«Хорошая попытка, Барбариска. Но, напомню, я знаю тебя уже шесть лет, а Джея ещё дольше, и на мне ваша уловка не сработала. Я точно знаю, что никаких «внезапных выступлений, на которых ему может понадобиться твоя помощь», нет, а если бы и были, он бы точно не забрал тебя ночью. Так что почему-то мне кажется, что сейчас ты сам сбежал. Пожалуйста, объясни мне, что происходит. Я беспокоюсь за тебя, потому что, чёрт возьми?! О каком третьем брате идёт речь, если, как я поняла, третий сын Спидфорса — Флэш, а его Всадник — это ты? Но, если это так, то значит, это ты превратил Льюиса Снарта в калеку?! Я совершенно ничего не понимаю. Я ужасно переживаю за тебя, потому что нельзя не заметить, что ты жутко нервный в последнее время. И все эти совпадения, когда ты постоянно находишься в гуще событий, и то, что Тоун и Золомон явно проявляют к тебе интерес… это заставляет меня насторожиться. Надеюсь, ты в порядке. Всегда твоя, Лютик»
Барри вздохнул, откладывая письмо в сторону. Кара явно беспокоилась, это читалось в каждой строчке её письма. Но как объяснить ей всё? Как объяснить, в какую ловушку утянула его жизнь? Каждый человек, кроме них троих, кто знал об этом, подвергался невероятной опасности, и Барри был уверен, что не хочет втягивать в это ещё и Кару. Он достал розу из свёртка. За ночь, проведённую без воды, она немного сморщилась, но всё же была живой и даже не погнулась. Барри провёл по ней ладонью и с откликнувшейся лёгкой болью в «молнии» смог вернуть цветку более живой вид. Он поставил её в вазу и для надёжности насыпал в воду две ложки сахара. Рядом положил венок с омелой. Во втором свёртке лежало печенье, и Барри с радостью закинул одну из них в рот. Вкус сдобы напомнил ему о лежащей в кармане куртки фотографии, и о том, кто был на ней изображен. Барри сморщился, и в этот момент щёлкнул чайник. Он налил кипяток в кружку и, поставив его на журнальный столик, отправился на поиски куртки. Она обнаружилась в спальне, лежавшей на полу. Барри поднял её и, засунув руку в карман, достал оттуда фотографию. Та немного погнулась, но Барри выпрямил её ловким движением руки. Он повесил куртку на крючок на стене и вернулся в гостиную. Плюхнувшись на диван, Аллен потянулся к кружке и сделал глоток кофе. Жидкость обожгла нёбо и оставила неприятный горьковатый привкус. Он поморщился и отставил кружку, а сам уставился на фотографию. Очевидно, прошлой ночью он вспомнил не всё. Большая часть воспоминаний о четвёртом перерождении — детство, юность и кусочек взрослой жизни, была утеряна, но Барри не особо сожалел об этом. Его четвёртая жизнь не несла в себе ничего полезного — Флаувер не был волшебником, а о перерождениях знать не знал. С Флэшем ему только предстояло познакомиться — судя по всему дракон был у Марии, жены Сэмюэля. Но Флауверу хотя бы посчастливилось познакомиться с Леном, прежде чем Эобард его убил. При воспоминании об этом живот Барри неприятно скрутило, а грудь начала болеть в тех местах, куда попали пули. Эо был не в себе — Барри видел и чувствовал это, но легче от этого не становилось. Эо убил его, убил из-за Хантера, который, кажется, был старшим братом Флаувера. М-да, четвёртая жизнь, пусть и не касалась перерождений, была ввязана в них по самые уши. Из размышлений его вырвал стук в дверь. Барри нахмурился, задумавшись, кто это мог быть. Он прислушался, пытаясь понять, не течёт ли вода — быть может, он затопил соседей? Но нет, из ванной не доносилось ни звука, а так как запаха дыма Барри тоже не чувствовал, следовательно, пожара тоже быть не могло. Тогда кто же это? Флэш? Или, быть может, Ричард Вотер хочет поболтать с ним об их предках? Стук повторился, отвергнув теорию о том, что ему послышалось. Барри убрал фотографию в дневник мамы и, взяв волшебную палочку, поднялся с дивана и направился к двери. У неё не было ни глазка, ни цепочки, так что Барри оставалось надеяться, что за дверью его не ждали трое амбалов с дубинами. Он глубоко вздохнул, а затем повернул ключ и открыл дверь. — Привет, Scarlet, — произнёс чуть хрипловатый голос, и Барри едва удержался от визга. Лен, одетый в пальто и тёмный свитер, стоял за дверью с чуть заспанным видом, а на губах его растянулась улыбка. — Ленни! — воскликнул Барри. Снарт переступил порог квартиры и закрыл за собой дверь. Барри набросился на него с объятиями, обхватив Лена за шею, и с удовольствием вдохнул такой любимый запах горького шоколада и мяты. Лен обнял его за талию, а затем, чуть отстранившись, поцеловал. У него были холодные, потрескавшиеся губы с привкусом кофе и горячее дыхание, опалившее рот Барри. Он почувствовал, как щеки его краснеют, а роза в груди распустилась и заблагоухала. Ему нравилось целовать Лена, чувствовать, как он расслабляется и как ощущает нежность и облегчение. Барри и сам чувствовал то же самое. В этот момент абсолютно ничего не было важно. Был только Лен и их чувства, что они делили на двоих. — Что ты делаешь здесь? — спросил Барри, когда они разорвали поцелуй. Губы Снарта покраснели, а взгляд ярко-голубых глаз был какой-то… голодный. Словно он не мог насмотреться на него, и от этого щёки Аллена покраснели. — Я не мог заснуть без тебя, — сказал Лен, снимая пальто и вешая его на крючок рядом с курткой Барри. Стоило ему закончить, как Барри тут же взял его за руку и переплёл их пальцы, а затем потянул в сторону кухни. — У тебя холодная рука. Замёрз? — Да. Не отказался бы от чего-то горячего. — Кофе в твоём распоряжении, — ответил Барри, садясь на столешницу. Он заметил наглую улыбку Лена и также улыбнулся в ответ. Снарт подошел к нему, и Барри чуть расставил ноги, подпуская его ближе. Руки Лена легли ему на бёдра и заскользили выше. Он наклонился так, что они начали делить воздух на двоих, а затем прошептал: — Я предпочту тебя. — Я совершенно не горячий, — покачал головой Барри, пока его руки поглаживали спину Лена. — Ты просто не видел себя моими