Хочу тонуть в тебе

      Сентябрь 1950       — Хм… Джейми? Я... перебила... тебя?       Мы только что закончили заниматься любовью, и я закрыла глаза, чувствуя, как всё моё тело пощипывает, а перед темнеющим взором вспыхивают жаркие молнии. Удовлетворённая и утомлённая, я открыла глаза и увидела, что Джейми (находившийся всё ещё внутри меня) смотрит вниз с диким, ошеломлённым ужасом, с застывшим лицом, будто кто-то воткнул нож ему в глотку.       — Джейми? — переспросила я, ткнув его в живот. — Ты потерял дар английской речи? — спросила я, улыбаясь, на своём ломаном гэльском.       Это, кажется, привело его в чувство: он моргнул, потряс головой, чтобы привести мысли в порядок, и пробормотал, извиняясь:       — Нет, нет, моя дорогая, я в порядке.       Он отстранился от меня и сел в постели на колени между моих ног.       — Прости. Я только что понял, что…       Он снова замолчал, беззвучно глотая воздух и в волнении зачёсывал волосы назад пятернёй.       — В чём дело, парень? — спросила я, смеясь оттого, что странно было видеть этот знакомый жест в его сейчас смехотворно коротких волосах.       Я потянула покрывало, чтобы прикрыть своё голое тело, по-прежнему ощущая приятную усталость.       — Когда ты говорила о том, что хочешь завести ещё ребёнка, — медленно произнёс он. — ты сказала «пока нет», да?       Я застыла.       «Сейчас? Я могу сейчас ему сказать? Это подходящий момент?»       — Ну, да, наверное, я говорила или что-то в этом духе, — осторожно сказала я, услышав тревожные звоночки, когда его ноздри раздулись, а рот напрягся. — Я не помню точ…       — Но мы разве не старались два прошедших месяца?       — Ойййй, — сказала я, начиная понимать.       — Тогда я просто запаниковал, — говорил он с явной тревогой, — что ты забеременеешь раньше, чем будешь готова… и только… Интересно… А что, мне нельзя приходить к тебе в постель… спать с тобой… до… до того момента?       Я вскочила перед ним на колени и остановила его речь поцелуем. Отстранившись, я взяла его лицо в руки.       — Ты такой милый, любовь моя.       — Милый? — мрачно сказал он. — Чертовски беспечный.       Из глубин его горла раздался ироническое рычание, а лицо напряглось, будто он сдерживал взрыв.       — Клэр, мне… так жаль… Что ты должна была обо мне подумать?       — Не беспокойся, — сказала я с утрированным акцентом, надеясь, что так рассмешу его. — Я предпринимала меры предосторожности.       Его брови взлетели в шоке.       — Предосторожности?       Уфф, этой ночью нас, кажется, ждала чёртова уйма разговоров, подобных хождению по минному полю.       …Ведь правда, перспектива обсуждения контроля рождаемости с мужем-КАТОЛИКОМ из XVIII века могла бы сравниться с прогулкой по минному полю!       Глубоко вздохнув и помолившись, я коротко объяснила принцип действия влагалищной диафрагмы… сбегала в ванную комнату, чтобы достать её и вымыть, а затем показала ему эту удобную штучку.       Он ничего не сказал, ни слова. Он осторожно держал её в ладони, уставившись на нею, будто она исчезнет.       — Мне бы… хотелось знать, как ты относишься к тому, что я использую её, — осторожно сказала я, внимательно разглядывая его и в то же время избегая его глаз.       Я говорила слишком быстро из-за нервозности, заполняя паузу многословием.       — Ещё можно взять резиновый мешочек, который ты должен надевать каждый раз. Более-менее эффективен, но несколько уменьшает ощущения мужчины. Это, наверное, … ну, менее навязчиво…       Он открыл рот, закрыл его, сглотнул и наконец сказал, весь в волнении:       — Я… думаю, это чудесное изобретение.       — Правда? — спросила я с огромным вздохом облегчения и отклонилась вновь на подушки. — Действительно? Ты так спокоен! Я думала, ты рассердишься на меня.       Он покачал головой.       — Я только думал обо всех женщинах дома, кто мог бы воспользоваться таким приспособлением себе на благо. Обо всех жизнях, которые оно могло сохранить.       — О твоей матери? — осторожно сказала я.       — Ну… нет, я не думаю… — ответил он, сдвигаясь, чтобы лечь на бок и смотреть на меня. — Они с отцом хотели ещё одного ребёнка, да?       Он задумчиво покатал диафрагму между пальцами.       — Но я могу подумать о множестве женщин, которые сочли бы эту штуку величайшим благословением, в самом деле, чтобы освободиться от постоянных беременностей и рисков; чтобы просто радоваться тем детям, которых они уже родили… И не пытаться в отчаянии избавиться от ребёнка.       — В самом деле, — серьёзно согласилась я, думая о том, сколько женщин, которых я знала или видела в краткий период в 18 веке, женщин, чьи жизни висели на волоске, завися от мужских желаний, способностей собственного организма и тёмных, отчаянных способов, которые могла предоставить им Гейлис Дункан.       Я невольно вздрогнула и откашлялась.       — Я думала, не будешь ли ты возражать по религиозным соображениям.       — О, да?       — Ты знаешь, что католическая церковь с незапамятных времён против контрацепции: это нарушение Божьих планов на людей — «плодитесь и размножайтесь», не считая других возражений.       Джейми с отвращением нахмурился.       — Но это возлагает всю ответственность за последствия на женщину, разве нет? Она должна набраться мужества и принять их; что бы ни случилось, мужчина останется безнаказанным? Кажется ужасно несправедливым… Что ты улыбаешься, словно лягушонка, Сассенах? Ты не согласна?       — Нет, в основном согласна! Тебе бы памфлеты писать, дорогой! — с облегчением засмеялась я, неожиданно обнаружив широту его ума. — Поэтому… ты не сочтёшь меня злодейкой, если я это использую?       — Нет, Боже, вовсе нет! — тут же отозвался он решительно. — По-моему, если Бог простил мужчину за то, что он сеет свои семечки там и сям, когда ему вздумается, я уверен, что Он может простить женщину за благоразумную предосторожность против коварного засовывания.       — Действительно, коварного, — ещё шире улыбнулась я.       Я подумала, будет ли Джейми столь прогрессивен через десяток-другой лет, когда подросшая Брианна начнёт исследовать собственные возможности предохранения.       Ну ладно, довольно для каждого дня своей заботы [Матф.6:34; реминисценция слов Фрэнка из романа Д.Гэблдон].       — И кроме того, — сказал он мягче, — не то чтобы мы собирались использовать это для того, чтобы грешить… Если я ошибусь или буду богохульствовать, я отвечу за это перед Богом в Судный день, и с радостью, но пока что я не вижу ничего плохого в желании двух любящих родителей побыть немного наедине, чтобы подарить миру ещё одного младенца.       Он поцеловал меня.       — Нет… Предпринимай свои меры, пока не будешь готова…       Пока я не буду готова.       Одна мина разряжена. Другая вот-вот взорвётся.       Он наклонился вперёд и взял моё лицо двумя руками, целуя меня столь нежно, что мне захотелось плакать. Я чувствовала, как давят спрессованные мысли, готовые вырваться из моей груди.       — Джейми…, но это…       Он сощурился в улыбке.       — Никаких «но». Если с этим проблемы у Папы Римского, он может обратиться ко мне сам.       Несмотря на мою озабоченность, я коротко хохотнула, вообразив, как Папа Пий XII в нашей гостиной спорит с моим великолепным мужем по поводу этичности использования контрацептивов.       — Нет, нет… Джейми, мне нужно тебе что-то сказать, — торопливо вырвалось у меня, и он мгновенно застыл.       — Что, любимая?       — Я подумала… — Я схватила подушку и обняла её обеими руками, находя в ней опору. — Это… Я думала, что снова подожду некоторое время, прежде чем зачать ребёнка…       Я замолчала. Он склонил голову набок и дёрнул ртом, будто подавляя улыбку. Его глаза сияли… предвкушением?       — Ты… теперь передумаешь?       — Я хочу пойти в медицинскую школу, — неловко выпалила я.       В мгновение ока его сияющее лицо обратилось в камень. Ни гнева, ни удивления — только этот бесстрастный контролируемый вид, под которым он так наловчился скрывать свои эмоции. Он закрылся. Он присутствовал. Но закрылся.       — Ты училась в медицинской школе, чтобы стать медсестрой?       Его голос был лёгким и ровным, но чужим.       О, молю, Господи, пожалуйста, пусть он поймёт!       — Училась, — медленно начала я, — но только на медсестру. Чтобы быть полноценным доктором медицины, нужно пройти более серьёзное обучение, но зато это даст гораздо больше возможностей. Можно заняться хирургией, назначать лечение, ставить диагнозы! И это… ну, это дорого, и нужно несколько лет, чтобы закончить, но я… уже некоторое время я это рассматриваю.       — Ты сказала «дорого»… Мы можем позволить это себе? — спросил он.       Его лицо всё ещё оставалось непроницаемым, голос — спокойным. Он не смотрел на меня.       — Да. Я получила часть наследства, оставшегося после дяди Лэмба… И с твоей зарплатой мы сможем уложиться, если будем аккуратны в расходах. Мне предлагают кредит на обучение, и с ним мы сможем воспользоваться преимуществами. Мой потенциальный доход после окончания будет неизмеримо выше, поэтому мы без труда выплатим долг.       Он не проронил ни слова, только кивнул, нахмурив брови в размышлении.       — Я смогу, Джейми, — сказала я, изо всех сил стараясь не молить, но тщетно. — Несколько лет будет сложно, но у нас есть Пенелопа, и я могу первые пару лет учиться дома, и…       Он поднял руку.       — Джейми, пожалуйста, выслушай меня…       Но он успокаивающе взял меня за плечо, легонько стиснув.       — Если ты хочешь, Клэр… ты получишь это.       Я смотрела на него, разинув рот.       — Спасибо, — прошептала я, когда огромная тяжесть упала с моих плеч. — От всей души спасибо.       Он улыбнулся неярко, но с подлинной любовью и волнением.       — Я не сомневаюсь, что ты чудесно справишься… Мы справимся с частностями, когда они наступят. Вместе.       Я наклонилась и поцеловала его, пальцами вороша ему волосы.       — Джейми… Спасибо тебе… Ты не представляешь себе, как это для меня важно … Это, Боже, просто… спасибо тебе, любимый!       — Почему бы я не стал действовать ради тебя? — тихо, не громче, чем дуновение на моей щеке, спросил он.       Я проглотила комок, вставший в горле, уговаривая себя сделать последнее сегодняшнее признание.       — В общем, я подумала… может мы должны не… откладывать рождение второго ребёнка, в конце концов?       Он рывком поднял голову и я увидела, как — в одно мгновение — его маска треснула и отвалилась, вначале от шока, а потом лицо осветилось самой трогательной улыбкой.       — Я думала…       Он тяжело, с хрипом выдохнул, всё его тело, казалось, сотрясалось от слов, которые вываливались из его уст.       — Клэр, я думал, что ты говорила мне, что ты решила поменять мнение и не желаешь беременеть, чтобы иметь возможность продолжать своё обучение!       — Нет, нет! — воскликнула я, чувствуя, как ликует моё сердце. — О, нет, любимый! Я только имела в виду, что если ребёнку исполнится год или два, прежде чем я начну учиться в медицинской школе, это будет лучше, чем забеременеть в разгаре процесса, что было бы иде…       — Я полностью готов поддержать тебя, если ты хочешь этого, и никогда ни слова не скажу больше, но…       Он обнял меня за талию и толкнул обратно на подушки, целуя в исступлении. Затем отстранился, лицо надо мной было полно нежности, радости и любви.       — О, Боже, Клэр, — простонал он, беря моё лицо свободной рукой. — Я так счастлив.       — И я тоже, — беззвучно прошептала я.       Он сиял.       — У нас впереди чудесное будущее, да? Ты будешь очень хорошим доктором, Сассенах, и я уже знаю, что ты чудесная мама.       Он отстранился и осторожно положил ладонь мне на живот. Он нежно гладил, бормоча по гэльски что-то, что я не могла разобрать.       — Ты знаешь, что сейчас там нет ничего, — сказала я как бы в шутку, но мой голос сорвался.       — Но это чудесная мысль, правда? — сказал он, взглянув на меня глазами, полными слёз. — Что ты скоро будешь носить ребёнка — нашего ребёнка — в мирное время?       «И ты всё это время будешь здесь».       Он поцеловал мне руку, выпрямился и взял с покрывала диагфрагму. Он секунду смотрел на неё, засмеялся — глубоким, свободным, горловым, несомненным смехом и небрежно выбросил её за плечо, и пополз ко мне с глубоким, многозначительным рычанием.       — Снова? — спросила я, смеясь, когда он тяжело подмял меня под себя тем манером, который сводил меня с ума. — УЖЕ?       — Ну, все те разы, когда ты использовала эту маленькую затычку, не считаются, ведь правда?       Он нагнул голову, торопясь обхватить губами ускользающий сосок, потом улыбнулся мне, приподняв бровь.       — Мы должны успевать, если ты хочешь вскоре стать доктором.