***
Я не просто рефлекторно вскрикнула от неожиданности, внезапно увидев его в тот момент, когда считала, что я одна. Нет, сосредоточенная на настоящем против собственного обыкновения, я тут же заметила, как он выглядел. — Что, чёрт побери, с тобой приключилось? — нетерпеливо прошептала я, чувствуя, как саднит горло, пока рассматривала мужа широко открытыми беспокойными глазами. От макушки до пят Джейми был красен как свёкла, пот заливал его одежду и промочил волосы, обильно тёк ручейками по лицу и шее, и его дыхание было таким затруднённым, что я тут же наклонилась, чтобы проверить его сердце. Он отмахнулся от меня, и при виде его рук я заохала ещё громче. Кожа на костяшках была содрана и кровоточила, развеваясь клочьями вокруг грязных ссадин. — Боже мой! Джейми, на тебя напали? — спросила я, в панике повысив голос на несколько октав. — Тебя… — Нет, — выдохнул он, хотя его грудь поднималась, когда он вдыхал, немного покачиваясь. — Я… в норме, девочка… Я запротестовала, потому что Джейми, чёрт побери, НЕ был в норме, но он меня перебил. — Я всего лишь бегал по дорожкам. Ничего страшного. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, затем , вспомнив, что весь потный, передумал, передёрнул плечами и прошёл мимо меня на кухню. — Бегал? — недоверчиво переспросила я, следуя за ним. — Что, от МЕДВЕДЯ? Джейми, у тебя вид… — Я знаю, какой у меня вид, Сассенах, — едко ответил он, хватая с подноса стакан и наполняя его в раковине. — Я немного переборщил со скоростью, но я в норме. — Но ты же, чёрт побери, не на руках бежал, Джейми! — воскликнула я, начиная сердиться. — Даже если ты бежал и упал, ты бы ссадил ладони, а не костяшки. Попив, он что-то пробормотал по-гэльски себе под нос. — Хорошо, ты с кем-то подрался? Ты ввязался в драку? — Нет, — сразу ответил он, всё ещё пытаясь отдышаться. Однако это было не просто напряжение. Он слегка сжимал зубы и — да, чёрт его побери! — избегал моего взгляда. — Пожалуйста, просто поверь мне, Клэр, ничего не… — Просто поверить? Когда ты приходишь домой в крови? Джеймс Фрейзер, конечно, ты этого не дождёшься, — заявила я, пытаясь не повышать голос. — Я имею полнейшее право спрашивать и беспокоиться. И ты не говоришь мне, что за чёрт происходит… Это просто… Он поднял руку, и я даже сама удивилась, что сразу замолчала. — Если ты настаиваешь, Сассенах, я расскажу, — сдаваясь, ответил он. — Но ты дашь мне несколько минут отдышаться? Я открыла рот, потом кивнула, сложив руки на груди. Он выпил ещё стакан воды и закрыл глаза, глубоко дыша и нагнувшись над раковиной. — Ты позволишь мне хотя бы перебинтовать тебе руки? — сдавленно спросила я. Он удивлённо обернулся на меня через плечо и, секунду поколебавшись, слабо улыбнулся и кивнул. Я молча достала аптечку первой помощи и поставила её на стол возле раковины. Так же без слов он прополоскал руки в холодной воде, встряхнул ими и предоставил их в моё распоряжение. Большую часть грязи с ран он смыл, но я всё же положила в них антисептик и бережно очистила окружающие ткани. Он зажмурился и стиснул зубы от жжения, но не проронил ни звука. Только я перешла к выполнению хитроумной задачи наложить повязку, как Джейми спокойно сказал: — Я ударил дерево. Я чуть не разразилась одновременно смехом и градом вопросов, за которыми последовали бы его вопросы и требования. В результате этой внутренней борьбы я встала в тупик, моё лицо ничего не выражало. И я просто спросила: — Зачем? Джейми сразу не ответил, и я захотела взглянуть ему в лицо. Но он уставился на свои ноги, явно не желая смотреть на меня. Я закончила перевязку, разрываясь между миролюбивым терпением и желанием стукнуть Джейми, чтобы узнать, что с ним, к чёрту, произошло. Я дала ему ещё немного времени и снова твёрдо спросила: — Зачем, Джейми? Сердце стукнуло один раз. И… — После Каллодена… Это были самые последние слова, которых я могла ожидать в тот момент из его уст. Мы почти не говорили о сражении и о тех двух годах после него, пока Джейми