вернётся к ней в целости и сохранности. Конечно, если он ещё жив. Твоё предательство, Мэтт, стало для меня неожиданностью и, надо признать, ранило меня. За эти несколько месяцев ты, а вернее тот, кем я думал, что ты был, стал для меня почти родным человеком. Ты был и остаёшься лучшим из моих учителей, и я безмерно благодарен тебе за все подаренные знания и объяснения. Я очень и очень сожалею насчёт Хантера. Понятия не имею, через что ты проходишь, потому что моё сердце разрывается от тоски и боли. Как бы мне хотелось, чтобы всё было по-другому, потому что… Я успел привязаться и полюбить Ханта за это время. И даже к тебе я испытываю какую-то сомнительную привязанность, и твоя боль ощущается, как моя собственная. Прости, что не смог найти способ раньше. Быть может, это спасло бы его. Бартоломью Г. Аллен».
Закончив, Барри шумно вздохнул, и поднял глаза на дракона. Тот выглядел ошеломлённым. «Это было сильно», — наконец сказал он. — «Советую отправить это сейчас, потому что Кара будет ждать тебя на сегодняшнем матче». — Матче? «Ага, Барри Аллен. Сегодня матч Когтевран-Пуффендуй за третье место. Поторопись, а то Кара вот-вот нагрянет к тебе». Барри вздохнул. Он сложил письмо в конверт и зелёными чернилами вывел на нём имя отца Эобарда. Затем он начал одеваться и, несмотря на давнее предупреждение Лена, он надел его свитер, а сверху накинул чёрную мантию. А затем, переобувшись из тапочек в ботинки, вышел из комнаты. Хогвартс уже во всю готовился к грядущему матчу. Барри, минуя толпы болельщиков, направился к совятне. Там он привязал письмо к лапке сипухи и положил ей в сумочку сухариков. В груди его появилось лёгкое беспокойство, из-за того, вернётся ли она живой, но Барри погнал эти мысли прочь. Он вышел из совятни и, медленно перебирая ногами, направился вниз. На входе в Большой зал его окликнули. — Барри! Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Лена. Он замер и развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кара уже в форме и с метлой подмышкой шла к нему. На лице у неё был гнев, но чем ближе она подходила, тем больше смягчалась. За ней спешили Лена и Кейтлин, а Лизу с Циско он не видел. — Привет, Лютик, — с улыбкой сказал он, но что-то подсказывало, что улыбка у него вышла вымученной. Кара шумно вздохнула, а затем улыбнулась. — Привет, Барбариска, — она обняла его, и до носа Барри донёсся приятный запах её шампуня с персиками. — Я боялась, что ты пропустишь игру. — Конечно не пропущу, — покачал головой он. — Я должен увидеть, как вы разгромите когтевранцев. — Ты настолько уверен в их победе? — хмыкнула Кейтлин. — Наша команда довольно… хороша. — Я настолько уверен в Каре, — усмехнулся Барри, и Дэнверс расхохоталась. Она поднялась на носочки и поцеловала его в лоб, а затем, отстранившись, растрепала волосы. — Я скучала по тебе, Барбариска. А теперь пойдёмте надерём этим напыщенным орлам задницы. Она схватила его за руку и под громкий смех друзей потащила в сторону выхода. У главного входа он заметил Лена, который о чём-то разговаривал с явно весёлой Сарой и более удручённым Рипом. Заметив их, Сара замахала рукой, и Кара потащила его туда. — Я поставила двадцать галлеонов на победу барсуков, так что передай Циско, чтобы он не облажался, — сходу сказала Сара. Лена рассмеялась. — Ты недооцениваешь Когтевран, — вздохнул Рип. — А ты слишком патриотичен. — А вы оба слишком женатики, — хмыкнул Барри, и они с Леной, переглянувшись, захихикали. Лен приподнял бровь, и Барри улыбнулся ему. Ему жутко хотелось обнять Снарта, но он сдерживался. Сара окинула его взглядом и нахмурилась. — Где-то я этот свитер уже видела, — сказала она. Барри пожал плечами, игнорируя коллективный взгляд, направленный на его свитер. — Я надевал его на Рождественских каникулах. — Да, мы купили его во время похода в Хогсмид, — поддержала его Лена. — Барри сказал, что ему нужна вещь, чтобы успокаиваться после кошмаров. Бровь Лена удивлённо дёрнулась, но, кажется, это заметил только Барри. Он подавил смешок, нацепив