Прибрежье: ураган.

– Нет, ты не можешь так поступить с вещами дедушки! – по уровню жалостности Эйдан сейчас мог бы переплюнуть картонную коробку, полную крошечных щенят, брошенных под холодным дождем. – Посмотри, ну вот хоть этот милый… милое… хм. Эта штука. Посмотри, какая она старая и побитая жизнью! Дин, ты только подумай, сколько раз руки твоего дедушки касались этих поверхностей, а до него – твоих предков, разных родственников. Это же живая память, как можно ее отдать посторонним людям? – Эйдан, у тебя в руках кофр от моего широкоугольного объектива. То, что он такой пыльный, говорит лишь о качестве уборки моего чердака. А вообще вся эта куча, над которой ты вознамерился порыдать – мои вещи, которые продавать я не собираюсь, – усмехнулся Дин, любуясь им потихоньку. После охоты в море Эйдан всегда выглядел особенно хорошо: кожа становилась гладкой и приятной по цвету, глаза сияли, в волосах поблескивали капли дождя. В такие моменты Дин очень остро чувствовал, насколько его любовник не отсюда, как сильно он отличается. Хотелось немедленно обнять Эйдана, коснуться волос, расцеловать с далеко идущими последствиями… – Так чего ж ты молчишь? А где то, что на продажу? Возмущенный Эйдан решительно обошел диван и вперился взглядом в другую кучу, куда более ветхую и разномастную. – Если тебе что-то понравится, ты можешь просто забрать это, – поспешил успокоить его Дин. Эйдан копался в вещах и что-то тихо ворчал себе под нос; сложно было разобрать, одобряет он находки или сокрушается об их ценности. – Слушай, Дин, ну это же сплошной палеозой, – наконец высказался он. – Странно будет, если это старье действительно купят. – Несколько минут назад ты задвигал про воспоминания и их значимость, – напомнил Дин. – Тогда я думал, что речь идет о нормальных вещах, а не об этом, – Эйдан помахал номером местной газеты за 1954 год. – Ты тоже надеялся, что найдется что-то важное? Догадка неожиданно пришла Дину в голову, он произнес ее вслух до того, как полностью осознал, и по взгляду Эйдана было ясно, что он угадал. – Я и сам искал, – признался он неохотно. – Когда прятал свои вещи, и еще весной, после феи. Но мне казалось, что дед непременно должен был оставить там что-то именно для тебя, нечто особенное, что сможешь отыскать только ты один. Какой-то знак, намек – что угодно. Не мог же он просто уничтожить все свои книги и остальное… – Ну, книг у меня и так набралось прилично: одних только сказок вон, четыре тома. Но меня тоже удивляет отсутствие семейных альбомов с голозадыми малышами и личных записей. Словно человека просто не было или он совсем не оставлял следов. Посуда, инструменты, дверные ручки… но нет ни писем, ни личных вещей – ничего вообще. – Он мог уничтожить все это, – пожал плечами Эйдан. – Вряд ли мы узнаем. – Или кто-то забрал. Если там было что-то важное, а дом стоял пустой, то кто угодно мог проникнуть внутрь и спокойно копаться в вещах. И я сейчас не о людях говорю, – Дин нахмурился. – Я тоже об этом подумал. – Надо поговорить с Ричардом. Он делал тут уборку перед моим приездом, так что, может быть, видел что-нибудь. Они же общались с дедом, да? – Ричард со всеми общается, но дружит мало с кем. И потом, ты же не можешь просто так спросить: «О, привет, Ричард! Не находил ли ты волшебных дедушкиных вещей, и не прикарманил ли их, часом?» Глупо получится. Дин хихикнул, представив, как вытягивается лицо Ричарда в ответ на такое предположение. – Нет, конечно. Мы с ним поедем на ферму к местным рекордсменам, и я в поездке попробую аккуратно поговорить с ним. – К кому? – удивился Эйдан. – Ну какой-то фермер по фамилии Дуриф, у них там животные плодятся с бешеной скоростью. – Не знаю такого, – Эйдан покачал головой. – Это Ричард тебе рассказал? – Да, он недавно был