глазами, — промурчал Снарт, целуя его в шею. Барри негромко застонал, наклоняясь, дабы дать Лену больше пространства. Губы его заскользили вверх, и стоило им коснуться места за ухом, как Барри весь покрылся мурашками. — О Боже. — Я так скучал по тебе, — прошептал Лен, закусывая мочку уха. Барри не ответил, только шумно выдохнул. Его руки переместились на талию Лена и, немного осмелев, залезли под свитер. Он почувствовал, как Лен напрягся, пока пальцы Барри бежали по его пояснице. Барри нравилось это, и поэтому он, окончательно осмелев, скрестил ноги за спиной Лена, ступнями проведя по заднице вниз. Лен зарычал и наконец-то поцеловал Барри, вжимая в кухонный гарнитур. Поцеловал напористо и страстно, вырывая из Барри стоны, каждый из которых он ловил губами. Барри стало жарко. Мурашки бежали по коже толпами, заставляя дрожать и сильнее сжимать свитер Снарта в руках. Возбуждение росло с каждой секундой, и Барри весь горел, а в джинсах стало невыносимо тесно. Но ему хотелось большего. Хотелось сорвать с Лена этот дурацкий свитер, хотелось увидеть его всего. Хотелось почувствовать его поцелуи везде. Стать со Своим Человеком единым целым, разделить на двоих эти ощущения. Барри хотелось стать Лена и хотелось, чтобы Лен стал его. И именно в этот момент желудок Барри неприятно свело, а затем тот издал характерный звук. Лен замер, а всё возбуждение Аллена в момент испарилось, оставив место только смущению, которое залило кожу. Он чертыхнулся и, отстранившись, спрятал лицо на плече Снарта, а затем продолжил негромко ругаться. Лен издал смешок. — Кажется, ты голоден в ином смысле. В ответ на это Барри издал что-то нечленораздельное, а краска перешла на кончики ушей. Он был уверен, что светится как лампочка на рождественской ёлке, и от этого смутился ещё больше. Лен рассмеялся и поцеловал его в макушку, и по их связи Барри ощутил, как его возбуждение тоже растаяло, уступая место умилению и… облегчению? Снарт явно испытывал облегчение, и Барри понимал почему. Они зашли слишком далеко. — Я знаю, ты хочешь меня, — прошептал Барри, и тут же почувствовал, как Лен смутился. — А я хочу тебя. Безумно хочу. Но нам обоим очень сильно попадёт, если мы сделаем это. — Ты прав, — выдохнул Лен. Барри поднял голову с чужого плеча и посмотрел ему в глаза. Тот мягко чмокнул его в нос. — Я действительно хочу тебя. И, рано или поздно, я пересплю с тобой, — Барри невольно покраснел, но взгляда не отвёл. Наоборот, он обнял Лена за шею, а тот обнял его за талию. — И я готов ждать. — Надеюсь, оно того будет стоить, — прошептал Барри, прежде чем поцеловать Лена. Тот издал странный звук, похожий на «Агрх». — Нам нужно работать над твоей самооценкой, Scarlet. Серьёзно работать. Неужели ты не понимаешь, насколько ты красивый? — Я не красивый, — покачал головой Барри, и ойкнул, когда Снарт несильно ущипнул его. — Ты не просто красивый, — проговорил Лен, целуя его. — Ты великолепный, — поцелуй. — Прекрасный, — снова поцелуй. — Божественно прекрасный. И я совершенно не способен противостоять этой красоте. — Так же как и я неспособен противостоять твоей красоте, — ответил Барри, целуя Лена. — Особенно этим голубым глазам. Даже если бы я перерождался, я бы помнил эти голубые глаза. — А я бы помнил эту улыбку, — прошептал Лен, и они снова поцеловались. Барри почувствовал лёгкую обиду. «Лжете вы, мистер Снарт», — с усмешкой подумал он. — «Ни черта вы не помните. А вот ваши глаза не дают мне покоя уже седьмую жизнь». — Ну, а теперь давай займёмся твоим животом, — с улыбкой сказал Лен. — Я могу полазить по твоим шкафам? — Конечно, — кивнул Барри, нехотя отпуская Снарта от себя. — Но, боюсь, ты мало что найдёшь. Из еды у меня есть только кофе и печеньки. — Я искренне надеюсь, что ты питался чем-то кроме этого, пока меня не было. — Ну, я съел бурито, — ответил Барри, неловко потирая шею. Лен снова издал этот обречённый «Агрх» и закатил глаза. — Твой желудок тебя ненавидит, я уверен, — вздохнул Лен. Барри залился смехом. — Хватит цитировать мой мюзикл, Леонард Снарт! — Вот что, Барри Аллен. Сейчас ты собираешься, и мы идём в ближайший супермаркет за едой, потому что я не намерен насиловать свой желудок печеньем. — Хей, они не такие уж плохие! — сказал Барри, соскакивая со столешницы. Лен закатил глаза. — Ну да, а Пушки Пэддл — великолепная команда. — Они великолепная команда! — Они хороши, но им никогда не выиграть турнир. — А жаль, — вздохнул Барри. Лен согласно кивнул. Они вдвоём вышли в гостиную и взяли куртки. Барри запер дверь на ключ, и они отправились в сторону лестницы. На улице было холодно и довольно хмуро. Небо было затянуто тёмно-серыми тучами, и Барри никак не мог прогнать от себя образы Лондона конца восемнадцатого века. Лен протянул ему локоть, и Барри с удовольствием ухватился за него. Ему нравилась эта свобода, которую дарило уединение. Никто не мог им мешать, и они могли не сдерживать своё притяжение. — Вчера было четвёртое, — сказал Лен, когда они перешли дорогу. — Я знаю, — вздохнул Барри, сильнее прижимаясь к Лену. — Я был на кладбище вчера. — Она похоронена здесь? — удивился Лен. Барри кивнул. — Да. Я всю жизнь задавался вопросом — почему? Но вчера всё стало понятно. Здесь похоронен её отец — Бартоломью Маккейб. — Ты внук Бартоломью Маккейба? — на лице Снарта читался шок. Барри пожал плечами. — Меня назвали в честь него. Говорят, я его полная копия. — Ну, тогда я знаю, как ты будешь выглядеть в свои семьдесят, потому что я виделся с ним. — Неужели? — нахмурился Барри. Они зашли в супермаркет, и Лен взял тележку. — Да. Мне было лет шесть, и как-то осенью мы были в Лондоне вместе с дедушкой. Гостили у её родителей или сестры, я уже не помню. Ну, я гулял в парке, а он сидел на одной из скамеек и рисовал какого-то мужчину. Я был довольно любопытным ребёнком, так что да, я заговорил с ним. Уже не помню, о чём мы тогда говорили, запомнил только, что этого