Гнилые сердца последних героев

Апельсиновый «Хаммер» рассекал туманные пейзажи Техаса, у Рафаилы за рулем слипались глаза. Она с самой ночи правила своим кораблем (который на самом деле был кораблем Барри) и уже находилась на подъезде к Далласу, когда ее недавние компаньоны развлекались в Мемфисе. «Дворники» мельтешили, казалось, прямо перед носом, и док это ужасно раздражало: она все еще была смертельно обижена на весь мир и время от времени сглатывала неприятный комок из ненависти и сожаления. Хотелось плакать, хотелось избить кого-нибудь куском арматуры, хотелось напиться в доску и обожраться чего-нибудь смертельно жирного, истекающего соками и плавленым сыром. Раф грезились ребрышки и бургер размером с колесо «хаммера», и она засыпала, повисая над приборной доской и не выпуская из головы мысли о вредной и ужасно вкусной еде. Бутылка «Белой лошади» соблазнительно болталась на задних сиденьях, еще неоткрытая, но к ней девушка не прикасалась, боясь не доехать до города. Впрочем, и без виски ей не дано было этого сделать. По крайней мере, в тот день. На въезде в пригородную деревушку, показавшуюся Раф смутно знакомой (мрачные дома, криво сползающие со склона, и пара заплесневелых особняков, окруженные рваными облачками мглы, словно выплыли из ее далекого прошлого), случилось то, чего следовало ожидать: сознание девушки просто выключилось. Потухло, как испорченная лампа накаливания. Этот сон был удивительно приятен. Рафаила потеряла всякую связь с разочаровывающей, пропитанной трупной вонью реальностью, где все кругом ее предавали и бросали, где ей раз за разом приходилось решать проблемы в одиночку, где никто не мог стать для нее отдушиной. О, это одиночество и это страдание, она почти что упивалась им, но во сне оно отошло на второй план, а на первый вышла оглушительная безмятежность. Словно сам Будда взял Рафаилу на руки, чтобы покачать как ребенка. Ей снился дом и племянница, и еще много чего прозрачного и теплого, так что видения ее напоминали каплю живой смолы, в которой отразились все самые лучшие и приятные деньки. Но потом вдруг появился Барри, этот вездесущий здоровяк. Доктор обнаружила его в летней кухне старого дома, в котором не появлялась уже почти семь лет, и поинтересовалась, какого черта он делает в ее прекрасном сне. Мужчина пожал плечами. Кровь, которой было залито его лицо, сверкала в лучах угасающего дня, льющихся сквозь тонкий кружевной тюль на окне. Она казалась невыносимо алой, на нее было практически невозможно смотреть, она слепила, будто солнце. Рафаила могла разглядеть, как в падающих на шершавую поверхность стола багровых каплях растворяется свет, на мгновение вспыхивая в них огненным гранатом и тут же остывая вместе с частичками жизни, которые уносил каждый миллилитр проливающейся крови. — Рафаила! — донесся откуда-то истерический возглас племянницы, — Рафаила, ты слышишь меня? — Ч-что, черт возьми… — доктор разлепила веки и вдруг поняла, что лежит в развороченном кустарнике, и колючие ветки впиваются ей в спину и ноги, а над ней, с глазами полными ужаса и слез, нависла ее племянница, — Ева! — Боже святый, Раф! — Ева схватилась за воротник Рафаилы и вытащила ее из разломанного куста, но та, не удержавшись на ногах, сразу же упала и не просто, а словно специально прицелилась в ближайшую лужу, — Ну что же это такое… Что произошло? — Знать бы мне, — девушка полностью положилась на крепкие руки племянницы и, глядя на ее раскрасневшееся, беспокойное лицо, сделала еще одну жалкую попытку подняться. Дождь все еще беспощадно заливал землю, стучал в самое темечко, вынуждая сбросить странный морок. Раф чувствовала себя так, будто из нее только что выбивали пыль: все тело кошмарно ныло и тикало, а перед глазами все плыло. — Я видела, как ты ехала сюда вон в том оранжевом авто, — дрожащим голосом произнесла Ева, помогая доктору подойти к дороге, — Все было нормально, пока оно не вильнуло, как будто ты увидела на дороге кошку, а потом не съехало с полосы и не впечаталось вон в ту каменную плиту. Я видела, как ты вылетела из салона, Господи… — Да уж, — Рафаила сконцентрировалась и разглядела рядом «Хаммер». Он действительно «впечатался» в бетонный блок, лежавший у дороги, и больше всего это было похоже на крепкий поцелуй со смертью. Вся передняя часть железного монстра смялась неровной «гармошкой», и при виде этого девушка почему-то испытала