не прошёл сквозь камни. Временами он пытался отвечать на мои осторожные вопросы, но кто-нибудь из нас в конце концов менял тему, так как очередное обращение к ужасным воспоминаниям больше ранило, чем приносило пользы. Я лишь в общих чертах представляла себе картину тех лет: боль, страх, одиночество и разбитое сердце. Слыша же, как свободно и добровольно он сейчас выдаёт информацию… — Весь тот день я чувствовал, как во мне умирает желание драться. Он говорил почти монотонно, лицо застыло как маска, и это приводило меня в ужас, пожалуй, ещё сильнее, чем сами слова. — Речь не только о сражении, — я мало что помню из него, — но также об опустошении, которое я ощущал, лёжа в лихорадке на поля боя… Слыша, как красномундирники пристреливают пленных, моих друзей. Он говорил медленно, словно заставляя себя оказать уважение каждому пережитому мгновению, сполна оценив его леденящий кровь ужас. — Видя, как растёт пирамида тел, приготовленных к сожжению… Лихорадка сжигала мою плоть, а я томился, ожидая, когда меня с товарищами убьют… Затем меня отправили в Лаллиброх; медленно исцеляясь, я заново учился ходить… Пещера. Занимаясь перевязкой, я ничего не говорила, чтобы дать ему возможность высказаться, но очень медленно провела большим пальцем по тыльной стороне его ладони. Нежное пожатие в ответ согрело мне душу. Но голос Джейми не изменился. — Посреди ужасов войны, когда я осознал, что потерял тебя навеки, любимая, у меня уже не осталось никакого желания драться. Его голос был ровным, но хриплым и низким, едва слышным. — Каждый новый день был просто следующим отпечатком сапога, вдавливающим всё глубже и глубже в землю. Одиночество — всё сильнее; голод — всё сильнее; тоска и сожаление — всё сильнее, всё глубже.***
Утреннюю безмятежность, столь успокаивающую и мирную час назад, теперь, казалось, прогнали стоны призраков. — Желание драться? — осторожно спросила я, отпуская его руки, желая уверить его, что я поняла, и чувствуя, что только об этом сейчас и надо спрашивать. — Дух… сила, которая превращает мужчину в воина. Скажем, бешенство; какой-то внутренний огонь, повергающий человека в опасные приключения, которых он должен бы естественным образом опасаться. Знаешь, со мной такое было однажды. Я кивнула. Я знала его как Рыжего Джейми дольше, чем Джейми ХХ века. Я знала, как это подспудное желание драться, которое он впустил в себя, оживляло и вдохновляло его, к лучшему или к худшему, на его жизненном пути, начиная с угонов скота и заканчивая побегами из тюрьмы и военными сборами. Я знала, что от этой силы нельзя уклониться, она была непоколебима и могла развязать вселенский ужас. — Эта сила так долго сидела в моей плоти, была так спаяна с жизнью мужчины, что, когда я почувствовал, как она угасает в тот день, вместе с потерями, которые я уже понёс..... Я не знал тогда, кем я был, Клэр, и вообще был ли я кем-нибудь. Большую часть дней в этой пещере, когда у меня не было ничего, кроме времени на раздумья, я был убеждён, что меня нет. Шевельнулось краткое воспоминание о первом утре после того, как он меня нашёл, тот же самый призрачный голос. «Я не был человеком с тех пор, как ты ушла… перед Каллоденом». — Когда я нашёл тебя и Брианну, — говорил он, и голос потеплел на самую малость, — каждый день с тех пор я был, Боже, так счастлив, невыносимо счастлив, так захвачен радостью и изобилием, что вовсе не подумал о душе воина, привыкшей обитать в моём теле, теле мужчины, способного на жестокость. И мне этого не хватало, — добавил он с внезапной поспешностью, в первый раз посмотрев мне в глаза. Его глаза напряжённо горели: ему было необходимо, чтобы я ему поверила. — Если в пещере такой огонь мог поддержвать меня, то отсутствие его здесь, в этой жизни, — большое облегчение, Клэр. Я больше не нуждался в нём, чтобы знать, кем я был, хорошим или плохим человеком я был, понимаешь? Я поняла. Но не сообразила, почему он использует прошедшее время. — А теперь? Он с облегчением выдохнул. — В эти