Хочу тонуть в тебе

      Комментарий автора:       Заявка в Тумблере: Первое УЗИ во время беременности Клэр.       Примечание: ТАК… Дело вот в чём: 1951 год — это по крайней мере десять лет до первых ультразвуковых исследований плода.       Однако это была одна из первых сцен «Хочу тонуть в тебе», которую я написала после воссоединения (даже до этой пророческой просьбы!) и тогда я даже не подумала об исторической неточности. Оооооо, я попрошу вас поверить в «предлагаемые обстоятельства» и просто наслаждаться несвоевременной историей.       [Также здесь мы немного дальше прыгаем во времени, чем обычно, но я беспокоилась, как бы добраться до знаковой сцены. Итак, МЫ ДОБРАЛИСЬ (но я планировала возвращение назад на следующих страницах, поэтому, если хотите, не колеблясь, спрашивайте о сценах за те месяцы, которые мы уже прошли).]

***

      Конец апреля 1951 года       Госпиталь Гарвардского университета       — Ничего страшного… Радость моя… Со мной всё хорошо!       Слова раздавались чуть слышнее сдавленного бормотания в его рубашку. Судя по тому, как сильно он меня сжимал, мне нужно было настоять и поговорить с ним напрямую, а не оставлять сообщение на ресепшне Фернакра. Или по крайней мере я должна была более решительно сказать девушке, что нет абсолютно никакой чрезвычайной ситуации.       Я крепче обняла его, успокаивая.       — Мне так жаль, милый… Я правда не хотела пугать тебя. Всё отлично, клянусь.       — Но Нэнси сказала, что ты в госпитале.       — В госпитале… В Гарварде…       — Да, не в твоей собственной больнице… И я был на самых дальних пастбищах, — торопливо произнёс он, крепко обхватывая мою голову. — Им так много времени понадобилось, чтобы доехать, потом найти меня… и потом трафик… Я подумал… ребёнок…       Боже, и что он должен был подумать! Я была на седьмом месяце, в то самое время, когда…       — С нами всё в порядке, Джейми, клянусь! Видишь? Мы в академическом крыле, не в палате интенсивной терапии.       Я, вырываясь из его объятий, потянула к открытой неподалёку двери.       — Пойдём со мной: я тебе кое-что покажу.       Пытаясь сдержать ухмылку, я быстро вывела его в пустой лекционный зал и закрыла за нами дверь.       Стоя там, всё ещё в рабочей одежде, пахнущей лошадьми, Джейми тяжело дышал и смотрел так, будто собирается плакать, или кого-то бить, или то и другое.       — Пожалуйста, скажи, что случилось, а то у меня уже грудь разболелась.       Преодолевая его волнение, я ухитрилась посадить его на профессорское кресло и склонилась на парту, глядя ему в лицо и пытаясь сдержать бурю восторга.       — Ты знаешь, что сегодня утром у меня был последний экзамен?       Джейми кивнул… замялся и нерешительно спросил:       — …Хорошо прошёл?       — По-моему, очень хорошо. Но когда я собрала свои вещи и пошла на выход, профессор неожиданно остановил меня и спросил, не хочу ли я поучаствовать в демонстрации на одном из отделений медико-технических исследований. Конечно, он застал меня врасплох, но я доверяю доктору Гордону, — ты помнишь, он всегда сопереживает и готов оказать поддержку? — поэтому мне, по крайней мере, захотелось посмотреть, о чём идёт речь.       Но этот расклад нисколько не уменьшил напряжения Джейми, фактически он, наоборот, был больше ВСТРЕВОЖЕН при упоминании о моём участии в каких-то непонятных экспериментах. Ну, и я тоже!       Я торопливо продолжила:       — И поэтому он меня привёл в научное крыло и представил… И, ну, я позвонила в Фернакр, как только они объяснили, что именно они собираются тестировать, потому что… О, Джейми, это, должно быть, настоящее волшебство — показать тебе, как это происходит. Но мне удалось получить ещё одну прекрасную вещь.       