на лицо маску безразличия, зато Флэш где-то вдалеке хохотал вовсю. — Вы какой-то мрачный, мистер Аллен. — Я… — Барри усмехнулся, не зная, как правильно сформулировать причину своего состояния. — Если вкратце, я узнал кое-что очень… необычное сегодня утром. — Это кое-что, — Лен выразительно посмотрел на него, — хоть как-то связано с Тоуном и Золомоном? — Да, — кивнул Барри. — То есть, ну, не совсем, но… — Барри, ты помнишь, о чём мы договорились? — Конечно, помню. Просто… чёрт, с какого треша вам начать? Я читал книгу по драконам, а если точнее, главу, посвящённую Спидстерам. И, в общем, оказывается, Спидстеры обоих полов могут иметь детей. — Обоих полов? — охнула Кара. — То есть Спидфорс… — Ревёрс и дракон третьего брата родились от него. — Мерлин всемогущий, — лицо Сары позеленело, а вот Рип и Лен выглядели заинтересованными. — А что насчёт Зума? — спросил Рип. Барри вздохнул, чувствуя напряжение Флэша. — Он вообще не является сыном Спидфорса. Его настоящие родители погибли практически сразу после того, как яйцо было снесено, и Спидфорс забрал его с собой. — Это было очень… благородно с его стороны, — сказала Кейтлин. Барри усмехнулся. — Да, но хотите настоящий треш? Я разговаривал со Спидфорсом и, э, как бы помягче сказать… Зум беременен. Его слова произвели странный эффект. Сара окончательно побледнела, лица Рипа и Лена вытянулись, Лена и Кейтлин выглядели попросту удивлёнными, и лишь лицо Кары было непроницаемо спокойным. — И на каком месяце? — спросила она ровно. — Или яйцо уже? — Яйцо должно… э, родиться в апреле. Но, учитывая, что Зум потерял Всадника, есть огромный шанс того, что это случится раньше. — То есть совсем скоро в Англии появится пятый Спидстер? — подвёл итог Рип. Барри покачал головой. — Это случится, только если партнёр Зума, от которого он собственно и беременен, обычный дракон или человек. — Человек?! — едва ли не выкрикнула Сара. — Катись к чёрту, Аллен. Я сваливаю. И она, гордо развернувшись, ушла. Барри усмехнулся. — Она меня возненавидела окончательно. — То есть, — вернулся к теме Рип, — если у Зума родится гибрид, то детёныш вылупится. А если детёныш обычный Спидстер? — Спидстер не вылупляется без своего Всадника. Могут пройти годы, прежде чем это случится. — И все наши надежды направлены на то, что Зум не должен оказаться ксенофилом? — спросила Кара. — С ума сойти, в какой момент наша жизнь повернула не в ту сторону? — Моя — в тот момент, как я встретился с тобой, — хмыкнул Аллен, когда они направились в сторону поля. — Вот прям как в трейлер зашел, и нормальность сразу махнула рукой и исчезла в неизвестном направлении. — Наглая ложь! — воскликнула девушка. — Ты уже из приюта пришел ко мне безбашенный. — Я думаю, — сказала Лена, взяв его под локоть. — Во всём виноват человек, забравший тебя оттуда. Тридцать минут перевернули твою жизнь. — Я надеюсь, — хмыкнула Кейтлин, — это как минимум был Гарри Поттер, иначе оно того не стоит. Барри улыбнулся, вспоминая тот день. Он не видел лица Лена, но чувствовал, что тот тоже придаётся воспоминаниям и ощущал его нежность. — О, нет, это был не Гарри Поттер. Это был кое-кто намного лучше, чем Гарри Поттер. Намного-намного лучше. И оно того стоило.***
Матч закончился для Когтеврана с разгромным счётом — 50:250. Пуффендуйцы рвали и метали, а Кара с такой резвостью набрасывалась на когтевранские кольца, что сидевшему на трибунах Барри стало страшно. Барсуки планировали устроить великолепную вечеринку, и уже во всю делались ставки на матч Гриффиндор-Слизерин, который должен был состояться в июне. Барри о грядущем матче старался даже не думать — он попросту не знал, что могло случиться за такой огромный промежуток времени. Быть может, он давно будет мёртв, а быть может, начнётся третья магическая война. Отогнав ужасные мысли, он отделился от друзей и направился к теплицам. Погрузившись в депрессию, он совершенно забыл о цветах и теперь даже представить боялся, в каком они состоянии. Открыв дверцу, Барри сразу почувствовал