Хочу тонуть в тебе

      Декабрь 1950 года       – К Л Э Р !!!       Моё сердце мгновенно сжалось от ужаса, и я, в смятении развернувшись от разложенных передо мной историй болезни на сестринском посту, увидела Джейми, с красным и искажённым лицом спешащего по больничному коридору ко мне, – что в 11 утра в среду было…       Я с грохотом выронила на пол то, что держала в руках, и очертя голову кинулась к нему.       – Джейми! – воскликнула я с бешено бьющимся сердцем, не заботясь, чёрт побери, о том, что мы находимся в госпитале и на нас смотрят десятки людей. – Ты ранен?? Бри??..       – Не ранен… Всё в порядке… – успел он проговорить, так резко стискивая меня в объятиях, что у меня даже дыхание перехватило.       Он так крепко прижимал меня, что я не могла посмотреть ему в лицо, но ясно слышала, что он плачет; и, Иисусе, ткань под моей щекой была не клетчатой рубашкой, в которой он ушёл из дома нынче утром, а… его лучшим серым костюмом.       – Джейми, – отрывисто сказала я, сама плача сильнее от его волнения, даже не зная, что случилось. – Что же, ради Бога…?       Он повторял и повторял какие-то слова, всё время ощупывая меня, касаясь по-разному и обнимая, но…       – По-английски, Джейми, – взмолилась я. – По-английски, пожалуйста!       – Я не должен… Не должен идти…       – Идти? Куда идти?       – На войну… Клэр, меня ОСВОБОДИЛИ.       Я оттолкнулась от него достаточно сильно, чтобы расцепить его объятия, и, отстранившись, взглянула ему в лицо. Да, у него на глазах были слёзы, но он сиял от радости и ОБЛЕГЧЕНИЯ.       Эмоции осветились на мгновение чем-то похожим на боль, когда он обеими руками взял моё лицо.       – Они вызвали меня, mo ghraidh [любимая]. Позавчера я получил письмо.       – Ч… Что? – тут же зарыдала я, и мир вокруг меня взорвался, пока я пыталась воспринять смысл его слов.       – Но я не должен идти… И мне вообще никогда не надо будет идти…       Он неистово поцеловал меня, заставив посмотреть ему в поразительно весёлые глаза.       – Сассенах… mo chridhe… Я СВОБОДЕН!       Раньше в этот же день       – Какой вы нервный сукин сын, а? – сказал офицер медицинской службы, стирая кровь со своих губ и поднимаясь с пола.       – Я… умоляю меня простить, сэр… Майор…       Джейми заикался, хотя внутренне кипел, проклиная себя, посылая к чёрту себя и свои инстинкты.       Боже, это точно решит его судьбу, если не что похуже.       Он всё ещё стоял в зелёной бумажной рубахе в углу маленькой комнатки, сжав трясущиеся кулаки и безуспешно пытаясь оставаться неподвижным и спокойным, и только его прямая спина не давала назвать его «съёжившимся», но сердце и память вопили, а перед глазами вспыхивали давние образы.       – Удар у вас хорош. Разве вам никогда раньше не осматривали простату, а?       Поразительно, но мужчина криво ухмыльнулся, поворачиваясь к бумагам на столе.       – Я предупредил вас, как только попросил развернуться, вы знаете.       – Ну да, я не…       «Не знал, во имя Господа, что такое простата, не говоря уж о том, где она расположена».       Он подавил рычание.       – Нет, никогда.       «И что внутренний голос заорал мне, чтобы я перерезал тебе глотку, если ты подойдёшь ко мне ещё раз».       Но он заставил себя разжать кулаки и постараться сказать спокойно:       – Это было… непростительно… Я… заплачу любую компенсацию…       Майор махнул рукой и повернулся.       – Не беспокойтесь об этом.       Джейми моргнул.       – Сэр… Я поранил вас до крови… Конечно, я…       – Я сказал: не беспокойтесь насчёт этого, – решительно сказал человек, затянувшись сигаретой, а потом продолжил писать в своих бумагах, – с физическим мы покончили, так или иначе.       Почему медик счёл целесообразным курить перед посетителем… Но, невзирая на недостатки майора, с его стороны было более чем любезно спустить на тормозах факт, что Джейми ударил его по лицу и швырнул на пол при исполнении тем служебных обязанностей.       – Можете одеваться, – сказал майор. – Когда будете готовы, приходите ко мне в кабинет напротив.       Джейми в своём углу ради безопасности не двинул и суставом, пока за офицером плотно не закрылась дверь. Он выдохнул, казалось, всем сердцем и пошатнулся, прислонившись к столу для осмотра. Он почувствовал поднимающуюся панику, но затолкал её обратно. Не сегодня. Не сейчас.       Он получил повестку через три недели после регистрации, – скорость неслыханная, как ни крути. Слава Богу, тогда он был один в доме. Поэтому мог орать, плакать и молиться, УМОЛЯТЬ всей своей душой.       