Гнилые сердца последних героев

Барри был в бешенстве. В любую секунду он готовился наброситься на Шумахера и голыми руками открутить ему его ухоженную, причесанную голову, но тот не давал шанса, даже ни разу не повернулся спиной, пока открывал замок человеческой клетки. Вот же гад. Вот же холеный полицейский выродок. Барри терпеть не мог Шумахера с самого первого дня, когда тот появился в разрушенном, развороченном, заплеванном Далласе, как раз после Большого нашествия. Этот придурок явился перед горожанами, по большей части психами, напуганными до полусмерти, и сказал, что этому городу нужен шериф. «Во времена, когда гнилью несет со всех углов, закон и справедливость чисты как никогда» — так он и сказал. Охотники (Барри, Тинки и еще четверо парней) без лишних разговоров втоптали бы его пижонский значок шерифа, пришедший из далекого прошлого, в землю, если бы Даллас в тот момент не находился в состоянии глубочайшей депрессии и даже ужаса. Барри вспомнил все это и понял, что пастор появился как раз спустя три года после Шумахера. Забавная тенденция, только в этот раз никаких нашествий, если не считать появления еще одного народного «героя». «Единственные народные герои в этом поганом месте — охотники, — подумал техасец, отдергивая плечо, чтобы шериф не дай бог не задел его, подталкивая мужчину в клетку, — Делаем все для этих тупых и слабых людишек: защищаем их, реставрируем лавки, церкви, придумываем какие-то городские собрания, выбираем мэра, чтобы у них появилось ощущение стабильности и безопасности, а они выбирают для всех почестей выскочку-шерифа и больного головой пастора, который пришел неизвестно откуда. И это, черт возьми, для них абсолютно нормально». Он сел на пол и по-турецки сложил ноги, а сверху, на грязные ботинки, положил скованные наручниками кисти. Кончики пальцев были обожжены, под ногти забилась грязь. Барри ядовито сощурил глаза и поднял взгляд на шерифа, замечая, как Ханна, звякнув цепочкой, тоже усаживается на пол. — Подождете здесь, пока мы не решим, что с вами делать, — сказал Шумахер, разжав бесстыдно-правильные губы, и развернулся, чтобы уйти вслед за своими помощниками, но не успел сделать и шага, как едва не наложил в штаны. От грохота дрогнувших железных прутьев вздрогнула и Ханна. — Может, нам еще отсосать тебе? — мазнув каблуком по решетке, поинтересовался ДжейКью. В профиль его улыбка выглядела еще резче, круче опасной бритвы и острей самого кончика огненного язычка. В участке было тепло и душно; после потоков сырого ветра, бросающихся в лицо, тягучий воздух прокуренного, пахнущего мусором и железом помещения казался густым, как кисель. Все присутствующие на глазах покрывались липкой испариной. Шумахер посмотрел на сидящих в «обезьяннике» через плечо. Узкая полоска кожи между воротом водолазки и линией роста волос на его шее блеснула свежим потом. — Что ты сказал? Ханна неприятно тряхнула головой, вытирая щеку о плечо. — Я сказал, может, нам отсосать тебе, легавый? По очереди, — повторил ДжейКью. Мутная капля пота стекала по его скуле, — Я слышал, копам такое нравится. Шериф некоторое время молча смотрел на него, а потом засунул руки в карманы и ушел. Ничего нельзя было прочесть по его лицу, но Барри показалось, что он задумался. — Это было странно, черт возьми, — сказала Ханна и со вздохом принялась стягивать с себя куртку. Стены в участке были выкрашены в голубовато-серый. Гудя, работали продолговатые лампы на потолке, и от их плавного, чуть желтоватого света, казалось, становилось еще жарче. Поперек всей клетки лежали густые тени прутьев, перекрещиваясь и образовывая что-то вроде неумело нарисованной паутины. В конце коридора, чуть за углом, виднелся стол охранника и ряд одинаковых потертых дверей. ДжейКью тяжело опустился на пол и просто лег, подложив ладони под голову. — Вы ничего не собираетесь делать? — спросила Санчез, посмотрев на мужчин, усталых и озлобленных, вяло стирающих со лбов едкий пот, — Ну, к примеру, попробовать сломать замок или еще что-нибудь? — Честно скажу, мне лень, — подал голос Барри, рассматривая свои новые, сверкающие «браслеты», — Тем более, здесь я не впервые и знаю, что эта клетка надежнее многих сейфов. Так что давай не будем тратить силы на бесполезную херню. — Этого стоило ожидать, — сказал ДжейКью, — Преступление совершено, и оно требует последствий, как и любое действие. — Это смешно, — фыркнула Ханна, — Сейчас не то время, чтобы заботиться о справедливости: первое и единственное, что нас должно волновать — это мы сами. О каком законе говорил тот тип? — Иллюзия цивилизованного общества, — пожал плечами Барри. — Давно пора от этого отказаться. Иллюзии не приносят ничего, кроме боли. Мы родились в то время, когда слово «стабильность» перестали употреблять во всеуслышание, так почему мы все еще тянемся к жизни, которая исчезла задолго до нас? — девушка натянула цепочку. Что еще, кроме цепи, может так ясно и подробно рассказать о несвободе? Только передачи по ТВ, — Я не собираюсь мириться с тем, что меня, может быть, повесят через пару дней, и предупреждаю вас, что использую первую же возможность сбежать отсюда. А она не может не появиться. Это же гребаное средневековье, откуда здесь вообще полицейский участок! — Угомонись, — попросил ДжейКью, закрывая глаза, — Шумишь только. Я ничего не буду делать. Я просто дождусь, когда начнется хоть что-нибудь, а потом мне уже плевать, что будет. Я слишком устал, чтобы бороться за что-то. — Эй! — закричала Ханна, — Вы серьезно? Черт подери, нас же просто так закрыли, без объяснений! ДжейКью, твою мать! Это же была самооборона, почему ты ничего не сказал шерифу? Джей безмолвно облизал сухие губы. Санчез вздрогнула и закрыла лицо дрожащими руками: ей становилось плохо. Запах тления и дыма еще не успел выветриться из одежды, воспоминания о недавних похождениях только-только начинали оседать в голове, а сюжеты ночных кошмаров, которые поджидали Ханну этой ночью, уже теснились в тенях, разрезавших пространство клетки на мелкие кубики. Девушка несколько раз прерывисто вздохнула, собирая раскисшее мужество, а потом все-таки захлюпала носом: слезы покатились сами, злые и стыдливые. Плакать на глазах мужчин оказалось невыносимо, и Ханна ругала себя на чем свет стоит, изо всех сил сжимая челюсти и стараясь не дышать и не вздрагивать. Надеяться на то, что никто не заметил, было глупо, но молчание причиняло боль, поэтому, взяв себя в руки, она прошипела как можно язвительнее: — Что ж, теперь я буду рада казни. После этого… — Санчез надрывно всхлипнула, — Боже, если вы подумали, что я реву из-за любой проблемы, как какая-нибудь ранимая сучка, то это не так. — Мы так не подумали, — сказал ДжейКью, слегка улыбаясь. Барри неловко ткнулся носом в плечо девушки, и та разрыдалась еще сильнее.