запах сырости и какой-то гнили, что насторожило его. Он сбросил мантию и закатал рукава свитера, а затем подошел к ряду, на котором стояли цветы. Он полил Акацию, подсыпал удобрения Ромашке и подвязал Герань. Тубероза умерла, сгнив. Её цветы опали, а стебель потерял цвет и согнулся. У Барри, при виде этого зрелища, во рту появилась неприятная горечь, а на глаза невольно навернулись слёзы. Он осторожно снял с горшка надпись «Хантер» и положил в карман. Следующий цветок, попавшийся ему на глаза, был Багряник. При виде ярко-желтых цветов, живот Барри скрутило, а горечь словно превратилась в желчь. Его тошнило при мысли о том, что этот чёртов цветок всё знал. — Ненавижу тебя! — воскликнул он. Резким движением руки он смахнул горшок, и тот грохнулся на пол. Глина разбилась, рассыпав землю. Барри со злобой начал топтать цветок, повторяя «Ненавижу, ненавижу, ненавижу!» до тех пор, пока он не смешался с землей. По щекам Барри катился пот и слёзы, а одежда была перепачкана в земле. Вспышка гнева отступала, оставляя лишь печаль и тоску, из-за которой хотелось взвыть. Барри повернул голову к солнцу и часто-часто заморгал, пытаясь сморгнуть набежавшие слёзы. Взгляд его опустился на большой горшок, стоящий на отдельном стуле. Сердце камнем полетело вниз. Большая часть цветков Вереска была поражена странной чернотой. Это были самые красивые и большие цветы, растущие в середине. Темнота поглотила их, словно шоколад — клубнику, и Барри видел, как эта тьма ползёт по жилам некоторых стеблей. Он понятия не имел, что это такое, но был уверен — эту заразу надо срезать, и сделать это как можно скорее. Он снял с гвоздя садовые ножницы. Руки его дрожали, когда он занёс лезвие над первым стеблем, а когда чиркнул — сердце, казалось, на мгновение остановилось. Барри чувствовал, как по щекам бегут слёзы, когда он наблюдал за тем, как стебли Вереска один за другим падают на землю. Вдруг скрипнула дверь, и Барри вздрогнул всем телом. От неожиданности он выронил ножницы, и они упали вниз, острым лезвием пройдясь по ладони. Барри выругался, а из пореза, пересекающего ладонь, хлынула кровь. Он почувствовал вспышку беспокойства, а затем раздался звук шагов, и рядом с ним оказался Лен. — Боже мой, Scarlet, — вздохнул Снарт, взяв его руку в свою. Кровь из раны продолжала течь и теперь лилась прямо на ладонь Лена. Он покачал головой, а затем достал из кармана палочку. — Агуаменти! Из палочки Снарта тонкой струйкой потекла вода, которую он направил на ладонь Барри. Она была холодной, и Барри зашипел, но Лен успокаивающе погладил его большим пальцем по запястью. Когда вода очистила рану, Лен остановил заклинание, а затем приставил наконечник палочки к ране и что-то прошептал. Барри почувствовал покалывание, а затем — щекотку, и увидел, как царапина затягивается прямо на глазах. — Полезное заклинание, — хмыкнул Барри с некой горечью. Лен кивнул. Убедившись, что рана полностью затянулась, он прекратил шептать и убрал палочку. Снарт поднял взгляд на него, и Барри увидел, как он улыбается. Через связь он чувствовал умиление и очарование, охватившее Лена. Барри ужасно хотелось закатить глаза, но он этого не сделал. — Я не милый, — буркнул он, отнимая руку. Лен хмыкнул. — А по-моему очень даже. Что случилось? — он указал на Вереск. Барри вздохнул, а затем присел и поднял ножницы с пола. Он снова повесил их на гвоздь. — Какой-то паразит сожрал его лучшие цветы. Мне пришлось обрезать большую их часть. — Ты восстановишь их? — Я не могу, — сказал Барри, не глядя на Лена. Но это и не нужно было, потому что даже без зрительного контакта он почувствовал чужое недоумение. Барри невольно почувствовал стыд и сжал ладони в кулаки. Лен, явно почувствовавший перемену в его настроении, осторожно коснулся его ладони. Барри, недолго думая, переплёл их пальцы и прижался к Лену плечом, продолжая сверлить разбитый горшок с Багряником взглядом. Снарт обнял его за плечи и поцеловал в макушку. — Почему? — негромко спросил он. Барри шумно вздохнул и закрыл