Гнилые сердца последних героев

Марция недолго вынашивала этот план, но он был великолепен. В своей простоте и эффективности он представлял собой вершину ее нехилых стратегических умений, одновременно избавляя ее от праведной ненависти, которой она воспылала к лже-пастору, и утоляя ее жажду уничтожить любые напоминания о нем. Любые напоминания, включая его самого. В дополнение ко всему вышеперечисленному, исполнение этого плана оказалось еще и восхитительно красивым. Девушка позволила себе насладиться видом падающей городской стены и, сунув пульт в карман, побежала только тогда, когда серовато-желтое облако уже начало подниматься над крышами зданий. Она натянула на лицо шарф, накинула капюшон и, ненамного опережая пыльную тучу, спустилась к давно опустевшей книжной лавке у перекрестка со светофором, на котором всегда горел только желтый. Там Марция уселась на поребрик, достала из кармана крошечный блокнот и, открыв первую страницу, пробежалась глазами по написанному. «Так… Выбросить всю религиозную атрибутику — сделано… Перерезать глотку Расмуссену — еще пока нет… Взорвать стену — сделано… Покончить с собой — позже…» Она задумалась, постукивая пальцами по бедру и вдыхая воздух, пропитанный запахом победы, и просидела бы так, погруженная в мысли о предстоящем возмездии, довольно долго, если бы ее не вытащили в реальность чьи-то сбивающиеся шаги и кашель. Марция обернулась и увидела девушку в покрытой пылью одежде; она на нетвердых ногах пробежала через перекресток и остановилась у светофора, откашливаясь. По правде говоря, Марция была неслабо удивлена: в этой девушке она узнала новую послушницу, которая начала посещать церковь незадолго до нашествия, и тут же в ней словно полыхнуло адское пламя — настолько сильной была вспышка ненависти. С тех пор, как отец Расмуссен так грязно и гадко исключил ее из своей свиты, перед этим обесчестив и опустив на самое социальное дно, сделав безвольной игрушкой в своих колдовских руках, она всей душой возненавидела церковь, этот город и себя, такую наивную и глупую. — В последнее время часто обращаюсь к Богу, — сказала она достаточно громко, чтобы девушка расслышала каждое слово, — Как будто он слышит… Рафаила через плечо посмотрела на говорящую и тыльной стороной ладони вытерла губы, размазав по ним от пота слипшуюся комками пыль. — А, — протянула Раф, разворачиваясь, — Я тебя знаю. Да? Я тебя действительно знаю, ты — та монашка из свиты. Марция ощутила, как кровь приливает к голове, и кончики ушей, шея и щеки начинают гореть. — Да-а-а, точно, ты же единственная рыженькая из всей этой толпы одержимых проституток, — заметив открытую вражду во взгляде монашки, добавила Рафаила и дрожащими руками отряхнула куртку. Ей необходимо было выместить на ком-то потрясение, — Интересно, что ты здесь забыла? — Тебе лучше замолчать, пока у меня не кончилось терпение, — процедила Марция, убирая блокнот и нащупывая в кармане раскладной нож, который носила на случай, если представится удобная возможность вскрыть горло пастору, — Таскаешься за Расмуссеном, как собачонка, и имеешь совесть оскорблять меня, да тебе самой не тошно? Доктор негодующе изогнула бровь. — Нет? А мне тошно смотреть на то, как эта гнида использует людей, — Марция глубоко вздохнула, втянув воздух носом, вытащила руку из кармана, и получилось так, что пульт, лежавший вместе с ножом, вывалился наружу, — Черт… Доктор изогнула обе брови, потом подняла их и свела в месте, прищуриваясь, не веря своим глазам. — Что это? Только не говори, что это игровой