Он пригласил Чарли Макалистера на стаканчик виски, чтобы спокойно выяснить у друга, как это делается. Он глубоко уважал всех парней в Фернакре, но не был уверен, что шёпотки о его вопросах не вернутся к Клэр через Тома и Мэриен. Он встречался с Чарли несколько раз после Самхейна (а планы встречи двух семей то и дело срывались праздниками, погодой, перепадами самочувствия беременной Клэр). С Чарли он мог говорить как мужчина с мужчиной, – пусть как аутсайдер с аутсайдером, – без страха… По крайней мере, не боясь возбудить подозрения Клэр.       «Нет, ты не обязан идти на войну немедленно, – сказал Чарли, – просто явишься для медицинского обследования. Затем у тебя будет какое-то время, – порой несколько недель или месяцев, – чтобы привести в порядок дела и попрощаться. Тебя научат обращаться с оружием и всему, что необходимо, а затем пошлют на фронт на несколько месяцев или лет».       Джейми из книги узнал, что Корея – на другом конце мира. Из газет, которые он читал ежедневно, но теперь смотрел на них другими глазами, он знал, что, после пары лет щадящей мобилизации, в 1950 году уже наблюдалось увеличение более чем на две тысячи процентов (две тысячи процентов!!) по сравнению с количеством призванных в 1949 году, и далёкая война становилась всё более и более смертоносной, поглощая людей, как преисподняя.       Клэр упавшим голосом говорила, что мужчины, призванные сейчас на войну, возвращаются только после окончания срока мобилизации, или если они ранены, или…       Он не мог рассказать Клэр. Будучи трусом, он обречён нести эту метку, но он не может сказать жене в лицо, что их жизни вскоре снова перевернёт война, и на этот раз война, к которой он был в крайней степени не подготовлен и не обмундирован, пушечное мясо для любого оружия, каким бы она ни велась. Он не может ни посмотреть ей в лицо, ни коснуться живота, где растёт ещё один их ребёнок, которому суждено родиться без отца. Он был трусом, но если бы он посмотрел ей в глаза и сказал, он бы не смог выйти за дверь. Он взял бы её в постель и занимался бы с ней любовью, и плакал, и снова любил бы её, снова и снова, пока Вооружённые Силы Соединённых Штатов не утащили бы его из дома своими собственными руками. И поэтому нынче утром он поцеловал жену и дочь, сел в машину, где на заднем сидении лежал его лучший костюм, и отправился на призывной пункт.

***

      Бостонский пункт приёма и оформления лиц на военную службу был массивным, зловещим и элегантным зданием, и повсюду разносилось эхо шагов в сапогах. С каждой стены кричали плакаты, листки наперебой уговаривали, позорили или льстили, чтобы молодые люди добровольно вступали в Вооружённые Силы; однако это казалось возмутительно спорным моментом, учитывая, что голос из громко-говорителя весело напомнил ему, что теперь он прошёл сквозь «входную дверь свободы» и его военная карьера уже началась.       Наибольший ужас, возможно, внушало единообразие всего этого: всё, что попадалось на глаза, от письменных столов в каждом кабинете до последнего бейджа на мундире последнего солдата, было идентичным по форме и использованию. Война, считал Джейми, – это кровопролитие; это он прочувствовал до глубины души; необходимость защищаться и защищать – да; но эта.... пышность? Он видел её только в английской армии в своём собственном веке, и у него были все основания догадываться, какие предательства могут совершаться за этим порядком. И, может быть, именно это знание невольно послало его кулак в лицо майору и напомнило ему, что он бы сделал это снова, чтобы не стать жертвой другого офицера.       И по этой причине, так же как и из-за мобилизации сердце Джейми кричало, когда он одевался и переходил в кабинет майора. Майор медицинской службы Марк Баррингтон, доктор медицины (как он прочитал на красивой табличке), кивнул ему, но продолжал строчить на листе, лежавшем перед ним. Джейми сел в кресло напротив через широкий стол и сжал шляпу в руках.       Прошла целая минута.       – Когда же меня призовут? – выпалил Джейми, когда уже больше не смог выносить этого.       Майор Баррингтон ошеломлённо поднял желчные глаза.       – Чтобы я мог начать готовиться.       – Попридержите ваших лошадей. Мы провели телесный осмотр, но должны пройти ещё кое-что, – сказал майор, беря медицинскую карточку Джейми сверху стопки и изучая её. – Итак, скверные шрамы у вас на спине… жуткая рана на ноге... сломанные пальцы... травма задней части черепа… Больше порезов, ожогов и шрамов, чем я могу сосчитать ... И другие травмы, – осторожно сказал он, прежде чем посмотреть на Джейми поверх очков. – Вы прошли ад, не так ли, Фрейзер?       