приглушенное злорадство, — У тебя случайно нет рабочей машины? Мне срочно нужно в Даллас… — Послушай, задавать такой вопрос механику — оскорбление, — совладав с эмоциями, серьезно сказала Ева. Слезы все еще блестели в ее кобальтовых глазах, таких выразительно-колких на круглом обаятельном лице, но нежные губы уже были решительно поджаты, — А в этой ситуации — оскорбление вдвойне, потому что в таком состоянии ты вообще никуда не пойдешь и не поедешь. — Черт… — Да-да и даже не думай что-то говорить: мне плевать, я не отпущу тебя, потому что я только что видела, как твое тело разбивает лобовое стекло и вылетает из машины к чертовой матери. Не такого твоего появления я здесь ждала, Раф. Все это сильно напоминало глуповатое продолжение сна. Рафаила чувствовала, что у нее, возможно, сломана пара ребер, но это ее не беспокоило. Ее беспокоило то, что невезение продолжало преследовать ее. Видимо, Ханна оказалась кем-то вроде наводчика неприятностей, и теперь доктор должна будет всю оставшуюся жизнь переживать последствия встречи с ней. Мастерская, оборудованная в огромном старом ангаре, куда могло поместиться как минимум два или три сельских трактора, более всего была похожа на большую ржавую свалку под такой же ржавой крышей. Запахи машинного масла, бензина, грязной одежды и еще Бог знает чего на несколько минут совсем вывели из строя подбитый организм Рафаилы, но Ева быстро привела ее в чувства. Сбегала в какую-то каморку, принесла оттуда здоровенную, как чемодан Ханны (ну вот, опять эта стерва), аптечку, горячий чайник и две побитые кружки, все в один заход. Ловкие бледные руки девушки делали свое дело уверенно и быстро, как в ремонте техники, так и в первой помощи; пухленькие аккуратные ладони двигались плавно и четко; музыкальные пальцы, как обычно оскверненные черными пятнами масла, в работе становились еще прелестнее. Ева пару раз отвлеклась, чтобы окрикнуть рабочих, которые копались в другой части ангара, но ни разу не отошла даже на шаг от Рафаилы: больше, чем ее, она не любила никого. Рафаила думала о том, что уснула за рулем. Мысль эта звучала постыдно и неприятно для ее самолюбия. — Боже мой, я так ждала тебя в этом сезоне, так ждала, я уже думала, что ты опоздала, — тревожно бормотала Ева. Слова произносились ею мягко и успокаивающе, словно она пела колыбельную, а не говорила, — Роу в этом году активировались чуть раньше, так что сезон охоты уже открыт. Я думала, тебе сообщили об этом, но видимо нет. Или тебя что-то задержало? — Задержало, судя по всему, — пробормотала доктор, и волна непонятной ярости накрыла ее со спины, но тут же отступила, — За мной должен был приехать Барри, а теперь его тачка смята, как консервная банка, а он сам застрял где-то на севере. — Что случилось? — Это длинная история, — девушка болезненно поморщилась, когда Ева рывком распахнула ее куртку и принялась поднимать свитер, чтобы осмотреть тело, — Я могу сказать только, что Гаскон убит, а Барри везет в Даллас двоих ублюдков, причастных к этому. Черт подери… Часть оружия из «Нужных вещей» в багажнике… — Господи… — едва слышно произнесла Ева, однако не останавливаясь и ощупывая кости Раф, — Гаскон убит. Никогда бы не подумала, что этот милый парень может умереть. Странно звучит, да? Ты, наверное, просто ужасно себя чувствуешь. — Ты права. Я чувствую себя так, будто потеряла последнюю цель, — прохрипела доктор, — Это все — какой-то фантастический кошмар. И виновата в этом дурная девчонка, которую я подобрала еще в Колорадо, потому что она заживо замерзала на трассе. — Тебя снова подвела твоя доброта, — вздохнула Ева, — Что ж, если завтра тебе станет лучше, я сама отвезу тебя в Даллас. Но только если тебе станет лучше. Ты уже сообщила о том, что случилось? — Да, Понс уже знает. Она просто в ужасе… Но, ты знаешь, меня поразила ее фраза в конце разговора. Перед тем, как попрощаться, она сказала: «Я передам это святому отцу, и он решит, что делать». Неужели тут все так изменилось за время моего отсутствия? — А, кажется, это отец Расмуссен, — на лице механика вдруг появилась смущенная улыбка, и она неловко отвела глаза, — Не беспокойся, ему можно довериться. Эта фраза окончательно убедила Рафаилу в том, что загадочного «пастора» лучше обходить десятой дорогой. Уж что-что, а врожденное чутье Евы на опасных и просто неприятных типов, которым она без конца симпатизирует, не могло подвести.