***
В маленькой квартирке Макалистеров были все те же современные удобства, что и в нашем собственном доме, но что-то, может быть, запахи? — нет, не в них дело. Что-то здесь было похоже на Шотландию. На дом. По крайней мере, я видела это по осанке и поведению Джейми. Что же касается страны, где родилась я сама, я редко питала какую-либо значительную привязанность к Англии, за исключением хорошего чая и холмистой местности. Для меня дом был везде, где я ложилась спать, и с дядюшкой Лэмбом, войной и опытами восемнадцатого столетия, конечно, я большую часть жизни провела среди чужаков, чем среди соотечественников. Но Джейми был шотландцем до мозга костей, и даже этой шотландской нотки — американизированной и слегка ирландской, постольку поскольку, — хватило, чтобы он засиял от облегчения, хлынувшего от этой картины и в моё сердце. Он был счастлив жить с нами в Бостоне, я знала, он был в восторге! Вся наша семья вместе и в безопасности — это всё, чего он желал; но новые переживания этой более глубокой «домашности» исцеляли его душу, и я поблагодарила Бога за то, что на пути Джейми появился Чарли Мак. Это было чистое наслаждение видеть, как они вдвоём быстро говорят по-гэльски, как братья. — Они вместе — словно два щенка, не правда ли? — вторя моим безмолвным мыслям, с любовью спросила Сёрша и села рядом на софу. — И в самом деле, — засмеялась я, наблюдая за ними через дверной проём столовой. У Сёрши были такие же рыжие волосы, как у Джейми, веснушки и весёлый характер. — А ты сама говоришь по-гэльски, Клэр? — Совсем немного, — попыталась я ответить на этом языке, с ужасным акцентом, но была вполне уверена в правильности слов. — Очень хорошо, — смеясь, оценила она, прежде чем обратиться снова к английскому языку, и её ирландский акцент звучал широко и без стеснения. — Приблизительно столько же я об этом сама знаю. Мои родители не очень-то хотели, чтобы я выходила замуж за шотландца, но я не жалею. За исключением, может быть, склонности Чарли по-дурацки садиться в лужу. — На самом деле, это довольно мило, — заверила я её. Сёрша невольно улыбнулась. — Будь я проклята, если не по этой причине этот идиот свёл меня с ума. Мы засмеялись и устроились поглубже на удобном диванчике, забравшись под домашние пледы. — Итак, Чарли говорит мне, что ты и Джейми изначально познакомились в Шотландии? Тебе там понравилось? — Понравилось! — Я помолчала буквально секунду. — Ну, по правде говоря, там произошло много всего печального… Но также там прошли наши счастливейшие дни, — добавила я, вспоминая о довоенном Лаллиброхе. — Как ты считаешь, вы когда-нибудь вернётесь? Я долго размышляла об этом. — Непременно побываем. Я думаю, когда Брианна и… — я показала на живот, — … достаточно вырастут, чтобы посмотреть и послушать рассказы. — Вы никогда не собирались вернуться туда навсегда? Кажется, у Чарли есть такая мечта… Я бы удивилась, если у Джейми не было бы подобного желания. Мы и в самом деле говорили об этом, и я знала очень противоречивые мысли Джейми на этот счёт. — Отчасти он очень хочет в Шотландию, да, но в Шотландию, которой давно нет. Она удивилась: — Как это? — Джейми пережил там… множество тяжёлых моментов. Он потерял семью, так что никого не осталось. — Ни души? — Никого, — повторила я с болью. — Я рассеянно погладила ребёнка в животе. — Поэтому он скучает по стране и по народу, по обычаям, но в Шотландии у него из своих никого нет. — Это очень печально, — прошептала Сёрша, украдкой поглядев на мужчин в столовой. — Да. Но, понимаешь, ему легче жить в Америке, храня Шотландию в мыслях такой, какая она была, чем страдать от боли утраты того, что было раньше. — Ага, я понимаю… По крайней