джойстик, иначе я тебя на месте уничтожу. — Уничтожишь? — Марция расхохоталась и носком сапога отодвинула пульт в сторону, — Это я тебя уже уничтожила. Вместе с этим городом. Я надеюсь, ты хорошо понимаешь, как на все это отреагирует народ. Они будут в панике, а потом придут в бешенство, когда я им скажу, что это вы, черт подери, ВЫ — то есть, ты, паскуда Расмуссен и еще какие-то олухи, которые были с вами — подорвали стену и обрекли Даллас на медленную смерть. — Ах ты сука… — одними губами произнесла Раф, ощущая, как капля липкого пота стекает по позвонкам на шее, как пыль въедается в кожу, оседает в легких, — Думаешь, у меня и без тебя проблем не хватает?! Она подалась вперед, мнимо набрасываясь на Марцию, и когда та молниеносно вытащив нож и раскрыв его, занесла руку, ушла назад. Короткое лезвие прорезало воздух в нескольких сантиметрах от живота Раф и предположительно продырявило бы печень, если бы Марция так открыто не щупала нож в кармане за несколько секунд до. — Эй, так нельзя делать! — вскрикнула Рафаила, — Ты могла меня поранить, дура. Я тебе как врач говорю: так нельзя делать. Разве ты не видишь: у меня нет оружия, значит драться будем голыми руками. — Иди в задницу! — прорычала Марция и несколько раз прочертила пространство ножом, но Раф мастерски ушла от ударов, будто танцуя, а не уклоняясь. Рыжеволосая перекинула нож в правую руку и, держа его лезвием вниз, надвинулась на доктора с новой силой и успела схватить ее за куртку, когда та снова ускользала от смертоносного укола, словно вела за собой партнера в вальсе. Ощутив разливающееся внутри предвкушение крови, Марция крепче сжала рукоятку складника и нанесла удар чуть пониже ключиц Рафаилы, рядом с левым плечом. Точнее, нанесла бы, если бы Раф вовремя не перехватила ее запястье. — Послушай, ты нарушаешь правила, — сказала доктор, одновременно удерживая руку Марции и пытаясь отодрать ее пальцы от своей куртки, — В честном бою нельзя хватать оппонента за одежду. — С чего ты взяла, что это честный бой? — просипела Марция. Ее губы высохли, а зрачки сузились так, что во взгляде не осталось ничего человеческого, — Мне уже нечего терять! Она надавила, всем весом подаваясь вперед, но этот ход оказался ошибочным. Раф была сильнее и ловчее ее, к тому же, явно имела навыки уличного боя, поэтому сражаться с ней было все равно, что плевать в кастрюлю с кипящим маслом. Едва Марция налегла на нож, Рафаила, будто предощутив происходящее, ударила ее в плечо, и они обе рухнули на асфальт. — Я не собираюсь причинять тебе боль, — пропыхтела доктор, оказавшись сверху и выворачивая кисть Марции в попытке отобрать нож, — Я всего лишь хочу, чтобы ты прекратила весь этот цирк, черт тебя дери. Веди себя нормально! Ты стену подорвала, мы же теперь все сдохнем, как один… Хватит строить из себя неуловимого мстителя! — Срать я хотела на вас и ваш город! — прорычала Марция сквозь сжатые зубы и, использовав момент, несколько раз ударила Раф под дых и по ребрам. Доктор слегка обмякла, но этого хватило для того, чтобы рыжеволосая отшвырнула ее от себя и устроилась сверху, явно намереваясь вырезать Рафаиле глаза, — Ты никогда не поймешь меня. Этот ублюдок лишил меня всего, что было: чести и самолюбия! Я же всю жизнь одна, без дома, без корней, практически голая, а он дал мне надежду на то, что я кому-то еще нужна! А потом забрал. Жестоко забрал… — Я-то тут… черт возьми… при чем?.. — удерживая руку Марции, прохрипела Рафаила. Лезвие, в котором отражался мутный, потемневший город, опасно приблизилось к ее лицу и