Гнилые сердца последних героев

Похороны были намечены на одиннадцать часов. Все таяло и текло, вдоль дорог бежали маленькие бурные реки, а сероватая мгла двигалась над городом, настолько влажная даже на вид, что иногда казалось, будто сыплет морось. Ханна чувствовала себя уставшей, несмотря на то, что накануне отлично выспалась и провела целые сутки в тихом номере, расслабляясь перед телевизором или в горячей ванне. Доктор, ко всему прочему, оказалась замечательным собеседником: не задавая лишних вопросов, она потихоньку выведывала все о Санчез, а Санчез не сопротивлялась. «Это восхитительно, когда никто грубо не лезет тебе в мозг, - думала она, засыпая, - Рафаила – восхитительный человек, давно я так не отдыхала душой». А проснулась уже в состоянии крайней апатии и с телом, словно набитым песком. Видимо, Раф оказалась не только вежливым человеком, но и энергетическим вампиром, либо дали знать о себе расстроенные нервы. Кто знает, в чем дело, но вдова еле сползла с кровати, а утреннее омовение и одевание дались ей с колоссальным трудом, сопровождавшимся невероятным напряжением силы воли. Спустя полчаса адовых мучений она, обряженная в длинное аспидно-черное, почти монашеское платье, громоздкие ботинки и угольную вуаль, села в такси и помчалась к Дидье по слезливым улицам Винслоу. Денек обещал быть скользким. В квартире оказалось неожиданно много народа: целая толпа женщин за шестьдесят с такими скорбными лицами, что при одном взгляде пальцы на ногах сводило; сестра Вера, прилетевшая на похороны аж с другого континента; пожилые джентльмены из кружка танцев; еще человек десять тех, кого Ханна не знала и, честно сказать, знать даже не хотела: единственным желанием ее было выйти обратно на лестничную площадку. Весь пол был заляпан следами грязной обуви. Дидье выскочил из коридора, круглоголовый, аккуратно одетый, с безумно горящими матово-голубыми глазами и щеткой пепельно-русых волос, с каким-то чудовищным пиджаком, наброшенным на одно плечо(пиджаки никогда не шли ему). Он показался Ханне таким же, как и пятнадцать лет назад, когда они еще детьми играли во дворе их русского дома. — А вот и ты! – тот же скрипучий голос, та же манера наскакивать на собеседника, разрывая его личное пространство, - Я боялся, что ты не приедешь: все-таки с теткой у тебя были не слишком теплые отношения, а тут… ты так оделась. Не ожидал от тебя. — Это вдовий траур, братишка, - сказала Ханна, мрачно глядя в комнату, - Ты что, дом престарелых здесь открыл? — Чувства юмора не теряешь – это похвально, - неопределенно хмыкнул Дидье, - Я сам не думал, что проститься с тетушкой приедет столько ее знакомых. Складывается ощущение, что она была лидером секты. Пойдешь посмотреть на нее перед официальной церемонией? — Конечно. Они прошли в гостиную, где в алом гробу, закрыв сморщенные веки, лежала женщина, лишь отдаленно похожая на их общую тетю. Она оплыла, как комок мокрой бумаги, и больше всего походила на парафиновый огарок человеческих очертаний. Вся ее кожа приняла однородный бетонный оттенок и стала вместе с тем прозрачна и хрупка, как тонкая скорлупа. Санчез хотела коснуться руки покойной, но передумала. — Н-да, - только и произнесла она. — У нее был сложный характер, - быстро проговорил Дидье. Судя по всему, он долго ждал, чтобы произнести эту фразу. — Да что тут говорить, она была той еще сволочью, особенно в последние годы, - заметив реакцию кузена и тех, кто стоял поблизости, девушка пожала плечами, - О мертвых либо хорошо, либо ничего кроме правды. Не обессудьте. Они отошли от гроба. Вид завешенных зеркал заставил Ханну отвести взгляд. — Когда выезжаем? – спросила она, безучастно разглядывая толпу. — Через час. На похоронах будут еще мама, тетя Натали и Винсент. — Что здесь забыл Винсент? — Поддерживает жену, - Дидье поморщил нос и как-то судорожно одернул галстук, словно стыдясь своей неприязни к мужу Натали. Старый компьютерщик выползал из своей норы пару раз в месяц и в жизни смыслил столько же, сколько в оперном пении. Несмотря на возраст, но питал ко всему живому такое необоснованное презрение, что не ненавидеть его в ответ было невозможно. — Не удивлюсь, если сегодня случится очередной скандал, - пробормотала Ханна, - У нас не семья, а гадюшник, честное слово. Без обид, но так оно и есть, потому что с тех пор, как не стало бабушки, у нас все друг на друга волком смотрят. — Поэтому ты всегда рвалась от нас уехать? От этого вопроса ей стало совсем не по себе. — Слушай, давай без этого. — Поэтому ты на целый год