несколько месяцев, даже до рождения Иэна, я обнаружил, что чувствую снова и снова искры этого огня, они проходят по моему телу. Я не мог больше не обращать на них внимания. Некоторе время я мог разделываться с ними, тяжело работая на воздухе, в конюшне, — или же приходя к тебе в постель, — немного стеснительно добавил он. — Но я думаю, что это немного похоже на твои «иммунитеты». То, что было способно однажды немедленно вылечить болезнь, благодаря новизне лекарственного средства, многие годы спустя могло оказаться недостаточным для такой же задачи, потому что тело приспособилось к нему, а действие ощущалось не столь остро. Я правильно понял? — вдруг спросил он, коротко улыбнувшись. — Довольно близко, — подтвердила я, отвечая тоже улыбкой, хотя в моём животе по-прежнему словно было полно извивающихся червяков. — Так для тебя… поколотить дерево было вроде нового лекарства? Потому что от этого стало хуже? Я сама рекомендовала ему этот метод несколько лет назад, на дороге со сборщиками ренты. При мысли о том, что он сейчас так расстроен и разочарован, что ему снова это потребовалось, я встревожилась и, откровенно говоря, немного обиделась. Он кивнул, лицо снова потемнело от смущения. — Я выхожу на пробежку, когда есть такая возможность. Я видел, что народ бегает для восстановления сил, и подумал, что это может помочь. Так оно и вышло. Вместо того чтобы прогуливаться, спокойно размышляя о чём-то, как раньше, я бегаю как можно быстрее до полного изнеможения, и обычно это помогает. Выводит это ощущение из моего организма, как бы то ни было. Но сегодня я бегал и бегал, и всё равно чувствовал себя в его власти — когда-то из-за него я голыми руками убил человека, и я… Он довольно неожиданно оборвал себя и отвернулся, закрывая глаза и привалившись спиной к кухонному столу, разрываемый изнутри тревогой и яростью и беззвучно двигая губами и подбородком, и мне захотелось обнять его, поддерживая и успокаивая, но, насколько я знала Джейми, момент был неподходящий. Я прислонилась к столу рядом с ним, но не стала звать, привлекая внимание. — Какое облегчение испытываешь, освобождаясь от этого, — хрипло повторил он, — отстраняясь подальше. По крайней мере, как я думал. Теперь, когда оно вернулось… Я не знаю, что с ним делать. — Сегодня впервые это… — Я нащупывала подходящее слово, — так переполнило? — Нет. Несколько раз в неделю у меня сердце так бьётся и я задыхаюсь, словно я умру если не сделаю… ЧТО-НИБУДЬ… Он поморщился, невольно сжимая кулаки в ссадинах. — Обычно я просто ухожу и какое-то время остаюсь один, пока не успокоюсь, иначе кому-нибудь нагрублю от раздражения. Я пока не прибегал к физическому насилию, но иногда я… — Дома я никогда не видела тебя таким, — тихо сказала я, желая успокоить его. — Ни разу. — Да, но я изо всех сил сдерживаюсь, — заметил он с оттенком скорби в голосе. — Ты и дети — это моя жизнь и радость, и на могиле матери я поклялся бы, что потрачу все силы, чтобы быть нежным с вами троими, и всё же временами это настигает, и я… Прежде чем я вставила слово, он выругался и в отчаянии махнул рукой. — Я имею в виду, разве мужчины так сильно изменились за эти двести лет, что они больше не держат чувства под контролем? И я просто животное, раз не могу… — Изменились, — тут же ответила я. — Мир изменился, конечно, и по факту мужчинам сейчас не нужно быть постоянно готовыми к бою, но, конечно, многие чувствуют подобный тайный завод внутри себя, — думаю, их в самом деле гораздо больше, чем можно было бы сказать на первый взгляд. — И что они с этим делают? — спросил он, пожирая меня взглядом: так сильно ему нужен был ответ. — Ну… — вздохнула я, чувствуя, как мрачный мир внезапно окружил меня. — О худшем газеты пишут в заголовках. Они убивают, насилуют или ведут преступную жизнь; они могут пойти в солдаты, чтобы делать подобные вещи по приказу правительства. Более распространённый тип просто всегда сердит из-за того, что внутри человека копится вся эта энергия. Многие топят