глаза. — Я не могу создавать цветы с того дня, как на «Театр» напали. Круциатус заблокировал мою невербальную магию, а её остатки ушли на щитовые чары, — Лен ощутимо напрягся, и Барри почувствовал вспышку боли и злости, исходившую от него. Он вздохнул. — Ненавижу тот день. — Твоя магия вернётся. Ты просто неокончательно восстановился. Не каждый выдержит шестиминутный Круциатус. Барри чувствовал, как тяжело дались Лену эти слова. Они были пропитаны горечью и сожалением. — Ты не подвёл меня, — прошептал Барри. Лен шумно вздохнул. — Я должен был защитить тебя. — И ты защитил. Твои щитовые чары прервали мои мучения. — Спустя шесть минут. — Лен, — вздохнул Барри. Он поднял голову и осторожно провёл рукой по щеке Снарта, вынуждая посмотреть на себя. — Я в порядке. Ты в порядке. Мы в порядке. — Мы в порядке, — кивнул Лен. Он наклонился и поцеловал Барри. Нетребовательно и скорее успокаивающе, чем страстно. И Барри это понравилось. Когда они прервали поцелуй, он вздохнул и прижался к груди Снарта. Сквозь ткань свитера Барри чувствовал биение сердца Лена, чувствовал, как вздымается его грудь при каждом вздохе. И не было звука успокаивающее, чем этот. — Цветочная магия передалась мне от мамы, — прошептал он. — Скоро будет уже шесть лет, как её нет. — Кажется в апреле? — Четвёртого, — кивнул Барри. — В тот день я потерял её… и встретил тебя. Два важнейших события в один день, подумать только. — У меня три, — усмехнулся Снарт. — Четвёртого апреля я, наконец, съехал от своего старика, прихватив Лизу, засадил его в тюрьму и познакомился с мальчиком, который вместо того, чтобы разрушить дом, превратил его в сад. И, подумать только, сейчас я обнимаю его. — Жизнь полна сюрпризов, не так ли? — хмыкнул Барри. Он замолчал, обдумывая свои слова, а затем наконец сказал. — Расскажи мне о своём детстве. Лен тут же напрягся. Сквозь их связь Барри почувствовал страх и напряжение вперемешку с болью. А затем Снарт будто попытался успокоить себя. Он шумно выдохнул и усмехнулся, и Барри почувствовал, как мужчина запирает свои эмоции куда-то вглубь, отдаляясь от них. — Ну что ж, я родился во время пика силы Волан-де-Морта в довольно богатой семье. Снарты входят в список «Священных двадцати восьми», так что деньги у нас имелись. Мой отец был ярым сторонником Волан-де-Морта, одним из его приближенных, а мать… Я не очень хорошо её помню, если честно. Она, как я уже говорил, умерла от драконьей оспы, когда мне было четыре. Моим воспитанием занимался дедушка — Маршалл Снарт. Отец после падения Волан-де-Морта сначала искал своего хозяина по всему миру, а потом озлобился и стал пить. Будучи пьяным он сильно орал и ругался, часто забывал меня покормить, но за этим следила эльф, — Лен шумно вздохнул, и Барри прижался к нему сильнее, обнимая за талию. Снарт, недолго думая, обнял его в ответ, и почему-то Барри казалось, что он цепляется за него, словно утопающий за круг. — Я не знаю, быть может, мой отец был просто не способен на это… Но вся его любовь ко мне выражалась в ударах и подзатыльниках. У меня до сих пор есть несколько шрамов от бутылок. — А Круциатус? — прошептал Барри. Лен сглотнул, а затем усмехнулся. — Всё-то ты знаешь, — он чмокнул Барри в макушку. — Да, в какой-то момент бутылок оказалось недостаточно. Вспышки были короткими, но этого хватало. Они повторялись почти каждый месяц. — О, Мерлин… — Когда мне было девять, отец познакомился с Эльзой Маккинон. Они поженились, и у них родилась Лиза. Эльза любила меня и как могла защищала от нападок отца. Вскоре я поступил в Хогвартс, где познакомился с Миком, который был на курс старше, а ещё с Мардонами, Шоной и Рипом. Через год в Хогвартс поступили и Рей с Сарой. Настоящей компанией мы стали на курсе пятом, как раз тогда и вернулся Волан-де-Морт. Отец ожесточился и всё чаще принимал участие в убийствах магглов и магглорождённых. Он хотел, чтобы и я вступил в ряды Пожирателей, но я отказался, и из-за этого мне пришлось бросить учёбу и сбежать вместе с Миком из страны. — Ты не