там. – Везде-то он успевает. Ночь снаружи пролилась дождем, тут же отгородив дом от шума моря; Эйдан на секунду по-звериному вскинул голову, прислушиваясь. Видимо, ничего подозрительного в дожде не было, и он расслабился. Что он хотел услышать? Что могло прятаться там, в мокрой темноте, полной холода и запахов водорослей и прелой травы? Дин вздрогнул и неожиданно зевнул. Не стоило тревожить воображение в ночь на тридцать первое октября. – Пойдем спать? – О, как я мог забыть, тебе давно пора в кроватку, – Эйдан подошел сзади и куснул Дина за ухо, а потом жарко задышал куда-то в шею. – Ты скучал по мне? – Конечно скучал, – прошептал Дин, улыбаясь. – А твоего противного лечебного чая достаточно? – теперь Эйдан потерся носом о его плечо и негромко всхрапнул. Дин почти физически ощущал, как жар исходит от его тела; это заводило. – Лечебного чая… завались, – отозвался он, расстегивая собственные джинсы. Сделал он это вовсе не ради того, чтобы подогреть интерес Эйдана, просто хотелось сохранить хоть эти джинсы: на предыдущих болт был выдран с мясом, а молния разорвана пополам. – Классно, – выдохнул Эйдан, запуская руки под свитер Дина. На этом нормальные воспоминания прерывались, уступая место обрывкам и смутным образам. Дин не мог пожаловаться на отсутствие опыта в сексе, но с Эйданом это не было похоже ни на что из испытанного прежде. Общая связность восприятия исчезала, пропадало время, а пространство искажалось до неузнаваемости, так что Дин при всем своем желании не смог бы определить, где верх, а где низ. В то же время чувствительность всех органов обострялась, и детали выходили на первый план. Складки ткани, тени на коже, запахи моря, мокрого камня и остывшего камина, шелест перебираемых в пальцах волос – все это составляло новую, незнакомую картину прежнего мира, в котором Дин плыл, как песчинка, подхваченная прибоем. Эйдан был повсюду, но его все время не хватало: хотелось больше и сразу везде. Наверное, это и было то самое желание «слиться в одно существо», как любят писать в любовных романах. Как они очутились в кровати, Дин не помнил. В какой-то момент он осознал, что давно уже тычется лицом в подушку, сжимая в пальцах ткань простыней. Эйдан сегодня был требовательным и настойчивым, он никуда не торопился и, похоже, собрался отработать Дина по полной программе: как иначе объяснить, что каждый сантиметр его тела подвергся обстоятельным ласкам и поцелуям? Сладкая пытка продолжалась бесконечно, даже под страхом расстрела Дин не смог бы точно сказать, когда у него окончательно помутилось в голове, а силы оставили его. Любовная игра постепенно стала сном, и опять в ушах шумело море, баюкая своих детей, и ветер летал над волнами, пока не улегся где-то поверх холодного течения, ждать зимы и видеть во сне людей… Утром Дин пожалел, что существует. Смотреть на свет было больно, нос не дышал вообще, а в горле все пересохло и страшно болело. Он попытался позвать Эйдана, но ничего не вышло: голос начисто пропал. Пришлось с трудом вставать самому. Некоторое время Дин сидел не кровати, чтобы картинка перед глазами перестала качаться; за это время он успел сообразить, что это даже к лучшему: пусть Эйдан поменьше знает о том, как ему бывает плохо, а то разведет тут панику на ровном месте и перестанет к нему приставать. Дин слегка улыбнулся: воспоминания о прошедшей ночи были приятными. Он встал, придерживаясь за мебель, натянул джинсы и свитер, осторожно выглянул за дверь. К счастью, Эйдана не было дома; в записке, оставленной им на столе, было лишь пожелание доброго утра, подписанное смайликом. Дин вскипятил чайник и заварил свои лечебные травки. Горло очень благостно отзывалось на горячий напиток, и голос вскоре появился. Стоя у окна, выходящего на обрыв, Дин прихлебывал чай и