нацеливалось то на середину лба, то на левый глаз, в зависимости от того, с какой силой на него налегала рыжеволосая. Лицо Марции налилось гневным румянцем, а глаза будто провалились. В уголках рта выступала слюна, — Ты сильная… так зачем тебе месть? Я знаю, что Расмуссен — полнейший кретин и гад, действительно гад, я сама его… ненавижу… он мне мерзок до глубины души… Черт, убери этот сраный нож!.. — Замолчи! — взвыла Марция, и кончик ножа на миг коснулся ресниц Рафаилы, — Замолчи, сука, замолчи! Ты не знаешь, что он сделал со мной! Я верила ему, он был для меня Богом! Ты знаешь, что такое — когда Бог вдруг оказывается грязным, обдолбанным выблядком? Знаешь?! Да нихрена ты не знаешь! Рафаила попыталась ударить Марцию в сгиб руки, но вышло это слабо и неуверенно: все время перетягивал на себя внимание безумный блеск наверху. Глаза рыжеволосой сверкали, будто раскаленный металл, и напор от нее шел такой, что Раф мгновенно вспотела, оказавшись внизу. — Черт… — выдохнула она, понимая, что почти не может сдерживать Марцию, и нож вот-вот войдет в ее левую глазницу по самую рукоятку, пробьет мозг и тогда… Что-то странное появилось на фоне затянутого мглой неба, и Марция неестественно дернулась назад. Лицо ее жутко исказилось, выражая боль и недоумение. Сухие губы разжались, судорожно хватая воздух. Раф в ужасе уставилась на нее, продолжая сжимать ее ослабшее запястье, и только через несколько секунд, каким-то чудовищным усилием воли сфокусировала зрение и разглядела на шее рыжеволосой не что иное, как позолоченную цепь. Звенья врезались в покрытую испариной кожу все сильнее и сильнее, пока девушка не начала отодвигаться назад, постепенно приподнимаясь под силой чего-то сверхъестественного. — Отомри! — рявкнул Ларс, сильнее натягивая цепочку нагрудного креста и приподнимая Марцию над доктором, — Шевелись, я не могу держать ее так вечно. Рафаила разжала пальцы и неуклюже отползла. — Что… что, черт подери… — растерянно прошептала она, лихорадочно стирая с лица капли пота. Расмуссен отпустил Марцию, и та бессильно упала на колени, сгибаясь и душераздирающе то ли всхлипывая, то ли кашляя. Золотисто-рыжие локоны упали на асфальт. Доктор бессмысленно глядела на них, пока Ларс не подошел и не потрепал ее за плечо, будто успокаивая. — Как вы? — спросил он, наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо девушки, — Рафаила, как вы? — Все в порядке, просто вы напугали меня, — невнятно произнесла Раф, чувствуя, как пастор берет ее за руки и помогает подняться, — И чуть не задушили ее… — Поверьте мне, если бы я этого не сделал, у вас из глазницы перед похоронами пришлось бы вытаскивать нож, — сказал священник и намотал цепочку на руку на манер четок. — Урод… — с трудом выдавила Марция, прижимая ладонь к горлу, — Я зарежу тебя, как собаку… когда ты не будешь ожидать нападения. — Не усугубляй свое положение, Марция. Я мог бы задушить тебя, и на этом закончился бы весь твой земной путь, — проговорил Расмуссен с какой-то странной интонацией. Рафаила даже взглянула на него, чтобы понять, в чем дело, но лицо его было непроницаемо, — Уходи прочь. Не позорься. — Лжешь!.. Ты ни на что не способен, кроме болтовни, — Марция поднялась и, кашляя, направилась прочь, — Я вернусь и тогда… ты умрешь! Доктор невольно дернула плечом. Эти слова прозвучали так, будто рыжеволосая не угрожала, а предсказывала будущее. В ту секунду из ее голоса испарилась даже всепоглощающая ненависть: она была спокойна, потому что знала, что все так и случится. Все случится так, как она сказала.