мужчину с портрета тоже звали Леонард. Потом мы вернулись назад, и только потом я узнал, что это был знаменитый художник. У нас даже его картина была. — Почти вернул, — пробормотал Барри. Теперь он понимал значение этих слов. Лен посмотрел на него, чуть нахмурившись, но Барри лишь покачал головой и сжал его ладонь. — Ты останешься со мной? — До самого конца, — с нежной улыбкой ответил Лен, и у Барри что-то сжалось в груди от этих слов. — Я собираюсь накормить тебя своими фирменными блюдами, а потом… — Мы можем посмотреть мюзиклы или типа того. У Джея там куча дисков. — Звучит, как описание идеального вечера. Ты можешь сходить за пластами для лазаньи? А я тут пока сливки выберу. — Конечно, — кивнул Барри. Он нехотя отпустил руку Лена и отправился в сторону отдела с крупами и макаронными изделиями. Плитка негромко скрипела под ногами, а яркий свет от ламп немного резал глаза. Барри оглядел полку, выбирая коробку. Остановив свой выбор на синей коробке с названием какой-то итальянской фирмы, он приподнялся на носочки, пытаясь достать её. Ухватившись пальцами за край коробки, он потянул на себя и взял её в руки. Он уже хотел было развернуться и отправиться на поиски Лена, как вдруг песня в проигрывателе сменилась, и раздались нежные и мелодичные звуки скрипки. А затем мужской голос пропел: — Знаешь, что я хотел узнать, когда был молод и мечтал о славе? У нас нет контроля над тем, кто живёт, кто умирает, кто рассказывает твою историю. Барри замер посреди прохода, словно громом пораженный. Эти два предложения ударили в голову разрядом электричества. Буквы побежали по его коже толпой мурашек и вонзились в мозг. Он почувствовал, как его вертит и кружит как в урагане, и, закрыв глаза, он полетел куда-то вниз. Он стоит в портретном зале, и на стене перед ним висит их общий портрет. Рядом с ним Робин Гуд в каком-то коричневом плаще и с колчаном стрел за спиной. Он переводит взгляд с портрета на него, и он видит какую-то странную жалость в его голубых глазах. Он вздыхает. — La meg fortelle deg hva jeg vil vite, Mr Hood. Det er untenfor kontroll — hvem bor, som dor, og som forteller var historie.* Сцена меняется. Он на балконе в своей комнате. Полная луна освещает вид, и он смотрит на лес, а в душе зарождается тоска. — Hvembor, som dor, og som forteller var historie, — чуть на распев произносит он, а затем поднимает взгляд к звёздам. — Kan ikke vente med a se deg igjen. Man deter bare et sporsmal om tid.* — Scarlet? Барри вздрогнул от прикосновения Лена и шарахнулся назад, падая прямиком в его объятия. На лице Снарта появилось беспокойство. — Ты в порядке? — Да, — поспешно ответил Барри. — Да, конечно, да. Просто задумался немного. Вот такие пласты подойдут для лазаньи? По дороге домой начал накрапывать дождь. Когда же они зашли в квартиру, волосы Барри были абсолютно мокрыми, так же как и его одежда. — Нужно высушить это всё, — сказал Барри. Губы его, да и сам он, немного подрагивали. — Да, и ты первый, кого мы будем сушить, — Лен взмахом палочки высушил всю одежду. — Переоденься во что-нибудь тёплое, Scarlet. Мы же не хотим, чтобы ты заболел, да? — Я редко болею, — ответил Барри и тут же чихнул. Лен улыбнулся и чмокнул его в нос. — Не дай же этим случаям участиться. А я пока приготовлю нам ужин. — Хорошо, — кивнул Барри. Они снова поцеловались и разошлись в разные концы квартиры. Барри отправился в спальню. Снимая с себя одежду, он слышал, как на кухне Лен стучал ножом по доске, что-то нарезая, как звенели кастрюли, и что-то шкварчало на плите. Он вздохнул, чувствуя приятное тепло и в то же время — грусть, потому что ему предстояло расстаться со всем этим. «Не думай об этом», — приказал он себе. — «Ты найдёшь другой способ». Он достал из шкафа спортивные штаны и чистую футболку, поверх которой надел свитер Лена. Барри уже был готов развернуться и отправиться на кухню, как вдруг почувствовал невероятное волнение и счастье, неописуемое счастье вперемешку с нетерпением. А затем в его голове раздался радостный голос Флэша: «Привет, Барри!» «Хей, малыш», — с улыбкой ответил он. Ему было радостно ощущать эмоции, которые бурлили в их связи, словно закипающее зелье, и накрывали с головой. — «Что случилось?» «Это девочка, Барри! У Зума родилась девочка!» «Вау, мои поздравления! Я очень рад за него. Как он?» «Неплохо. Ему было тяжело, но, хах, какие роды не бывают тяжелыми? Она великолепна, Барри! Самое чудесное создание, которое я только встречал!» Барри невольно рассмеялся. «Я вижу, ты очень рад». «Ещё бы! Ты поймёшь мою радость, когда увидишь её». «А я увижу?» «Обязательно. Ну, а как ты?» «Хорошо. Мы с Леном…» «С Леном?! Погоди, он что с тобой сейчас?» «Да. Он приехал ко мне». «Но ты же хотел…» «Я знаю, Флэш», — вздохнул Барри. — «Я нашел способ, и я вспомнил четвёртую жизнь, и я… Боже, я не хочу его терять». — Барри! Ужин готов! — крикнул Лен с кухни. Аллен вздрогнул. — Я иду! «Мне нужно идти». «Знаю. Не предпринимай ничего без меня, ладно? Я скоро вернусь, и мы всё придумаем. Всё будет хорошо». «Я надеюсь». Флэш исчез, оставив Барри одного. Он вздохнул, чувствуя лёгкое беспокойство, появившееся в груди, но отогнал его. Надев большие вязаные носки, он выключил в комнате свет и отправился к Снарту. Лен снял с себя пальто и остался в кашемировом свитере серого цвета, поверх которого был надет фартук. И выглядел он настолько домашним, что у Барри невольно защемило сердце. Снарт улыбнулся ему и снял фартук, повесив его на крючок на стене. — Мы, наверное, поедим в гостиной? — Почему нет, — пожал плечами Барри. — Но телевизор находится в спальне, и, если мы хотим что-то посмотреть… — Смотреть телевизор лёжа в кровати? Боже, мечта, а не вечер. Барри улыбнулся. Он взял тарелки и приборы и отнёс их на столик в гостиную. Лен принёс туда форму с лазаньей, источавшей настолько аппетитный аромат, что живот Барри заурчал. Они сели на диван и начали