довольно жмурился: пока что все складывалось неплохо. Вскоре снаружи послышалось урчание мотора, затем хлопнула дверца машины. – Ричард, – догадался Дин, направляясь к двери. – Доброе утро, – улыбнулся тот, когда ему отворили до того, как он успел постучать. – Ты теперь всегда будешь предугадывать мой приход? – Привет, – ответил Дин, – проходи. Да, пожалуй – когда на улице тихо, а ты на машине. – Так вот что меня выдает! – рассмеялся Ричард. – Завтракать будешь? – Нет, спасибо, я уже поел. Я по делу, насчет вот этого всего, – Ричард выразительно махнул рукой в сторону чердачных завалов. – Палеозоя, – подсказал Дин. – Эйдан так охарактеризовал наши находки. – Хорошо, пусть будет палеозой, – покладисто кивнул Ричард. – Я развесил объявления на ярмарочной площади, на въезде в город и возле дома собраний. Так как вы ничего про дату не говорили, я решил, что ты захочешь поскорее избавиться от этого... палеозоя, да. Так что распродажа завтра. Надеюсь, я не усложнил тебе жизнь? – Завтра?! Это... несколько неожиданно, – растерялся Дин, – но, я думаю, справимся. Спасибо тебе! – Ну вот, теперь мне неловко, – вздохнул Ричард. – Надо было дать пару дней на подготовку... – Я все равно не умею ничего продавать, – развел руками Дин. – С коммерческой жилкой у меня так себе, так что какая уж тут подготовка. Ричард все равно чувствовал себя виноватым и многословно извинялся до тех пор, пока Дин не выставил его за дверь. Оставшись в одиночестве, он принялся за яичницу, соображая, как бы до завтра разобрать завалы хлама и хоть как-то его рассортировать. Эйдан появился, когда Дин уже приканчивал завтрак; он долго топал и фыркал у порога, оббивая мокрый песок с ног. – Привет, радость моя! – прогорланил он, едва распахнув дверь. – Привет-привет! Что нового в море? – улыбнулся Дин. – Волнение у дна, – Эйдан тряхнул головой. – Муть поднимается, не видно ничего. Слушай, я чую, у тебя тут Ричардом пахнет. Это мне мерещится или ты украл его попугая? – Не мерещится, он заезжал. Ричард, не попугай. Наша распродажа его стараниями состоится завтра, – Дин сделал выразительную паузу. Эйдан заморгал, пару раз открыл и закрыл рот, беспомощно махнул рукой. – Э...? – Ага. Я тоже не знаю, как теперь с этим быть. Но лучше поскорее, тут он прав. – Я сейчас, ребят соберу, – хрипло отозвался Эйдан. – Мы вместе все разберем, подпишем и... ты не волнуйся, короче, ладно? Дин ни за что не признался бы, что он даже рад перспективе провести сегодняшний день и особенно вечер в большой компании: события прошедшего года привели к тому, что Самайн теперь здорово его беспокоил. Но вряд ли свита Летнего короля вломится в дом, когда там полным-полно водяных лошадей. Едва Эйдан ушел, а Дин отправился убираться в спальне, кто-то жизнерадостно забарабанил в дверь. Путем сложных вычислений и запутанной логики Дин предположил, что это мог быть Адам: больше особенно некому, ведь в такую рань по окрестностям шастают только он да Ричард, который тут уже отметился. – Привет, Дин! – Адам улыбался своей самой широкой улыбкой, любовно прижимая к груди объемистую корзину. – Я увидел объявление на площади и решил зайти, узнать, не нужна ли помощь с подготовкой. – Привет, Адам, – Дин порадовался своей проницательности. – Помощь – это прекрасно, но у меня тут вскоре будет полный сбор ребят с маяка: Эйдан как раз побежал собирать их. Если тебя это не смущает – добро пожаловать. – Конечно, я предпочел бы обойтись без них, но после лета я уже как-то притерпелся. Так что пусть приходят, – благосклонно разрешил Адам. – Я вот обедом займусь для нас с тобой, у тебя же наверняка не будет времени, а дедушка пока обещал распространить объявление подальше в холмы, чтобы распродажа уж точно удалась. Говоря все это, Адам ловкой белкой скакал по