мере, у него есть дама… и малыши. Мы обменялись улыбками, и мне захотелось её расспросить ещё о её собственной семье, но как раз в это время спустились дети: Бри, четырёхлетний Нолан и маленький Уилл, только начинавший ходить. Не по собственному почину — стайка детей визжала, преследуемая по пятам их отцами. — Вы нисколько не лучше детей! — рассмеялась я. — Ага, может быть, — широко улыбаясь, согласился Джейми. — Но по крайней мере, мы достаточно взрослые, чтобы выпить, а они — нет. — Я — да! — настаивал Нолан. — Я уже полностью вырос! — О, да, конечно, — подмигнув, сказал Чарли. — Я забыл, что среди нас есть взрослый мужичок. Он пошёл на кухню и вернулся с имбирным элем в бутылках. — Мужчине нужно выпить. Он открыл крышку и протянул стеклянную бутылку сыну, который страшно важничал от признания своей зрелости. Бри стремилась, чтобы её тоже заметили. Она подбежала на коленках, настаивая: «Я тоже мужичок, ТОЖЕ!», не позволяя Чарли сказать иначе. Он и не сказал, слава тебе, Господи. У него уже была готова бутылка для неё. — Ну давай и ты, мужичок. До этого Бри никогда не пила газировку и, сделав первый глоток шипучего напитка, удивлённо отпрянула, будто решив, что лучше обойдётся без этой новинки. Но, будучи истинным Фрейзером, она никогда не признала бы поражение перед Ноланом, который с такой гордостью выражал наслаждение своим напитком, поэтому она храбро выпила, почти мгновенно яростно разыкавшись. — Тост к Хогманаю? — предложила Сёрша, поднимаясь на ноги, чтобы налить немного виски. Она предложила и мне выпить, но я согласилась только на имбирный эль. Я знаю, что многие беременные регулярно выпивали (как и я в прошлом), но теперь каким-то образом мне становилось плохо от одной мысли случайно отравить малыша. Тосты звучали плотно и скоро. За наши семьи! За Новый год! За лучший сезон на поле! За виски! И даже… — За нашего Красавчика Принца! — провозгласил Чарли, скосив глаз на Джейми, грубо махнув рукой на потолок. — Пусть спит с пауками в могиле, раз был таким безответственным мудаком! — Ааа, черти! — простонала я с чувством. — Ага, — хитро кивнул Джейми, когда выпил, однако и перекрестился. Он внезапно поперхнулся, когда Бри громко спросила: — Чой-та — мууу-да…? Не успели мы отреагировать, как Нолан, дьявольски ухмыльнувшись, уже начал объяснять: — Это значит… — С тебя хватит, a bhalaich [мальчик], — строго сказала Сёрша. — Что бы сказала бабуля Мюррей, если бы услышала, что ты знаешь такое слово? Я затряслась от беззвучного смеха вместе с Чарли, так что еле расслышала спокойный вопрос Джейми: — …Мюррей? Мой живот схватило, и я подняла на мужа глаза. Он жёстко контролировал своё лицо — верный признак глубокого душевного потрясения. Боже милостивый… — Мама моей матери. Они живут вместе в Кэмбридже, — весело сказал Чарли, подливая всем ещё виски. — Макалистеры совершенно не одобряли выбор моего Па, но даже они в конце концов признали, что она была прекрасной женщиной. Сильная, уверенная и находчивая. Не такая, что очарует королевство, но чертовски необоримая, как все Мюрреи. Необоримая. Как Дженни. — Хм, из какой части Шотландии семья вашей матери? — небрежно спросила я. — В основном, из окрестностей Инвернесса. От волнения сердце забилось чаще. Совсем недалеко от Брох Мордхи. Я уже открывала рот, чтобы задать дополнительные вопросы, рассказать и уточнить, но поймала взгляд Джейми и еле заметный кивок. И закрыла рот. Позже, после ужина, когда Чарли и Сёрша убирали со стола (отвергнув наши неоднократные предложения помочь), мы с Джейми вернулись с детьми в гостиную. Я взяла Джейми за руку. — Почему ты не хочешь, любимый? — ласково спросила я. Он знал, о чём я, но