есть. Барри сел с краю и, оперевшись спиной на подлокотник, закинул ноги на колени Снарта, а Лен обнял его за талию. — О, боже мой, — пробормотал Барри, пробуя лазанью. — Мерлин, это — самое вкусное, что я когда-либо ел. — Тебе правда нравится? — Это просто потрясающе! Ты божественно готовишь! — Меня научила мама Лизы. И Мик немного. — Я никогда не умел нормально готовить. Мама не подпускала меня к плите, потому что я был жутко неуклюжий и постоянно разбивал что-то или резался. Но зато я умею готовить печенье с солёной карамелью или с шоколадом, но дальше этого не зашло, как бы Кара и Шона не пытались. — Они пытались научить тебя готовить? — изогнул бровь Лен. — О да! Кару научил отец, а Шона готовит для всего «Театра» и, на моей памяти, пока ещё никто не отравился. Хотя сейчас, вроде как, готовят по большей части Бри и Роза, потому что Шона беременна, и они очень опекают её. — Шона беременна? — удивился Лен, и Барри кивнул, довольно улыбаясь. — Ага. На четвёртом месяце. Срок должен подойти в сентябре. — Вау. Марк станет отцом, поверить не могу. — Из него выйдет хороший отец, — с грустной улыбкой сказал Барри. — Он мечтал о хорошем отце, и он станет им для своего ребёнка, я уверен. Остаётся надеяться на то, чтобы он не назвал его Клайдом, иначе, видит Мерлин, ему не избежать психологических проблем. — Ты уже заботишься об их ребёнке, — хмыкнул Снарт. — Они сделают тебя крёстным? — Не знаю, — пожал плечами Барри. — Шона хотела, чтобы это был Клайд, но теперь… Я правда не знаю. — Из тебя выйдет хороший крёстный. И хороший отец. — Время покажет, — пожал плечами Барри. Его щёки залила краска, потому что, Мерлин всемогущий, он не мог не вспомнить о своей прекрасной Элизабет. О её чудесной улыбке, больших глазах и волнистых каштановых волосах, которые пахли солью и чем-то сладковатым. Он скучал по ней, но это была не ноющая тоска, а лишь легкая грусть. Барри вызвался убрать и помыть посуду. Ему нравилось это будничное действие, он никогда не питал к нему такой ненависти, которую питала Кара. Заставить Дэнверс мыть посуду было занятием практически невыполнимым и настолько энергозатратным, что после выполнения задания казалось, что ты отработал день на каторге. Закончив мыть, он вытер посуду полотенцем и убрал в шкаф, вновь проигнорировав омелу и белую розу, выразительно привлекавших к себе внимание. Затем, вытерев мокрые руки, Барри вернулся в гостиную. Снарт стоял у шкафа и рассматривал пластинку у себя в руках. — Вау. Здесь столько виниловых пластинок. Я не видел их лет десять, не меньше. — Это квартира Джея, — пожал плечами Барри, подходя ближе. — Здесь куча записей его песен ещё с тех времён, когда они с папой сочиняли музыку. Хочешь, послушаем? — Конечно. Барри достал пластинку из конверта и подошел к проигрывателю. Смахнув с него пыль, он поставил пластинку и установил иглу. Какие-то секунды слышалось лишь гудение, а затем комнату наполнили звуки синтезатора. Барри усмехнулся, мгновенно узнавая песню. На лице Лена появилась задумчивость, а потом его словно осенило: — Это… — Ты знаешь, что нравишься мне, — запел Барри, и Лен улыбнулся.— Это не секрет, который я пытаюсь спрятать. Я знаю, что нравлюсь тебе. Так что не надо говорить, что наши руки связаны. Ты утверждаешь, что нам не суждено, И волею судьбы ты оказываешься далеко, Вне недосягаемости от меня. Но я храню тебя в своём сердце. И кто сможет остановить меня, если я решу, Что ты — моё предназначение?
Барри подошел к Снарту и взял его за руку. Лен положил ему руку на талию и притянул к себе, и они стали медленно покачиваться. Барри улыбнулся ему, и продолжил петь:— Что, если мы перепишем звёзды? Скажи, что ты создан быть моим. Ничто не в силах разлучить нас, И ты — единственный, кого мне было суждено найти. Решать только мне и тебе, Никто не может сказать, что нас ждёт. Так почему же нам не переписать судьбу? Может, весь мир станет нашим Этой ночью.
— Ты думаешь, это легко, — запел Лен, и Барри, словно зачарованный, слушал его голос. Лен пел негромко и чисто, и его пение проникало в самое сердце Барри, заставляя кожу покрываться мурашками.— Ты думаешь, я не хочу взять и убежать к тебе. Но между нами горы, Между нами двери, через которые нельзя пройти, Я знаю, ты спрашиваешь почему, Ведь мы с тобой можем просто… Быть самими собой В этих стенах. Но когда мы выйдем на свет, Ты проснёшься и поймёшь, что как ни крути, всё было безнадёжно.
Лен покружил его, а затем они отдалились друг от друга, а их руки словно были мостом. Барри чувствовал, как болезненно стучит его сердце, и каждое слово въедалось в его кожу и разъедало его. Ему было жутко, потому что эта песня… Он никогда не воспринимал её так. Никогда не чувствовал, какая она… печальная и безнадёжная, какой болью пропитано каждое слово. Она была словно написана для них, и от этого сердце сжималось ещё болезненней. — Никто не может переписать звёзды, — прошептал Лен, притягивая его назад к себе.— Как ты можешь говорить, что ты мой? Все против нас, И я не тот, кого тебе суждено встретить. Ты не можешь решить, Я не могу решить, Когда все твердят, кем мы должны быть. Как мы можем переписать звёзды? Скажи, что мир будет наш. Сегодня ночью.
Барри коснулся рукой щеки Лена и прижался лбом к его лбу, закрыв глаза. Он чувствовал, как его душа тянется к душе Лена, и ощущал это странное единство со Своим Человеком. И это ощущение усилилось, когда они запели вдвоём.— Всё, что я хочу — улететь с тобой, Всё, что я хочу — упасть с тобой. Просто дай мне всего себя.
– Это возможно? — пропел Лен. — Это возможно, — пропел в ответ Барри, а затем они запели вдвоём: — Скажи, что это возможно!— Как нам переписать звёзды? Скажи, что ты создан быть моим. Ничто не в силах разделить нас, Потому что ты — единственный, кого мне было суждено найти. Решать только мне и тебе, Так почему же нам не переписать звёзды? Мы заставим мир принадлежать нам.