кухне, сортируя продукты. Дин посмотрел на ровный и чистый, будто с картинки, картофель, на почти неправдоподобно красивую морковь, блестящие одинаковые луковицы, и заподозрил ирландское рагу. Подкреплял подозрения изрядный шмат мяса, который Адам достал последним и с любовью пристроил в миске. Едва только Дин представил себе вкус готового блюда, рот его наполнился слюной, хотя он только что поел: в исполнении Адама даже самое простое деревенское кушанье превращалось в пищу богов. От гастрономических фантазий Дина отвлек гвалт снаружи: похоже, это помощь подоспела. – Не ходи мне по хвосту, тебе ясно? Никогда не ходи по нему, черт возьми, – завывал некто голосом Крэйга. – Да прекратите вы оба, ну что тут устроили, – Уилс говорила со смешинкой, спутать ее с кем-то было сложно. – А кормить будут? – спросил кто-то знакомый, кого Дин не сразу вспомнил на слух; впрочем, его тут же выдала собака. – Гав! Гав!!! – А вот и помощь. Дин поспешил к двери, чтобы успеть открыть ее до того, как вся развеселая ватага снесет ее и ввалится в холл. – Привет! – нестройным хором заорали друзья, салютуя ножницами, ящиком пива и рулонами цветной клейкой ленты. – Рад вас видеть, проходите, – Дин оперативно отошел с прохода. – Ничего, что я с Ири? – спросил Карл, выглядывая из-за плеча Эйдана. – Это я их позвал, – поспешил вмешаться Крэйг. – Ну, для помощи, ага. – Конечно ничего, я очень вам рад. И я все еще люблю собак, – ответил Дин. Он подумал, что Крэйг надеется не только на помощь Карла в случае чего. Сегодня вечером. Дин вспомнил его рот, утыканный рядами острых зубов до самого горла, и невольно посочувствовал Летнему королю. – Ой, и наш дорогой сосед тут! – радостно воскликнул Крэйг, уже обнаруживший хозяйничающего в кухне Адама. – Вот удача-то! Дин никому не собирался рассказывать, что больше всего он обрадовался, увидев на пороге Сару. Ее молчаливое присутствие само по себе было хорошим знаком, надеждой на терпимые отношения в будущем. За спиной Люка виднелась седая голова мистера МакКеллена. Все расположились в гостиной; дом сразу стал маленьким и очень шумным. Сара принесла с собой нетбук, с его помощью она искала названия, примерные возраст и стоимость чердачных находок. Люк, дед и Уилс подписывали этикетки, Эйдан и Карл запаивали их цветной лентой, а Дин и Крэйг прицепляли на предметы. Постепенно в гостиной поплыли ароматы рагу и выпечки; через некоторое время Адам позвал Дина обедать. Компанию им составил Карл, который любил человеческую еду. После большой порции ирландского рагу и сливового пирога на десерт дышать было трудно, но Дин все же вернулся к работе. Теперь к компании присоединился Адам. Его посетила идея собрать мешочки-сюрпризы для детей: сложить туда приятные мелочи, вроде значков, стеклянных шариков, пуговиц и прочей россыпи, которой в коробках было полно. Он сам клеил пакетики из газет, и непременно добавлял в каждый домашние конфеты собственного производства. Уилс лепила на упаковки и ценники наклейки с ухмыляющимися тыквами, черными кошками и силуэтами ведьм. – Ну а что, многие любят Хеллоуин, не только дети, – сказала она в ответ на удивленный взгляд Адама. Ближе к вечеру приехали Ричард и Миранда: они взяли грузовичок ее отца и доставили к дому Дина деревянные столы и скамейки, которые обычно использовали на ярмарке. – Ой, до чего забавно у вас получается! – похвалила Миранда разукрашенные наклейками и веселыми надписями коробки. – Завтра я обязательно заеду! Она уехала обратно, а Ричард остался. Адам пыхтел, сооружая картонные коробочки для фарфоровых фигурок. Сара восторженно завизжала, пугая всех собравшихся: – Нашла! Я нашла!!! Этих страшненьких ирландцев, я их нашла! Они просто чудо какие редкие, я знала! – Вот блин, – посетовал Крэйг. Он как раз собирался