пропала и никто не мог найти тебя? – повышая тон, продолжал Дидье. В его голосе послышалась какая-то ребяческая обида. — Ты говоришь так, будто кого-то это волнует, - полушепотом проговорила Санчез, глядя в глаза кузену, - Почему вы всегда так стремитесь сунуть нос в мою жизнь? Вы думаете, я не могу справиться без вас? — Это всего лишь забота. Я заметил, все старшие дети в нашей семье родились с притупленной чувствительностью сердца. И я тоже, - Дидье виновато поглядел на носки туфель, - Я тебя не осуждаю, я правда беспокоился, просто у тебя был такой равнодушный взгляд, что меня это задело. — Прости, забыла побеспокоиться об этом. Мне лучше безмолвно горевать или пустить слезу, как считаешь? — Чертова лицемерка… Похороны отпечатались в памяти Ханны размытым пятном без определенных очертаний: запомнились только громадные лужи, из которых торчали кресты и оградки, и заунывная болтовня священника под чьи-то жалобные хлюпанья. На миг Санчез даже показалось, что ей жаль расставаться с теткой, но это был лишь миг, и в целом церемония оставила впечатление какой-то зловещей бессмыслицы. Когда гроб опускали в могилу, сырой мартовский ветер поменял направление, и за несколько минут все настолько окоченели, что стали переминаться с ноги на ногу, притаптывая комья свежей земли. За столом Ханна думала о том, как неприятно мертвецам каждую весну: их тела и без того разглаются, их точат черви, а тут еще гроб заливает талой водой и становится совсем неуютно. — Мы будем молиться о покое ее души, - донеслось до ее ушей. Натали, поправляя платок, часто-часто моргала глазами, и ее круглое бесцветное личико с каждым взмахом ресниц становилось все бледнее, - Мы с мужем теперь каждое воскресенье ходим в храм, и я позабочусь о том, чтобы злые языки не потревожили ее сон. Ханна ощутила, как комок липкой кутьи застрял у нее в горле. Таких сладких речей от простодушной и честной Натали она не ожидала услышать. Наверное, ударившийся в религию муженек окончательно ее запугал. — Это уж точно, такую женщину на своем веку нам, друзья, больше не встретить, - прохрипел старикашка из кружка танцев и сухо закашлял. Ханна вздрогнула. Потянулась к стакану с компотом, но кто-то подсунул ей под руку наполненную до краев стопку. — Жалко! – громыхнул Винсент, сминая в ладони свою выцветшую старую кепку, в которой щеголял с незапамятных времен. Волосы у него были жирные и тонкие и кое-как лежали на неровном черепе,- Жалко, что не на родной земле похоронили. В России, где корни, ей бы спокойнее лежалось. Натали пригнулась к столу, когда он, жестикулируя, поднял сжатый кулак. — Мы и так по-русски пьем, - просипела Ханна, справившись с прилипшей к глотке кутьей, и отодвинула стопку, - У нас все по-христиански, все как было бы дома. Хотя о родине сейчас говорить не то время, может быть, в прошлом веке это еще и было актуально, но не сейчас. Все мы носим имена, пришедшие с разных уголков света, и живем то здесь, то там, как кочевники, потому что единственная наша Родина – это Земля. И, по-моему, тетя не придала бы значения тому, где будет лежать ее тело отдельно от души. Весь стол обернулся к ней. — Если по-твоему, то выходит, что все мы – безродные, - сказал Винсент медленно, пораженный тем, что Ханна встряла в разговор, - Хотя что ты можешь знать? Ты ж даже жизни не видала еще. В церкви не разу не была, некрещеная. Кто-то из пожилых дам энергично согласился. За столом глухо загудели, звеня приборами. Санчез долго смотрела на Винсента, но потом заметила умоляющий взгляд Натали и занялась едой. В конце концов, еда ее всегда успокаивала. — Ну и дела… - шепнул Дидье, почти смеясь. На его выпуклом лбу выступил пот, хотя в комнате было довольно прохладно. — Баклан. Что с него взять, - вздохнула Ханна. — Половина нашей семьи – некрещеные. Как он мог вообще такое сказать? – ошарашено прошептал Дидье, - Такого я никак не мог предположить… — А ты не старайся. С логикой у нас в семье всегда проблемы были. Особенность генов, так сказать. — Ну да. Знал бы, где упаду, соломку бы постелил. — Что поделаешь, - Санчез снова вздохнула и сказала уже совсем тихо, наклонившись к уху кузена, - Мне показалось, она вздрогнула, когда он начал говорить. — Не показалось, - Дидье сжал губы, - Она месяц назад приехала ко мне вся в синяках. Сбежала. За зиму раза четыре пыталась съехать от него к подруге, но почему-то осталась. Деспот… — Презираю, - еле слышно прошипела Ханна, - Прочистим ему мозги после трапезы. — Что? – Дидье замер со стаканом у рта. — Что слышал, братишка.