Синтезатор заиграл в одиночестве. Снарт не пел, и был слышен лишь голос какой-то женщины, которая заканчивала песню. Когда музыка стихла, они замерли посреди комнаты. Оба молчали, наслаждаясь воцарившейся тишиной. Это была их тишина — спокойная и полная какой-то странной нежности, которая будто витала в воздухе. Барри поднял взгляд на Лена. — Почему ты не закончил песню? — сказал он, почему-то шепотом. Лен вздохнул. — Потому что я верю, что это правда. Что мы сможем переписать наши звёзды, и что мы сможем заставить мир быть нашим. Я верю в это. — Я… — все слова вылетели из головы Барри. Он хотел сказать так много, хотел, чтобы Лен понял, как много он значит для него, и как много Барри ощущает к нему. Но для всех его чувств не было подходящих слов, и поэтому Барри сказал: — Я очень и очень хочу в это верить. Верить в нас и наше будущее. Что у нас есть будущее. — У нас оно есть, — прошептал Лен. — Будет, когда закончится вся эта муть со Всадниками. И когда мы уедем из Хогвартса, у нас будет столько свободы, сколько пожелаешь. — Ты мог бы остаться со мной в Театре. Вы бы могли. Все Легенды. И Лиза, и Циско, и Лена с Кейтлин. У нас хорошо летом. — Это было бы замечательно. Мне нужно только разобраться с Тоуном и третьим братом, и тогда у нас будет всё. — Конечно, — кивнул Барри, изо всех сил подавляя набегающие слёзы. Сглотнув ком в горле, он улыбнулся. — Пойдём смотреть фильмы? Что насчёт «Поющие под дождём»? — Мне нравится, — кивнул Лен. Он поцеловал Барри в макушку, а затем они, не отпуская рук, отправились в спальню. Лен расправил постель и открыл окно. За окном лил дождь, и до носа Барри донёсся этот запах сырости и холода. Он достал из ящика диск с мюзиклом и вставил его в проигрыватель. Настроив телевизор, он бросил пульт на кровать. Лен снял ботинки и забрался на неё, поджидая Барри. Тот улыбнулся и подошел ближе. Он сел, а затем, на секунду задумавшись, решил снять свитер. Когда он начал стягивать его с себя, футболка снялась вместе с ним. Барри почувствовал лёгкий холодок, пробегающий по печатям, а затем ужас, охвативший Лена. — Что это? — спросил он, и голос его звучал как-то натянуто. Барри чертыхнулся. Кровать скрипнула, и он почувствовал, как рука Лена приподнимает футболку. Он ощущал шок и ужас по их связи, и в горле появился ком. Снарт коснулся пальцами правой печати, и Барри вздрогнул всем телом, по коже побежали мурашки. Одна волна за одной они пронзали тело Барри. Перед его глазами возник другой образ — будто он был в пещере, и кто-то другой касался этих печатей, но его руки ощущались так похоже… — Не надо, — сорванным голосом попросил он. Лен тут же убрал ладонь. — Откуда у тебя… это? Барри шумно вздохнул. — Дети бывают… довольно жестокими, — сказал он, выдавливая из себя каждое слово. Лен напрягся, и Барри чувствовал, как гнев медленно закипал в нём. — Я не хочу об этом говорить. Прости. — Я понимаю, — кивнул Снарт. Он поцеловал его в плечо, и от прикосновения его губ по коже Барри пошли мурашки. Рука Лена скользнула ниже, и остановились на рёбрах. Прямо напротив татуировки. — Это… татуировка? — Да, — кивнул Барри. Он повернулся к Лену лицом, так чтобы мох было лучше видно. Снарт провёл пальцами по ладоням и задержался над надписью. На лице его отразилось понимание. — Так она всегда со мной. Прямо над сердцем, она защищает его. — У меня тоже есть кое-что, — сказал Лен, и Барри ощутил охватившее его волнение. Снарт отодвинулся чуть назад, а затем, вздохнув, начал снимать с себя свитер. Барри почувствовал, как щёки его заливает краска при виде оголённого торса Лена. Снарт был в хорошей форме. Очень хорошей, с рельефными мышцами, кубиками пресса, широкими плечами и сильными руками. Но то, что поразило его, — татуировки. Их было семь. Фигурные коньки на запястье Барри заметил уже давно. Их шнурки закрывали два узких изогнутых шрама, при виде которых у Аллена сжималось сердце. На ключице был огонёк и белая канарейка, на бицепсе виднелись песочные часы, внизу живота была формула строения атома, а над пупком — раскрытая книга. Но то, что заставило сердце Барри биться чаще, — это букет Вереска, вытатуированный в акварельном стиле у Лена прямо над сердцем. Барри, задержав дыхание, вытянул руку вперёд и осторожно коснулся татуировки пальцами. Он почувствовал, как Лен вздрогнул от прикосновения, и уже хотел убрать руку, но Снарт остановил его. Он вздохнул, а затем заговорил медленно и тяжело, словно каждое слово давалось ему с трудом. — У меня семь татуировок, и каждая из них посвящена близкому мне человеку. Шесть из них закрывают шрамы, которые видны на моей коже. Я получил их, потому что моя жизнь никогда не была лёгкой, и в ней никогда не было места теплу. До тех пор, пока не появился ты, — Барри вздрогнул от этих слов. Он поднял глаза на Лена и увидел, что тот смотрит на него. — Твоя татуировка не закрывает шрам. Она нанесена на мою чистую кожу, и она именно здесь, потому что… Все остальные залечили шрамы на моём теле, но ты, Барри… ты починил то, что было сломано где-то там, глубоко внутри. Ты излечил мою душу, Scarlet, — Лен шумно вздохнул. Барри чувствовал, как тяжело даются ему эти слова, но так же он чувствовал, что Лен хотел сказать это. Хотел, чтобы Барри его услышал, чтобы он понял. И Барри понял. И он знал, что это значит. — Я люблю тебя, — прошептал он. Лен вздрогнул, и глаза его расширились. — Я знаю, что всё это, все наши отношения, если они у нас вообще есть… Всё это в подвешенном состоянии, что «нас», фактически, не существует, но я люблю тебя. Это — единственная правда, которую я знаю. Я люблю тебя, я полюбил тебя так давно, что ты и представить не можешь, и я продолжаю любить тебя. Именно поэтому я бросился под когти Спидфорса, именно поэтому использовал всю свою магию на щитовые чары. Потому что мне не страшно умереть, если это будет означать, что ты в безопасности. — Барри! — охнул Лен. Барри хотел продолжить, но Лен прикоснулся пальцем к его губам, заставив замолчать. — Я… боже мой, Барри. Я знаю, как ты это чувствуешь, и что ты чувствуешь, потому что я чувствую то же