прилепить на парня с винтовкой ценник "1€". Друзья собрались вокруг стола, пытаясь рассмотреть мелкий текст сообщения в мониторе. Данные нашлись на специализированном форуме коллекционеров; нечеткое фото из чьего-то архива демонстрировало фигурки матери, ожидающей сыновей, мальчика с ружьем и мужчин, растягивающих лозунг. Серия ирландских революционеров, говорилось в тексте, была выпущена частным фарфоровым заводиком националистов в Белфасте в 1920 году. Существовало всего шестнадцать видов фигурок, каждой выпущено не более двадцати экземпляров. В широкое производство они не попали, потому что владельцы погибли в сражении, завод растащили и превратили в склад; сейчас на его месте жилой дом. – А сколько их у нас? – хриплым шепотом спросил Крэйг. – Одиннадцать, – отозвалась Сара. – Все разные. Предлагаю обзвонить музеи и частных коллекционеров. Дин разрывался между интересом и чувством долга. С одной стороны, ему хотелось, чтобы фигурки стали национальным достоянием и любой желающий мог увидеть их в музее, а с другой – любопытно было узнать, сколько денег готовы заплатить коллекционеры за свои прихоти. Между тем, в гостиной его дома назревала ссора, виновниками которой собирались стать Люк и Сара. – В музей! Это редкость, это национальная история! Все должны владеть этим, – жарко доказывал Люк. – Кто это "все"? Почему нас должно это волновать? Это наследство старого О'Гормана, и его наследник имеет право получить по максимуму выгоды! – упиралась Сара. Адам и мистер МакКеллен взывали к благоразумию и пытались успокоить спорщиков, Карл и Крэйг напротив, подзадоривали их и делали ставки, не забывая прихлебывать пиво. Остальные наблюдали перепалку со стороны, не пытаясь вмешиваться. – Сам-то ты как считаешь, Дин? – спросил Ричард. – Это же твое наследство. – Не знаю. Морально я согласен с Люком, в конце концов, я не голодаю и это не последняя моя надежда на хлеб и кофе. Но мне ужасно интересно, сколько это добро может стоить. – Но ведь и музейный оценщик назовет тебе примерную стоимость, – сказала Уилс. – Конечно, на аукционе цена может взлететь, но в общих чертах ты будешь это представлять. – Пожалуй, ты права, – благодарно улыбнулся Дин. – Так, я сейчас все устрою, – Ричард оживился, почувствовав себя в своей стихии. – Разрешите, я выйду позвонить, а то здесь шумновато. Крэйг и Карл к тому времени не выдержали и присоединились к диспуту, добавив шума и доводов. – В задницу музеи! – В задницу толстосумов! Эйдан склонился к Дину и прошептал: – Конструктив так и прет. Через несколько минут вернулся Ричард, вид у него был довольный. – Завтра к десяти утра к нам подъедут директор музея и оценщик по фарфору. Они очень просили не выставлять ирландскую серию в продажу до их осмотра. – Отлично, спасибо, Ричард! Думаю, дед одобрил бы наше решение. – О, я уверен в этом! Это хороший выбор. – Эй, спорщики, прекратите, – Уилс вмешалась, надеясь избежать потасовки. – Все уже, позвонили и вызвали экспертов. – Музейных? – спросил Люк, и не дожидаясь ответа улыбнулся. – Я так и знал. Это правильное решение. – Да уж, кому-то на роду написано быть нищим, – вздохнула Сара. – Вот увидите, никакой благодарности вам не будет. Разошлись уже далеко после полуночи. Дин догадывался, что все задерживаются ради него, и даже семья с маяка не отмечает праздник. Он был благодарен им всем, но чувствовал себя виноватым. – Не волнуйся, в этом году процессия фей идет далеко отсюда, другими холмами, – негромко сказала Уилс, улучив момент. – Так заметно, что я думаю о них? – Мы все думаем. Они ведь непременно вернутся, – вздохнула она. Дин не подал вида, что ее спокойная уверенность только сильнее взволновала его; он немного успокоился лишь когда за окнами забрезжил блеклый и скудный рассвет первого дня ноября.