чувства в вине или проявляют физическое насилие к своим близким, — как правило, жёнам и детям. Я бездумно болтала всё подряд, бесконтрольно выкладывая свои соображения. Я была очарована тем, что сама же и сформулировала. Однако, снова взяв мысли под контроль, я заметила, что Джейми побледнел. — Я клянусь тебе, Клэр, — произнёс он с решительным лицом, застывшим от боли и страха, — я никогда… НИКОГДА… — Я знаю, — тут же откликнулась я, чуть не рассмеявшись от абсурдности этого предположения, встала напротив Джейми и взяла его лицо в обе руки. — Я это знаю. Ты обещал мне, помнишь? Попытка поднять настроение необычно трогательными воспоминаниями об одном случае, когда он избил меня, оказалась неверным шагом. От этого он стал ещё более опустошенным, поэтому, не успел он заговорить, как я перебила его. — Ты сам это сказал: ты воин, и… — Был, — исправил он. — Есть. — настаивала я. — Это твоё до мозга костей, точно так же, как знание языков или шахмат. Это часть тебя, но ты никогда не был жестоким, Джейми, и я полностью доверяю тебе — ты никогда не позволишь ему пожрать тебя, как тех типов, о которых я тебе наболтала. — Пока нет... — сказал он, смущённо пожав плечами. — А вдруг я наброшусь в неподходящий момент или что-нибудь скажу детям в таком состоянии, что… — Ну, быть родителем — довольно отчаянное занятие, не так ли? — с чувством спросила я, и он рассмеялся от изумления. — Неважно, насколько мы стараемся: будут дни, когда мы оба будем огрызаться, и кричать, и не будем выбирать слова, или нам нужно будет выйти из комнаты, чтобы взять себя в руки. Это свойственно людям, не обязательно мужчинам, — сказала я с новой неожиданной нежностью. — Я не говорю, что чувствую то же самое, что ты, но ты не уникален в этом. Он взял мою ладонь и поцеловал, а потом прижал к своей щеке, накрыв своей рукой. — Я думаю, тебе бы следовало присоединиться к команде Чарли по хёрлингу [кельтская игра с клюшкой и мячом на траве]. — Что? Джейми в изумлении опустил обе наши руки. — Я не подумала об этом раньше, но современные мужчины таким образом переводят желание драться в позитивное русло, — с воодушевлением сказала я. — У них больше свободного времени, чем было у тебя, твоего зятя, отца или любого из предков. И поэтому они играют в спортивные игры, бегают и колотят друг друга. Это даёт им возможность выплеснуть энергию и гнев одобряемым способом, и люди приветствуют это! Поэтому, я думаю, это хорошая мысль — заняться таким спортом. — Да, это мысль, — согласился Джейми, очевидно подумав, прежде чем решительно покачал головой. — Но нет. Благодарю за предложение, но со мной всё будет в порядке. — Если твоё представление о «порядке» включает возвращение домой с содранными костяшками каждый выходной, это абсолютно не о том, — угрожающе произнесла я. — Почему бы не присоединиться к команде? Тебе симпатичны Чарли и его товарищи, разве нет? Ты получил бы прекрасную возможность… — Я не променяю наше совместное время с тобой, Сассенах, — искренне признался он, — по вечерам или в выходные, на игру с парнями. Это было бы… эгоистично и, чёрт побери, легкомысленно. И несправедливо по отношению к тебе и к детям, и… Я остановила Джейми, приложив палец к его губам. — Не легкомысленно. И не несправедливо ко мне. Час-два в неделю максимум, и, если это тебе поможет, значит, стоит и для всех нас. Я его не убедила, но свою лепту внесла. — Кроме того, когда Иэн чуть подрастёт, в хорошую погоду мы с детьми сможем прийти посмотреть, как вы играете! Будет прекрасно выйти и попривыкать лишний раз к обществу. Он привалился спиной к кухонному столу, и я слегка стукнула его лбом и игриво улыбнулась. — Я хочу, чтобы ты попробовал, любимый. Прошу! Он несколько секунд постоял с каменной физиономией, а затем его лицо медленно озарила улыбка. — Ну ладно тогда. — Превосходно, — заключила я, целуя его в губы. — Что-то мне подсказывает, что будет ГОРАЗДО забавнее дубасить ирландцев, чем деревья. По крайней мере, они зададут тебе жару!