Джейми сжал губы и сдавленно произнёс:       – Я делал то, что следовало, когда возникала необходимость.       Майор Баррингтон кивнул. Он помолчал минуту, потом мягко спросил:       – Батаан?       Это слово абсолютно ничего не говорило Джейми.       – Или Палаван? Чанги?       Увидев понимание на лице майора, Джейми воспользовался шансом, сжав губы ещё сильнее и слегка пожав плечами:       – Что-то вроде.       – Я сам получил от япошек несколько шрамов, – мрачно произнёс майор. – Вам повезло, что вы вернулись живым.       – Да, слава Богу, – ответил Джейми с чувством.       «Конечно, военные подразделения в войне Клэр сражались против японцев», – вспомнил он. Это достаточно хорошо состыковывалось с его неоднозначным рассказом о пленении во время службы и долгом заключении.       Майор просматривал другие страницы в личном деле Джейми.       – Почему здесь нет записей о вашем последнем месте службы?       – Это… сложно…       – Возможно, стоит поработать со «сложностями», – откровенно сказал майор Баррингтон. – Если бы у вас были документы, что вы сражались в последней войне, на этих основаниях вы могли бы получить освобождение.       «Боже, если бы только Фрэнк Рэндалл мог сотворить ещё одно чудо!»       – Я не уверен, что британцы затребовали бы меня, – осторожно сказал Джейми. – Меня взяли в плен, понимаете, и они, кажется, склонны… скорее сделать вид, что меня никогда не было, чем признать, что бросили меня на произвол судьбы.       – Ублюдки, – произнёс Баррингтон с таким ядом, что Джейми взглянул на него. – Самое малое, нафиг, что они могли сделать.       Джейми странным образом был тронут. Но он лишь стеснённо пожал плечами и мрачно промолвил:       – Судьба такая.       Майор Баррингтон долго и пристально смотрел на Джейми. Затем решительно кивнул и закончил свою писанину на той же странице, над которой работал, когда Джейми вошёл.       Джейми закрыл глаза и подумал о Клэр, о том, как она улыбалась, когда смотрела на Брианну, как её глаза светились, когда она говорила о чём-то ужасно странном в госпитале, как она…       – Ну, чертовски обидно, – внезапно произнёс майор, переворачивая страницу и продолжая записи.       – Хм… Что обидно, майор?       – Вы преуспели в испытаниях на выносливость и силу. Зрение идеально. Ты просто самый огромный ублюдок, которого я когда-либо видел во плоти, и, основываясь на том ударе, который ты мне нанёс, я уверен: ты мог бы захватить коммуняк в одиночку, – смеясь, сказал он, – но эта рука портит всю сделку. Правше нужна здоровая рука, чтобы стрелять из табельного оружия.       Рот Джейми словно наполнился песком, когда он выдавил:       – Правше?       Майор подвинул по столу листок вместе с ручкой.       – Подпишите здесь, мистер Фрейзер, и вы свободны навсегда.       Джейми бешено просканировал запись взглядом.       «Джеймс А.М.М. Фрейзер. Категория 4-F… Зарегистрированный не годен для военной службы».       Джейми внутренне ликовал от рождающейся надежды и облегчения, но…       «Прости меня, Клэр».       – Мне честь не позволит утаить, майор Баррингтон, что я левша. Увечье моей правой руки не мешает мне стрелять из муш… винтовки. И я давно получил эту травму. С тех пор я сражался много раз .       Майор поднял взгляд от документов, изогнув брови.       – Я сказал: вы правша, значит, вы – правша.       Абсолютно ошарашенный, Джейми только рот разинул.       Баррингтон закатил глаза и замахал рукой.       – Вы хотите ехать в Корею?       – НЕТ! – сразу же ответил Джейми, и, заметив его ярость, майор сразу опустил руки.       – Нет, – спокойнее повторил Джейми. – Вовсе не хочу. У меня семья: жена, дочь, ещё один ребёнок на подходе. Но я не тот человек, что избегает своего долга. Да, я очень хочу освободиться от военной обязанности, но не ценой бесчестного поведения.       Майор на самом деле улыбался.       – Если бы не акцент, я бы принял вас за самого грёбаного Капитана Америку.       Прежде чем Джейми начал спрашивать, кто это, ради Бога, такой, Баррингтон встал по стойке смирно, и Джейми растерянно последовал его примеру.       – Если здесь есть хоть какое-нибудь бесчестие, – майор посмотрел Джейми прямо в глаза, как мужчина мужчине, – пусть оно падёт на меня, слышишь?       – Майор… Я не могу…       – Ты МОЖЕШЬ… Вы уже прошли свою войну, Фрейзер. Идите наслаждайтесь вашим миром.       Он ещё раз сунул Джейми ручку.       – Расписывайтесь в этой строке, чёрт возьми, пока я не передумал.