самое. Но… я не могу произнести этого. Прости, я просто… Мой отец всю мою жизнь вбивал мне в голову, в прямом смысле этого слова, что любовь — это слабость. И очень-очень долгое время я не мог даже думать о любви, не то чтобы ощущать себя любимым или любить кого-то. Последний раз я говорил это Лизе, когда ей было десять. — Тебе не нужно… Пожалуйста, Лен, — вздохнул Барри, погладив Лена по щеке. — Не ломай себя, пожалуйста. — Я просто… Помнишь, что ты говорил на Рождество? Про Всадников и их соулмейтов? — Да, я помню. Конечно. — Я верю, что ты — Мой Человек. Я верю в это, я чувствую это, и я… хочу этого. На глаза Барри навернулись слёзы. Он закусил губу и, чуть приподнявшись, прижался лбом ко лбу Лена. Их носы соприкасались, и они делили один воздух на двоих. Барри глубоко вздохнул, набираясь мужества, а затем прошептал: — Я твой, а ты мой. С этого дня и до конца моей жизни. Лен кивнул, смаргивая слёзы. Они потянулись друг к другу практически одновременно, и у их поцелуя был солоноватый привкус слёз, но так же он был наполнен нежностью. И любовью.***
Барри снился сон. Он был где-то на острове. Было тепло, и ветер перебирал его волосы, а вокруг росла мягкая трава, и море ударялось о скалы. Перед собой он видел россыпь таких же крохотных островов как этот. Барри никогда не видел подобного места. Он поднялся, выпрямляясь, и в лицо ударил морской воздух. — Ребёнок, — раздалось из-за спины. Он резко обернулся и увидел… существо. Высокий мужчина с фарфоровой кожей, длинными прямыми волосами, часть которых была убрана в пучок на затылке, и серыми глазами, что, казалось, смотрели прямо в душу. Он чем-то напоминал Барри монаха. У него были заострённые черты лица и кончики ушей, но движения — плавные и немного женственные. Барри нахмурился. — Спидфорс? — мужчина кивнул. — Но что ты делаешь в моём сне? — Это ты в моём сне, ребёнок, — покачал головой дракон. Взмахом руки он подозвал его ближе. — Нужно поговорить. Где… Где мой сын? Я не мог найти его. — Флэш… Он сейчас с Зумом и новорождённой племянницей, — ответил Барри, подходя ближе. Спидфорс нахмурился. — Племянницей? Погоди… Он что, не сказал тебе? — Не сказал о чём? — приподнял бровь Барри. Спидфорс вздохнул и потёр переносицу. — О, Мерлин… В любом случае, не я должен рассказать тебе об этом. Это его дело. Барри нахмурился. Неужели Флэш скрывает от него что-то? Да нет, дракончик не мог. Барри доверял ему, а Флэш доверял Барри. И всё. Аллен огляделся. — Где мы? Что это за место? — Драконьи камни, — ответил Спидфорс, с некой ностальгией оглядывая острова. — Драконы, не только спидстеры, слетаются сюда, чтобы родить своих детей. — О. Это правда, что Ревёрс и Флэш… — Мои дети, — кивнул Спидфорс. — Я выносил их, и я их родил, а затем защищал до того, как они не исчезли один за другим. — А Зум? — Зум — гибрид, — ответил дракон с некой усмешкой. — Его мать была спидстером… Великолепная самка. Я любил её. А его отец был простым драконом, кажется, Гебридианским черным, но обладающим невероятной силой. Зум похож на него, но характером он в мать. — Но получается, он — гибрид. А значит, его дочь… — Дитя спидстера и гибрида… Даже представить боюсь, что получится от такой ядрёной смеси. Но я здесь совершенно не ради того, чтобы обсуждать свою внучку. Я здесь ради тебя. — Что со мной не так? — Ой, да много что! Во-первых, твоя беспалочковая магия. — Она пропала. — Тебе нужно вернуть её. Срочно. Медленно, но верно, тебе нужно вернуть твою магию. Это важно. — Я постараюсь, — ответил Барри. Ему совершенно не нравились нравоучения Спидфорса, и ещё больше ему не нравилось, каким тоном он это говорил. — Во-вторых, Снарт. Почему ты напал на Льюиса? — Я… я не хотел, — шумно выдохнул Барри, чувствуя, как на глаза накатывают слёзы. — Я не хотел, оно само. Я будто… меня будто вытолкнули из собственной головы, и там словно был кто-то другой. — Ты испытывал злость? — Да. Я… он ужасно, просто чудовищно поступал с Леном и я… — Быть может, тут имело место быть влияние Джонса, — пожал плечами Спидфорс. Он сложил руки на груди, и его широкие рукава покачивались на ветру. — Он был довольно… жестоким человеком. Но меня больше волнует тот факт, что вы с Флэшем, оказывается, сливаетесь. И сливаетесь настолько хорошо, что способны долететь до Азкабана, который, прошу заметить, находится в Атлантическом океане. — Это был наш первый раз, мы хотели попробовать… — Зачем вы вообще начали делать это?! — воскликнул Спидфорс. — Зачем ты полез в это? Ты понимаешь, что теперь ты погряз в этом болоте по самые уши, и тебе не вылезти из него?! — А разве так не было первоначально?! — воскликнул Барри. — Я втянут в это болото с одиннадцати лет, Спидфорс! Кто же знал, что я из тех Всадников, что могут сливаться? — Ты мог этого не уметь! Чёрт, ты совершенно ничего не понимаешь, да? — Что я должен понимать?! Я пытаюсь разобраться с этим, но у меня выходит какая-то хрень. И из-за этого умер Хантер, и я скучаю по нему, хотя не должен… — О, вы скоро встретитесь с ним, — хмыкнул Спидфорс. Лицо Барри вытянулось. — Что? — непонимающе переспросил он. Дракон вздохнул, обхватив голову руками. — У проклятья есть кое-какая… особенность. Если Хантер умирает первым, то вы с Эо умираете следом за ним. С временным промежутком равным разнице в возрасте, которая была между вами в самом первом перерождении. И ничто не влияет на это. Вы можете быть абсолютно здоровыми, но в назначенный срок вы будете мертвы. — И когда придёт этот назначенный срок? — сорванным от волнения голосом спросил Барри. — У Эобарда — через два года, а у тебя — через семь лет. Если Эобард умрёт раньше назначенного срока, то твой сократится до пяти лет. — И этого… никак не избежать? — Только если ты найдёшь способ избавиться от проклятья раньше, — вздохнул Спидфорс. На лице его появились жалость и сострадание. — Мне жаль, ребёнок. Барри не ответил. Мир вокруг него поплыл и окрасился в белый, пока абсолютно всё не превратилось в ничего. И Барри проснулся.***
