Гнилые сердца последних героев

Ларс, напевая про себя «Эй, Джуд», шел по коридору полуразрушенного здания суда, и сизые облачка пыли взвивались вслед за полами его сутаны. В тот день должно было пройти предварительное заседание, и пастор не имел к этому никакого отношения, а в суд пришел только для того, чтобы встретиться с шерифом. Предстоял разговор о том, чтобы на время ожидания основного заседания перевести подсудимых в более комфортные условия, и разговор этот святому отцу представлялся таким же баловством, как милая беседа с монашкой, которая каждое утро варит ему кофе. Он относился, как к баловству, ко всему в своей и чужой жизни, кроме, пожалуй, распаковки рождественских подарков. — Доброе утро, святой отец, доброе утро! — появившись в конце коридора, закричал мэр — пухлый седоватый мужчина в синем костюме — и приветственно взмахнул рукой. Выглядел он, несмотря на свою фигуру, болезненно и к священнику, уподобляясь горожанам, относился, как к высшей власти. Одичавшее общество не могло распрощаться с прошлым, и прошлое вернулось к нему в виде осколка народного плацебо. — Храни вас Господь, мистер Пинкл, — улыбаясь, приблизился к мэру Ларс, — Я вижу, вы что-то хотите сказать мне, господин мэр. Водянистые глаза мистера Пинкла округлились, и он тут же расхохотался, удовлетворенно хлопнув в ладоши. — Вы просто читаете мои мысли, — заговорщицки приподняв брови, проговорил он, — Вы невероятно проницательны, святой отец. Как вы сегодня себя чувствуете? — Превосходно, господин мэр, а вы? Я вижу, оттенок вашей кожи стал ближе к горчичному: у вас улучшается здоровье? — Вы так наблюдательны, святой отец. Да, я стал заниматься гимнастикой по утрам. Боюсь только, что пребывание здесь, — мистер Пинкл поморщится, — Скажется на моих легких. Уж больно много пыли. — Полностью согласен, господин мэр. Так что вы хотели мне сказать? — Ах да, спасибо, что напомнили. Вы, святой отец, назначены судьей по делу убийства оружейника. Расмуссен сощурил глаза, продолжая глядеть куда-то вперед и не замедляя шага. Несколько минут он молчал, надеясь, что мэр оговорился или что-то перепутал. — Простите, что? Я, кажется, не расслышал… — Вы назначены судьей на сегодняшнем слушании, — повторил мистер Пинкл, складывая руки за спиной. Он глядел на пастора улыбающимися глазами, в которых теплились надежда и уважение, — Не забудьте сменить наряд. «Совсем охренели». — Позвольте поинтересоваться, господин мэр, — прочистив горло, проговорил Ларс, — Точно ли это не нарушает никаких правил? — Абсолютно точно, святой отец. — Разве может простой священник быть судьей? — Не беспокойтесь, это абсолютно законно. Все вопросы уже улажены. «Боже святый, ну неужели…» — В таком случае проясните мне только одну вещь, господин мэр, — вежливо попросил пастор, останавливаясь, — Точно ли в нашем городе нет никого, кто бы справился с этим лучше меня? — Однозначно, святой отец, ни-ко-го. — А как же судья… мистер Робинсон, кажется?.. — Он умер, святой отец. Вы самолично отпевали его в конце января. «Кретин, надо же было ему преставиться в такой неудобный момент…» — В таком случае, мистер Пинкл, я готов взять на себя все обязательства судьи. Мэр схватил широкую, чуть сероватую ладонь священника и затряс ее в своих пухлых лапках. *** Все встали, когда вошел судья. Ханна зевнула и поежилась; цепочка наручников звякнула о скамейку, на которой восседали, взирая на присяжных, подсудимые. Ее немного удивило то, что в роли судьи выступает священник. «Видимо, он у них здесь и швец, и жнец, и на дуде игрец», подумала девушка, повернулась, чтобы немного размяться, и увидела истца. Точнее, спину истца. Рафаила сидела на низкой лавке по правую руку от кафедры, за которой вот-вот будет выступать, и угрюмо рассматривала зал. Собирались совершенно не причастные к делу люди, Барри видно не было. Конечно, что еще можно ожидать от этого раздолбая? Оглядываться не хотелось да и не нужно было: взгляд Санчез, словно раскаленная кочерга, врезался между лопаток доктора, и пузырящаяся, обугливающаяся кожа шипела, вздувалась, кровь стекала по позвоночнику… — Все будет хорошо, — сказала Ева, неожиданно взяв тетку за руку и улыбнувшись, — Просто выскажи все, что ты знаешь и думаешь: нужно произвести впечатление на присяжных и судью. — Я знаю, что делать, и все действительно будет в порядке. Просто я не хочу видеть… их. Я чувствую, как она смотрит мне в спину, черт подери. — Не волнуйся, ты не окаменеешь от ее взгляда. Просто расслабься. Ларс в привычном жесте постучал пальцами по столу перед собой и внимательно оглядел зал. Быть судьей ему уже не нравилось: в эту минуту он мог бы отдыхать в своей келье с кем-нибудь из монашек, но хрен там, идиот-мэр не смог придумать ничего умнее, чем отправить священника проводить чертово предварительное заседание лишь потому, что настоящий судья несколько месяцев как мертв. Ну и причина! Пастор глубоко вздохнул, пододвинул к себе папку с документами