Гнилые сердца последних героев

Город пылал. Город был охвачен святым огнем полностью, до самой последней хибарки. Скверные духи выли и извивались в этом благодатном, несущем только правду и свет пламени. Отец Расмуссен грел руки у гигантского инквизиторского костра, стоя под деревянным указателем. Рыжее зарево разрывало плотное ночное небо. Гудение и треск заполняли все пространство между ним и землей, на которой, как в Аду, горели «порченые» души. Отец Расмуссен был доволен своей работой. Полы его серой сутаны покачивал горький и теплый ветер, руки были опущены, сцеплены в пальцах, меж которыми поблескивали черные четки. Этот вечер… Вечер Очищения. Из мерцающей полутьмы рядом выбежала Марция и тут же остановилась, увидев святого отца, приняла выражение крайнего спокойствия и почти буддийской безмятежности, оправила угольное монашеское платье, в беге так прекрасно облегавшее ее ноги. Расмуссен сжал обветренные губы, сдерживая улыбку. Отлично, Ларс. Ты вовремя спохватился самостоятельно установить дресс-код для этих дурех, и хотя бы есть, на что посмотреть. — Мы закончили, святой отец, — сказала юная монахиня, сцепив руки под грудью. Ее золотисто-рыжая короткая челка сверкала под белым монашеским платком, который закрывал только макушку и затылок, — Что делать дальше? — Возвращаемся. Здесь мы сделали все, что могли сделать. — сказал Расмуссен. На его странной формы губах появилась нежная улыбка, и Марция подалась вперед на эту улыбку, как мотылек — на свет фонаря, — Я имею в виду, сестры сделали все. — О нет, святой отец, — мягко произнесла Марция. Ее медовая кожа пылала в лучах адского пламени, — Вы вдохновляете нас своей чистой добродетелью. С тех пор, как вы пришли в наш город, все изменилось. Появился праведный луч, который выведет нас из нашего невежества путем любви и светлых деяний. И этот луч — вы. Все наши заслуги — плоды вашего неустанного труда. Да-да, это так мило. Какая же ты наивная, Марция. Впрочем, ты права… — Я вижу, Марция, для тебя я значу действительно много, поэтому спасибо тебе за твое признание. — Это я должна вас благодарить, — монахиня быстро склонила голову и короткая челка колыхнулась в отсветах огня. Девушка простояла так с полминуты, чувствуя на себе покровительственный, почти отцовский взгляд Расмуссена, а потом, стыдливо подняв глаза и поглядев на него исподлобья, спросила — Кого вы сегодня изволите пригласить в свою келью? — Терпение — добродетель, моя дорогая Марция, — перестав улыбаться, сказал святой отец. Его кофейного цвета глаза блеснули темным золотом, — Терпение — добродетель…