Он лежал на кровати один, закутанный в одеяло. Его лицо было мокрым от слёз, и он шумно дышал. Лена в комнате не было, и Барри практически испугался, что Снарт покинул его, а потом услышал, как на кухне что-то шкварчит на сковороде. Семь лет. Барри мысленно подсчитал даты. Если то, что сказал Спидфорс правда, то это значит, что в лучшем случае он доживёт до двадцати четырёх. В худшем же умрёт в двадцать два. Барри шумно выдохнул. Его всё ещё трясло, но он приказал себе успокоиться. Он справится с этим. Нужно только найти способ освободиться. Даже не найти, а вспомнить. Не то чтобы это облегчало ситуацию. Барри поднялся с кровати и, надев тапочки, отправился на кухню. По квартире разносился приятный запах блинов и солёной карамели, от которого живот Барри заурчал. Он увидел Лена. Тот стоял спиной к нему, облокотившись на барную стойку. Барри улыбнулся, чувствуя, как страх медленно отступает при виде Его Человека. Он подошел ближе, обняв Лена за талию и, уткнувшись лицом между лопаток Снарта, с наслаждением вдохнул запах горького шоколада и мяты, которыми как всегда пах мужчина. — Доброе утро, — прошептал он. Лен продолжал стоять неподвижно, и Барри чувствовал, как он напряжен. Сквозь связь он ощутил разочарование, обиду и малюсенький проблеск надежды, затаившийся в душе Снарта. Барри нахмурился. — Всё нормально? Лен шумно вздохнул, и сквозь его душу прошла волна злости и раздражения, которые ещё больше смутили и напугали Барри. Что-то случилось, он понимал это. Но не понимал, что. Барри отступил и осторожно коснулся чужого плеча, но в этот момент Лен резко развернулся, так что Барри пришлось убрать руку. Лицо Снарта было холодным, губы поджаты, но по бегающим желвакам на щеках Барри понял, что Лен едва сдерживает свои эмоции. Снарт посмотрел ему в глаза, и что-то внутри Барри пискнуло и в ужасе сжалось при виде этого холодного взгляда. — Барри, — произнёс Лен. — Всё, что написано здесь, правда? И Снарт поднял листок бумаги, который держал в руках. Сердце Барри упало. Это было письмо Кары. — Лен, я… — Да или нет? Губы у Барри задрожали, а в горле возник ком. Он чувствовал себя крохотным оленёнком, загнанным в ловушку огромным ирбисом. И ледяной взгляд Лена ранил похуже когтей. Он закрыл глаза. Бежать было некуда. — Да, — произнёс он сорванным голосом. Лен издал странный звук — на границе стона и вздоха, а Барри почувствовал охватившую его боль. А ещё обиду и, что самое ужасное, разочарование. А надежда исчезла. Барри открыл глаза. Лицо Лена было искажено. Эмоции переполняли его, и Барри было больно это видеть. Он сглотнул подступающий к горлу ком. — Я — тот третий брат, которого вы ищете. Которого искали Эо и Хантер. Мне… — Где он? — перебил его Снарт. Он поднял глаза на Барри. — Твой дракон? Младший сын Спидфорса. — Он сейчас не здесь, — ответил Барри. — Тогда с чего мне тебе верить? — спросил Лен. Барри горько усмехнулся. Снарт всё ещё лелеял некую надежду, и Барри нужно было её уничтожить. Он вздохнул. — Потому что это правда я. Вот, смотри, — Барри поднял руку и поиграл пальцами, взывая к молнии. Под ошарашенным взглядом Лена крохотные красные искорки забегали по его ладони, а затем исчезли, оставив после себя запах озона. Снарт выругался и закрыл глаза. — И те штуки у тебя на спине… — Их называют Печатями Всадников. Они нужны для того… чтобы крылья и хвост не продирали мою плоть при слиянии. — И значит, это ты покалечил моего отца? Ответ застрял у Барри в горле, и поэтому он просто кивнул. Лен поджал губы, и Барри чувствовал, как разные эмоции плещутся в душе у Снарта. Но ни одна из них не ранила Барри так, как боль, отражавшаяся на лице Лена. — Ты ненавидишь меня, — подвёл итог он, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Лен вздохнул, потерев переносицу. — Я не… Барри… Ты лгал мне. Всё это время, все наши «отношения» ты… — Нет, Лен, я не… — Помолчи, — холодно отрезал Снарт, а затем выругался. — Чёрт возьми! Всеми силами я пытался уберечь тебя от Тоуна и Золомона, потому что знал, что ты по какой-то причине их интересуешь. Но оказывается, всё это было зря?! Оказывается, ты вовсе не нуждаешься в этой защите, потому что, поглядите-ка, ты связан с ними? — Лен, прошу, выслушай меня. Здесь всё намного труднее, чем ты думаешь. Чем вы все думаете. — Они — монстры, Барри. Чудовища, убившие почти полсотни детей. Я видел, как четырнадцатилетний мальчик умер в агонии после их нападения. И больше всего я боялся, что ты будешь на его месте. Но, теперь выясняется, что ты привязан к этим монстрам. Что ты скучаешь по одному из них, — лицо Барри вытянулось. — Откуда ты… — Ты разговаривал во сне. Не стоит оправдывать свою жестокость защитой меня. — Ленни… — прошептал Барри. Слёзы уже открыто текли по его лицу. — Прости меня. Умоляю, я не… — Я верил тебе, Барри, — прошептал Лен, и Барри увидел, что в глазах его блестят слёзы. — Всегда верил. А ты просто взял и… — Мне очень жаль, — прошептал Барри. — Я просто хотел… чтобы ты любил меня. — Мне казалось, что я делал это, — ответил Снарт, уходя от барной стойки. — И, вероятно, я всё ещё… Но, думаю, с «нами» надо повременить. Я просто не могу. Я видел, что ты сделал с моим отцом. И, не зная, что это ты, я… все мы думали, что каким монстром надо быть, чтобы сделать такое. Барри показалось, что он услышал, как сердце его разбивается. Он чувствовал боль и не понимал, кому из них она принадлежала. Хотелось завыть, закричать. Хотелось умереть, убить всех, кто сделал его таким. Его Человек, любовь всех его жизней, считал, что он — монстр. А значит, так оно и было. Барри ощущал, какая боль и разочарование охватили душу Лена. Как тому тяжело и больно, и больше всего на свете ему хотелось избавить Снарта от этой боли. И он знал только один способ сделать это. Барри потянулся к палочке, лежавшей в кармане. Он достал её и направил прямо на затылок Снарта. А затем дрожащим голосом произнёс: — Обливиэйт. Он видел, как напрягся Лен. Тот успел обернуться, и Барри увидел его полное ужаса лицо, наполненные слезами глаза и «Scarlet», готовое сорваться с губ. Он прошептал «прости», а затем их затянуло в водоворот памяти Лена. Барри увидел всё, что было связано с ним. Увидел, какой