и огласил права и обязанности сторон, состав суда и еще пару бесполезных и скучных моментов. При проверке явки выяснилось, что единственный свидетель не явился на слушание. — Бартоломью Бакстер — свидетель, — громогласно произнес Расмуссен и поднял глаза на зал. Люди начали беспокойно озираться, — Итак, его нет. В таком случае предоставляю слово истцу. Рафаила, чуть-чуть помедлив, поднялась, скомканными движениями оправила одежду и подошла к кафедре. Ее мраморное лицо еще сильнее побледнело, фарфоровые кисти опустились на выцветшее дерево; в центре зала уже стояла не знакомая всем доктор, а греческая статуя, покрытая тальком. Ее болезненно розоватые губы разжались, и она стала говорить: негромко, но четко, начав с того самого момента, когда апельсиновый «хаммер» подъехал к лавке. Голос ее, обычно глуховатый, звучал подобно уханью совы. Ханна хотела скрестить руки на груди, но ей помешали наручники, и она лишь раздраженно сжала кулаки. ДжейКью слегка пихнул ее локтем и прошептал, что Раф ненавидит ее. — Я знаю, — одними губами произнесла Санчез, — Все из-за тебя. — Будто она для тебя что-то значит, — фыркнул мужчина. Ханна подумала и коротко пожала плечами. — Нет. Доктор добралась до того момента, когда Ханна отпустила убийцу и якобы собиралась сбежать с ним. Интонации ее стали холодными и остроугольными, словно льдинки, а события наконец приобретали окраску и прескверную. Выходило, что Санчез — взбалмошная и беспринципная стерва, которая поступает так, как ей захочется в эту секунду, не задумываясь о последствиях. В каком-то смысле так оно и было. Судья выслушивал терпеливо, а порой даже с интересом, подперев подбородок сцепленными пальцами. — Это все, господин судья, — завершила свой рассказ истец. — Уточните еще раз, кем приходится вам ответчик? — Никем. Просто случайная знакомая. — Спасибо. — Я же говорила, — прошептала Ханна, — Она мне — никто. И я — ей. — А я? Кто тебе я? — спросил Джей как раз в тот момент, когда судья вызвал первого ответчика, и поднялся, чтобы выйти из «клетки». Охранник долго возился с замком, поэтому мужчине пришлось простоять в ожидании почти минуту, прежде чем его путь к кафедре был освобожден. — Можете ли вы что-то опровергнуть в рассказе мисс Хантинг или наоборот — добавить? — спросил священник с выражением лица явно скучающим. — Нет, сэр, — сказал ДжейКью, разводя плечи так, словно собирался начать разминку, — Я только могу сказать, что убил этого торговца, потому что мне захотелось. Секунду после произнесенного в зале стояла дребезжащая тишина, потом откуда-то снизу поднялся шум негодования. — Что вы имеете в виду? — не обращая внимания на гневные и удивленные возгласы, поинтересовался пастор с высоты судейского места. — Я имею в виду, что я долбанутый. Да, на всю башку долбанутый. Поэтому я и убил вашего идиота: он выглядел таким беспомощным и убогим, что я просто не выдержал. Ханна прыснула и, зажав рот ладонью, хрипло захихикала. Зал взорвался негодующими криками, в сторону кафедры полетели бумажные комки и папки. Рафаила не выдержала и наконец обернулась, пронзила Санчез отчаянным, испепеляющим взглядом и отвратилась, поняв, что перед ней окончательно гнилой человек. Впервые за все заседание на лице пастора отразилась искреннее любопытство. Он схватил молоток и несколько раз оглушительно ударил им о подставку. — Тишина в зале! Продолжайте, ответчик. То есть, вы утверждаете, что вы — невменяемы? — Да. — Насколько? — Настолько, чтобы, не задумываясь, убить человека. Сразу же за Джеем вышла Ханна, и, когда она уже стояла у кафедры, они обменялись короткими и многозначительными взглядами. «Как я выступил?» — без слов спросил ДжейКью, и девушка ответила без единого движения губ: «Это было чудесно!». — Хотите ли вы изложить свою версию произошедшего? — спросил судья, все еще держа молоток в руке. — Я только хочу сказать, что не собиралась сбегать, — Санчез склонила голову на бок так, словно собиралась сыграть с пастором в «гляделки». — Считаете ли вы, что ваш, осмелюсь так сказать, напарник невменяем? — Он — законченный психопат. С ним нужно держать ухо востро. И сейчас я бы не рекомендовала охранникам стоять так близко к решетке. Спиной она почувствовала, как конвойные отпрянули от «клетки», и удовлетворенно усмехнулась. Все это действо напоминало ей детскую игру во взрослую жизнь. Судья откровенно скучал. Зал походил на сборище кукол, усаженных на скамейки, кричащих и замолкающих по команде. Да и само здание суда — не здание суда, а какая-то развалина, даже флагшток сломан. — Это все? — спросил пастор немного огорченно. — Да. — Возвращайтесь на свое место, — он откинулся на спинку стула и пощупал то место на груди, где должен был висеть крест, — Свидетелей сегодня нет, поэтому заседание окончено. Суд удаляется для того, чтобы все обдумать и определить дату следующего. Он звучно ударил молотком по подставке и поднялся. Почти синхронно с ним встали все присутствующие.