не ответил, не посмотрел мне в глаза. Он прижал меня к себе и поцеловал в щёку. — Это… — начала я на пробу, но он уже заговорил. — Для меня достаточно того, — просто сказал он, — что они могут быть. И хотя сперва я была поражена, так как мне показалось нелепым нежелание знать точно, к вечеру я всё же поняла, что он имел в виду. В ЗНАНИИ была окончательность. У Дженни и Иэна, несомненно, были ТЫСЯЧИ потомков, и даже в этом случае шансы, что мы встретили кого-то из них по прямой линии были весьма маловероятны или, в самом крайнем случае, очень трудно доказуемы. Позволить ему верить было уже подарком. Я видела это в глазах Джейми, мягкое ожидание этого, настоящее братство между ним и Чарли теперь даже углубилось. Нежность, которая лучилась с его лица, когда он присел поговорить с маленьким Уиллом об игрушке. Я почти воочию видела мысли, крутившиеся у Джейми в голове. Могло что-то в этом пареньке принадлежать самому Иэну? Дженни? Эллен из Леоха или Чёрному Брайану Фрейзеру? Ага… Могло.***
— Бри, дочка, ты хочешь посидеть с Па? — Нет, — ответила она, пожав плечами и потерев ладонью личико. — Я хочу с мамой. — Довольно справедливо, — засмеялся Джейми. — Я бы тоже предпочёл твою маму. — Иди сюда, детка, — поманила я и, слегка застонав, подняла её к себе на колени. — Уф, вот моя милая девочка. Я смаковала, как всегда, ощущения, держа Бри в объятиях и младенца во чреве. Звуки вокруг нас были приглушёнными и отдалёнными, пока мы сидели в тёплом гнёздышке любви. В десять часов включили радио, слушая поздравления с Новым годом, шедшим по стране. Мы приехали ближе к ночи, с малышами, которые днём были уложены спать с задержкой, чтобы избежать сонливости, но поздний час всё же поборол их. Горячего шоколада и ломтиков шотландского рождественского торта Блэк-Бан [Употреблялся в 12-ю ночь Святок, теперь обычно готовится на Хогманай — шотландский Новый год. Обычно содержит изюм, смородину, миндаль, цитрусовую цедру, душистый перец, имбирь, корицу и чёрный перец.] в одиннадцать вечера хватило, чтобы временно поддержать их возбуждение, но всё равно пришлось потрудиться, чтобы заставить их всех осознать величие момента, когда мы все встали на ноги в последние секунды 1950 года. Пять… четыре… три… два… Один!!! И как только он наступил, по радио зазвучала «Старая дружба» [песня на слова Роберта Бёрнса (1788), традиционно новогодняя в англоязычных странах]. Она, конечно, абсолютно ничего не значила для Джейми. Он жил раньше Бёрнса и его стихов и в любом случае не мог различать мелодию, но с живым интересом прислушивался к словам. Чарли пел, заглушая радио, по-шотландски, хотя я знала только ту же английскую версию, которую передавали. Как можно дружбу позабыть, Не вспоминать всегда? Как можно дружбу позабыть, Те давние года? И впервые в моей жизни, ощущая близость детей и Джейми, который обнимал меня за спину, я слушала песню с содроганием: С тобой мы мчались по горам, Где пахла резеда, Не чувствуя усталых ног, В те юные года. Плескались вместе мы в ручьях, Где солнце и вода, Но разделили нас моря, Казалось, навсегда. Слёзы текли по нашим с Джейми лицам, когда мы безотрывно смотрели друг на друга. Нет, мы не забудем никогда нашего прошлого: ни резеду нашей жизни, ни усталость ног на военных тропах, ни бушующие моря трагедии, которая в самом деле однажды разделила нас. Пожмём же руки, верный друг! Подставь бокал сюда! За встречу после всех разлук, За добрые года. И когда мы двинулись к парадной двери, чтобы встретить «первую ногу», я поцеловала своего верного друга, и мне не нужно было высматривать никакого темноволосого незнакомца, чтобы знать, что 1951 год будет лучшим годом в нашей жизни.