теплотой наполнены эти воспоминания, словно Лен смотрел на него через призму любви и тепла, а ещё желания защитить… И Барри стирал эти воспоминания, заслонял белой пеленой, изменял, превращая в совершенно другое, холодное и отчуждённое. Он чувствовал, как душа Лена молит его остановиться, и чувствовал, как слёзы одна за другой текут по его щекам, но он шел дальше, пока не изменил всё. Когда это закончилось, его выдернуло из сознания Снарта. Оба они шумно дышали, а Лен выглядел так, словно его вот-вот стошнит. Он покачнулся, и Барри бросился к нему, на ходу взмахивая палочкой и произнося «Отключись!». Лен потерял сознание, и Барри, удержав его от падения, осторожно уложил на диван. Аллен шумно вздохнул, глядя на бессознательного Снарта. Он будто спал и во сне выглядел невероятно спокойным и молодым. Барри подавил вырывающийся из горла хрип и, развернувшись, отправился на кухню. Там, сложенные на тарелки, лежали с десяток панкейков, политых солёной карамелью, а ещё стояли чашки с кофе. Барри дрожащими руками убрал это в сторону и, включив плиту, поставил туда небольшую кастрюльку. Взмахнув палочкой, он наполнил её кристально чистой водой. Затем потянулся к розе. Он разложил бутон на лепестки и нарезал их на узкие полосочки, а затем бросил в воду. Барри стал медленно помешивать «зелье», чувствуя, как «молнию» покалывает, и краем глаза он видел, как она начинает светиться синеватым сиянием. Он провёл ладонью над кастрюлей, и прямо на глазах роза растворилась в воде, превратившись в однородный раствор белого цвета. Барри взял в руки венок с омелой и, сняв с него одиннадцать ягодок, раздавил их, превратив в пюре, а затем бросил в воду. Зелье забурлило, а потом стало мутно-белым и приобрело какой-то сладковатый запах, от которого хотелось спать. Барри сглотнул. Теперь оставался последний ингредиент — слёзы. И достать их было легче всего. Стоило только подумать, что он делает, как солоноватые капли потекли по щекам. Барри наклонился над кастрюлей, и две слезинки упали в воду. По ней побежала рябь, и белизна словно растворялась под действием его слёз, пока совсем не стала прозрачной словно вода. Барри вздохнул и выключил плиту. Он шумно дышал, и по лицу его стекал пот, который он вытер полотенцем. Взгляд его упал на чашки с кофе, и он мгновенно понял, что нужно делать. Взяв одну из них, он вылил немного кофе в раковину, а затем долил туда зелье. Кофе будто и не изменилось. Барри вздохнул и обернулся. Лен всё так же лежал на диване в отключенном состоянии. Сердце Барри болело и выло, а его осколки впивались прямо под рёбра. Он прошел в комнату, поставил чашку на журнальный столик, а сам сел на колени перед диваном. Дрожащей рукой он провёл по лицу Лена, с любовью касаясь его скул, подбородка, губ. Барри чувствовал, как по лицу его бегут слёзы. — Прости меня, — прошептал он. — Я очень сильно люблю тебя. Но, быть может… Наши звёзды не переписать, — он усмехнулся, чувствуя, как голос его ломается, когда он начинает петь. — Ты знаешь, что я хочу быть с тобой. Это не секрет, который я пытаюсь спрятать. Но нам предназначено расстаться. И мои руки связаны. Он поцеловал Лена. Мягко и осторожно, цепляясь за этот поцелуй, как за последнюю надежду. Он пытался запомнить прикосновение его губ, их мягкость и шероховатость, и тот солёный привкус слёз, кажется, навсегда отпечатался в его памяти. Он не хотел, чтобы их последний поцелуй был таким, но было уже поздно. Барри отстранился и резко поднялся. Он вернулся на кухню, умылся холодной водой, а затем насухо вытер лицо. Его глаза немного опухли, но пока ещё не покраснели, что, несомненно, шло ему на руку. Он вернулся в гостиную. Замерев над Леном, он глубоко вздохнул, а затем, взмахнув палочкой, произнёс: — Энервейт. Лен вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его был растерянный, он явно не понимал, где находится. Заметив Барри, он нахмурился и приподнял бровь. — Аллен? — голос Лена звучал удивлённо и немного хрипло. Барри дружелюбно улыбнулся. — Доброе утро, профессор Снарт. Как самочувствие? — Нормально, только… Как я сюда попал? И где мы вообще? — Мы в Лондоне, — спокойно ответил Барри. — В квартире моего дяди. Вы приехали сюда проведать меня, потому что, ну, знаете, вся эта муть с Всадниками… — А, да, припоминаю кое-что, — кивнул Лен, садясь на диване. По его лицу ясно было видно, что он ничего не понимает. Барри хмыкнул, в очередной раз поражаясь упрямству Своего Человека. — Это вам, — он протянул Лену чашку с кофе. — Выпейте, и, уверяю вас, вам станет лучше. — Спасибо, Барри, — кивнул Снарт, делая глоток. Барри на секунду задержал дыхание, наблюдая за тем, как Лен пьёт свой кофе до дна. Он не знал, через сколько зелье подействует, и сердце его бешено билось где-то в глотке. — Мне, пожалуй, пора, — сказал Снарт, посмотрев на часы. Он поднялся с дивана и протянул Барри кружку. Всего на мгновение их пальцы соприкоснулись, и Барри почувствовал волнение, охватывающее Лена. Снарт улыбнулся ему. — Проводишь до двери? — Конечно, — кивнул Барри, изо всех сил игнорируя невидимый обруч, стягивающий его грудь. Они вышли в прихожую. Лен надел пальто и обул ботинки. Затем он выпрямился и с улыбкой посмотрел на него. Но улыбка его пропала, и он нахмурился. — Всё в порядке, Аллен? У тебя… болезненный вид. — Всё отлично, профессор, — ответил Барри сорванным голосом. Он открыл дверь, выпуская Снарта из квартиры. — Пообещайте, что будете осторожным, хорошо? Всадники — опасные… чудовища. И, если честно, мне не очень хочется… чтобы вы пострадали. Лен от его слов напрягся и, кажется, смутился, но всё же ответил: — Обещаю, — он с нежностью улыбнулся ему, и Барри понял, что ещё секунда, и он разрыдается. Снарт взмахнул рукой, а затем трансгрессировал, перешагнув порог квартиры. Барри закрыл за ним дверь. Развернувшись, он глубоко вздохнул, а затем, сделав несколько шагов вперёд, вдруг почувствовал… тишину. А в следующую секунду он почувствовал адскую боль, будто кто-то вырвал его сердце с корнем, оставив там дыру, сквозь которую свистел ветер. И Барри понял, что это значило.