закончил учёбу? — удивился Барри. Лен, усмехнувшись, кивнул. — Неа. — Как же тебя взяли в мракоборцы? — Во время битвы за Хогвартс я сражался бок о бок с Кингсли Бруствером, и тот, отметив мои способности, пригласил меня в Отдел магического правопорядка. Так что да, я преподаватель без образования. — Потому что ты — гений, Леонард Маршалл Снарт. — Ты мне льстишь, Scarlet. Мне было двадцать один, когда однажды мы с Миком и Сарой пришли домой и я увидел, как он ударяет Лизу бутылкой. Я думал, что убью его прямо там. Мне не дали, вызвав к дому Алленов. Где я и встретил тебя. Наших отцов судили в один день. И отправили в Азкабан тоже. Барри шумно вздохнул. Ему не хотелось сейчас думать об отце, который сидел в тюрьме. Он не знал, жив ли Генри вообще. Он просто надеялся на это. — Твой отец заслужил худшего. — Я знаю, — вздохнул Лен. — Но это — максимум, на который я способен. Барри чуть отстранился, а затем поднялся на носочки и поцеловал Лена. Он старался вложить в этот поцелуй всю свою любовь к нему, всё сожаление и поддержку, на которую он только был способен. В его груди кипела злость на Льюиса, и хотелось хорошенько избить этого мудака за то, что он сделал с его Ленни. — Ты не один, — прошептал Барри, отстранившись. Их носы соприкасались, и тёплое дыхание Лена щекотало его кожу. — И ты любим. — Я знаю, — прошептал Лен в ответ. Он поцеловал его в лоб. — Пойдём ко мне. Хочу опробовать новый рецепт какао. — Конечно.***
Но всё же отправиться прямо к Лену Барри не смог. На пути их прервал Филч, утащив Снарта по важному делу, и тот лишь успел шепнуть ему: «Через полчаса». Барри с улыбкой кивнул. Стоя в коридоре, он слышал, как из пуффендуйской гостиной доносятся громкие голоса. Вечеринки у барсуков были лучшие, но почему-то в этот вечер Барри совершенно не хотелось туда идти. Вместо этого он направился к себе. Аллен надеялся принять душ и переодеться в пижаму, потому что был уверен, что останется у Снарта до утра. И он был на полпути к исполнению своих планов, как вдруг взгляд его зацепился за коробку, выглядывающую из-под кровати. Что-то внутри него зачесалось, и Барри достал её. Он поставил коробку на стол, а затем, на мгновение задержав дыхание, открыл крышку. Красная кожа блеснула в лунном свете, и Барри увидел эмблему в виде Айтуана на груди. Он глубоко вздохнул и достал костюм из коробки. Тот представлял собой кожаные брюки с завышенной талией, кожаную куртку с эмблемой и высокие кожаные сапоги на толстой подошве. Всё это было алого цвета, того же что и плащ, который Барри нашел в пещере. На дне коробки лежал шлем с гребнем небольших шипов, тянущихся от носа к затылку. А к нему была приколота записка, написанная дедушкиным почерком: «Ради будущих поколений — будь храбрым, Алый Спидстер». Слова что-то задели в Барри. Руки потянулись к костюму. Он надевал его медленно и осторожно, боясь повредить. Но это было зря — кожа ложилась, как влитая. Внутри костюм был отделан какой-то мягкой тканью, которая нежно ласкала кожу. Взглянув на себя в зеркало, Барри замер, ошеломлённый увиденным. Он казался выше. Кожа обтягивала каждый сантиметр и защищала его полностью. Не было ни одного открытого участка. Штаны заканчивались у самых щиколоток, сапоги поднимались до колена, куртка петелькой цеплялась за большой палец. Её высокий воротник полностью закрывал шею, а эмблема в виде драконьего цветка прикрывала сердце. Барри чувствовал на спине и копчике небольшие клапаны, идеально совпадавшие с печатями Всадников. Да и сам костюм был идеален. Раздался шелест крыльев, и Флэш влетел в открытое окно. Заметив его, он поперхнулся и удивлённо шлёпнулся на кровать — совсем не грациозно. «Мерлин тебя побери, Барри!» — воскликнул он. — «Я… Боже, ты будто рождён в этой коже!» Он облетел его несколько раз, принюхиваясь и разглядывая. — Давай попробуем! — одновременно произнесли они и рассмеялись. Барри был уверен в удаче. Он достал из ящика коробочку с кристаллом. Достав его, надел на шею. Кристалл замер прямо напротив сердцевины Драконьего Цветка. Барри глубоко вздохнул, а затем, расставив руки, закрыл глаза. Он чувствовал, как молния бурлит в его жилах. Как она наполняет воздух и окружающее его пространство. Как она вновь становится частью него. Он услышал лёгкий свист, почувствовал, как кожу начинает покалывать и ощутил Флэша. Его мысли, его кожу, его кровь. Они сливались, становясь единым целым.***