Я с колотящимся сердцем протянула ему глянцевую картинку.       — Это нечто вроде рентгена, видишь? Это только начальные пробы… Единицы людей в мире используют эту технологию.       Он всё ещё смотрел вниз, и, чтобы заполнить паузу, я нервно забормотала.       — Это даже не то что нечёткий отпечаток, как я видела. Я клянчила у кого-то, чтобы нашли фотоаппарат, но вспышка, отражающаяся на стеклянном экране телевизора, затрудняет просмотр, и я уверена, что сама печать тоже низкого качества. Я приставала к другому отделу, чтобы они быстро сделали её для меня, поэтому это всего лишь размытое изображение, но…       Больше полминуты Джейми смотрел на снимок, поворачивая его так и эдак…       Но наконец образ встал на место, потому что он выдохнул и чуть не уронил его.       — Ты видишь? — просияла я, сдерживая слёзы. — Тебе видно?       — Это…?       — Да, — задохнулась я, — это он.       Джейми был настолько поглощён зрелищем, что не сразу услышал меня. Затем он повернулся так резко, что мог повредить шею, и заморгал, будто посмотрел на яркое солнце.       — О… он?       — Именно на этом снимке не увидишь, — прошептала я, не нарочно понизив голос, но захрипев от волнения, которое не смогла сдержать, — однако техник был уверен.       — У нас будет… — Джейми ухмыльнулся, словно набитый дурак … — мальчик?       Я кивнула, улыбаясь и плача, и крепко сжала губы, внезапно потеряв дар речи из-за счастливого комка в горле.       — О, Клэр…       Джейми вмиг вскочил на ноги, смеясь и сжимая меня так же крепко, как тогда в коридоре, но теперь от счастья.       — О, ЛЮБОВЬ МОЯ!       Он сиял, глядя мне в глаза, держа моё лицо в своих ладонях.       — Я был бы рад маленькой девочке, милая моя, но… Иисусе, Боже, знать!.. Это… абсолютно чудесно.       — Честно говоря, я тоже… не могу себе этого представить, — прошептала я, прижавшись лбом к его лбу и смотря на свой живот — на своего сына! — Иметь возможность видеть нерождённое дитя… Иметь возможность посмотреть прямо в матку, не разрезая её! Я никогда не мечтала об этом. Джейми, это… Я видела его.       — И он… в порядке?       — Насколько они могли судить. — Я вздохнула и улыбнулась, сдаваясь. — Да, да, он в порядке.       Если два человека в своём уме могут бредить от радости и облегчения, это были мы. Любой прохожий принял бы нас за выживших из ума — так мы сияли и ухмылялись, изо всех сил стискивая друг другу лица и руки.       Без разговоров Джейми засунул драгоценный снимок себе в нагрудный карман, схватил меня в охапку (игнорируя любые протесты, что я слишком тяжёлая, чтобы меня носить) и уселся обратно на стул, держа меня на коленях.       Мы сидели там, не знаю сколько времени, в блаженном молчании и трепете, обмениваясь нежными касаниями и междометиями.       Наконец, Джейми просто не смог сдержать себя.       — Как мы назовём его? Нашего… сына?       До сих пор мы вовсе не обсуждали имена: пока роды были далеко, мы оба, возможно, боялись искушать судьбу. Но сегодня я видела ребёнка — видела очертания крошечных ножек в тот самый момент, когда почувствовала их пинок. И от этого всё изменилось. Риск оставался, и страх тоже оставался, но теперь во мне сияла надежда, которую излучало всё моё существо. Это ребёнок, этот маленький мальчик был жив и благополучен. С ним всё будет хорошо. И ему нужно имя.       — Ну, давай посмотрим, — просияла я, рисуя пальцем узоры на плече Джейми. — Полагаю, если у нас есть Брианна, нам Брайан не нужен.       Джейми засмеялся:       — В самом деле, не нужен… Первый Брайан Фрейзер загордился бы на небесах. Однако как насчёт твоего папы? Генри — хорошее, сильное имя, а? Как ты думаешь?       — Я бы с удовольствием использовала его в качестве второго или третьего имени… Но я не считаю, что это должно быть его первое имя.       — Его, — лучезарно улыбаясь, пробормотал Джейми. — Он — это ОН.       На середине поцелуя меня пробило на восторженное хихиканье.       — Да, милый, — склонилась я к его губам. — Он — это ОН.       Джейми просиял.       — Теперь скажи насчёт имени Роберт? Так звали моего младшего брата, а также это одно из имён моего папы.       Я, должно быть, на это скривилась, потому что он улыбнулся и, нагнувшись, погладил мой живот, заговорщицки шепча: «Твоей маме не нравится твоё имя, крошка Рэбби».       Я засмеялась и добросовестно исправила его:       — Честно говоря, мне никогда не нравилось имя Роберт. Роберт… РОБЕРТ…       Я попробовала это имя ещё несколько раз, гримасничая при повторении слогов.       — Нет, извини, Роберта точно не будет.       Джейми не обиделся, и, на самом деле, каждый из нас повторил отвергнутое имя ещё по нескольку раз, пробуя смешные акценты и интонации, чтобы полностью исключить его в качестве лидера, пока не превратились в хихикающую массу в профессорском кресле.       Затем, будто под воздействием магнетизма, мы успокоились и снова посмотрели на мой живот — на нашего маленького «его».       Мы долго не шевелились, оба представляя, будто видим нашего сына, свернувшегося во сне, как это кратко и неясно удалось мне.       — Ламберт? — спросил Джейми.       Я тепло улыбнулась, но покачала головой.       — Уильям? — попозже негромко предложила я. — В память твоего брата?       Джейми хмыкнул в знак понимания, подумал, но ничего не сказал.       За высоким окном, залитым солнцем, чирикала птичка. Тени листьев отсвечивали на стенах, и несильный ветерок окружил нас весенним ароматом.       И когда другая птица ворвалась в пределы нашего маленького убежища, рука Джейми многозначительно надавила на мой живот, а он, с сияющими глазами, предложил:       — Что насчёт… Иэна?       — Иэн… — прошептала я в ответ, положив руку на его и чувствуя, как что-то прекрасно встало на своё место. — О, да, Иэн… То, что надо.       Не много лет назад оплаканный кровный брат, а сердечный брат Джейми, чья потеря всё ещё оставалась открытой раной. Они всю жизнь знали друг друга, сражались вместе и защищали друг друга, были соратниками в бою и дома. И меня впервые поразило, что Иэн Мюррей был единственным братом, которого я сама когда-либо знала. Иэн был истинным родственным духом, когда-либо существовавшим союзником в нашем кровавом логове Фрейзеров. И кроме того, Иэн был моим другом. Я скучала по его всегдашней улыбке, остроумию, состраданию…       Иэн.       Это было болезненно, но прекрасно.       — Иэн… Генри, — почтительно прошептал Джейми. — Отличное имя.       — Иэн Генри… Фергюс?.. — предложила я, и голос мой сорвался.       Я почувствовала, как Джейми содрогнулся, и коснулась его лица.       «Я знаю, любимый. Я знаю».       Господи, горе… Какое горе — иметь одного сына рядом с нами и скорбеть по другому, которого мы оставили навсегда… А для Джейми — гораздо больше, чем горе. Потому что Фергюс был с ним два этих разбитых года, был радостью и утешением для него, когда мало что могло быть хорошего, и мы больше не сможем никогда его увидеть.       — Ага, — в конце концов сказал Джейми, слабо улыбаясь покрасневшими глазами. — Иэн. Генри. Фергюс. Бичем…       — Фрейзер, — закончили мы вместе шёпотом, накрывая нашего маленького мальчика всеми четырьмя руками.       Жизнь и потеря, радость и скорбь так неразрывно переплетены.       В глазах Джейми стояли слёзы, как и в моих, и его голос был глубоким и хриплым от любви, когда он смотрел на наши руки и нежно гладил мой живот.       — Они все будут тобой гордиться, Иэн.       И чёрт меня побери, если наш малыш не пнул меня как по заказу.