Он открывает глаза. Комната маленькая, выполненная из дерева. Здесь всё может так легко вспыхнуть. Он слышит крики, от которых морщится. До носа долетает запах свежего воздуха, леса, звёзд. «Получилось!» — раздаётся в его голове, но голос звучит будто из-под воды. Он цепляется за мужчину с ярко-голубыми глазами. За его улыбку, смех, прикосновения. Он цепляется… А перед глазами возникает образ кричащего мальчика и мужчины, замахивающегося на него бутылкой. В груди закипает гнев. Этот мужчина заслуживает худшего. ОН должен поплатиться за то, что сделал. И он заставит его поплатиться. Не обращая внимания на кричащий в голове голос, он вылетает в окно. Ветер бьёт в лицо и свистит, и, о Мерлин, какой это великолепный звук! Крылья рассекают воздух, а грудь наполняет невероятное чувство свободы. Тоненький голосок пытается повернуть его назад, вразумить, но он снова отмахивается. Он взмывает вверх и летит, летит, летит. Пейзажи пролетают мимо так быстро, что он едва успевает ухватиться за них. ОН должен поплатиться. Он добирается до острова быстрее чем за двадцать минут. Дыхание сбито, и он чувствует охвативший его холод. Дементоры — эти гадкие твари — здесь повсюду, но он лишь отмахивается от них. Он чувствует его, видит его плоть, слышит биение его сердца. Его камера находится почти под самым потолком. Здесь есть лишь одно крохотное окно в камере напротив — единственный источник воздуха и света. Когда он замирает напротив решетки, ОН просыпается. Видимо, его разбудил шелест крыльев. ОН медленно поднимается, бранясь, и от вида его сальной фигуры начинает тошнить. — Убирайтесь отсюда, черти проклятые! — кричит мужчина, и он усмехается. — Du er patetisk, * — хмыкает он, проходя сквозь решетку. Мужчина щурится, пытаясь разглядеть, кто перед ним. Он усмехается и щёлкает пальцами, вызывая молнию. Её свет освещает пространство вокруг, и мужчина охает, бледнея. На его лице читается испуг, даже нет — ужас. И от этого почему-то хочется смеяться. — Что ты такое? — хрипит Льюис, и он действительно смеётся. — Din karma, Lewis Snart.* Он выбрасывает руку вперёд, и молния срывается с неё. Она ударяет в плечо, и мужчина кричит, кричит так сильно, что у него сводит уши. И этот крик отбрасывает весь здравый смысл к чертям. Он нападает. Он не помнит, что конкретно делает, одержимый гневом. Помнит ужасный запах крови, мольбы мужчины, собственный хвост, царапающий его глотку изнутри, чёрные дыры вместо глаз. Его когти вспарывают кожу с невероятной лёгкостью, оставляя кровоточащие рубцы. Голос в голове отчаянно кричит, приказывая и умоляя его прекратить. Он пытается остановиться. Он противится этому, но гнев и инстинкты, отмщение — сильнее него. — Пожалуйста, — доносится хрип откуда-то сзади, и он замирает. — Прошу, отпустите его. Он узнаёт этот голос. В голове возникает образ мужчины с ореховыми глазами, его тёплая улыбка и мягкий смех. Его поучения и уроки, которые он давал. Его тёплые руки и крепкие объятия. Отец. Он шарахается от полуживого мужчины на полу. Страх затмевает гнев, кровь стучит в ушах, а голос в голове воет от боли. И он делает единственное, что может. Он бежит.***
Барри остановился где-то в лесу. Ещё на лету они с Флэшем разделились, и он упал на землю с высоты в фут. Барри больно ударился коленями и руками и обессилено упал на траву. Его дыхание сбилось, и он рвано хватал губами воздух, пытаясь успокоиться. Сердце колотилось как сумасшедшее. Он чувствовал мягкую траву под собой и едкий, до ужаса противный запах железа. Барри открыл глаза и посмотрел на свои ладони, перепачканные кровью. Чужой кровью. Кровью Льюиса Снарта.