Гнилые сердца последних героев

Кто бы мог подумать, что так все обернется? Где-то далеко шли лазурные дожди, тысячи радуг появлялись над белыми песками заливов или над непроходимой тайгой. Где-то далеко женщины в фартуках развешивали белье на веревках, лодки рыбаков скользили по спокойным волнам древних морей, на сковородках шкварчали и брызгали маслом кукурузные, пшеничные, овсяные лепешки. Все это было так просто и называлось простым словом — жизнь. Словом, в смысл которого входит все, что может охватить разум: от самого незначительного до самого масштабного. Все это — жизнь, которая началась с пустоты и закончится ею, если ей вообще существует конец в том смысле, в котором привыкли понимать его люди. Где-то далеко царил мир, торжествовала возродившаяся после того, что сделал с ней человек, природа. Торжествовала жизнь. Возможно, даже не так далеко, как кажется. Кто бы мог подумать, что все случится именно так? Океан вышел из берегов, породив множество бед, сменились течения, и климат стал жестче. Показались из-под многовековой пыли древние страхи, люди уподобились животным. Исполнились пророчества. Трудно теперь отличить живое от мертвого, мирное от несущего смерть. Но где-то далеко есть места, которые не тронул смрад гниения. Где-то далеко. Ханна ощутила, как ее черепная коробка буквально разрывается на несколько частей. Как костные швы с треском расходятся, и этот треск заполняет собой всю вселенную, отчего она кажется еще меньше и теснее. Вкус крови поглотил все существующие вкусы, запахи и даже визуальную составляющую этого мира. Тело будто отделилось и исчезло, превратившись в звездную пыль, из которой и было создано когда-то, а голова обратилась в пылающую сферу, сотканную из боли. Вдова Санчез перестала существовать, как личность и как человек. Нажитые годами, отточенные жизнью черты характера и привычки бесследно стерлись, память явила собой прозрачно-чистый кристаллик заледеневшей капли дождя. Все, что когда-то обозначало существование Ханны затерялось в бескрайнем круговороте галактик и миров. Американка с русскими корнями двадцати четырех лет от роду, импульсивная, уверенная в себе, со средним образованием и шрамом на левой коленке, полученным в детстве, за время своего краткого существования не принесла ни миру, ни стране, ни городу, в которых жила, ни людям, которыми жила, решительно ничего доброго, чистого, светлого и пропала абсолютно так же — бесславно, бесполезно, безвременно. Однако по прошествию некоторого времени неподвижный раскаленный шар, который давал понять, что Ханна все еще жива, завибрировал, выпуская какую-то внутреннюю энергию, и фрагменты разлетевшегося на куски сознания воссоединились, притянувшись к нему. Санчез очнулась, будто вынырнула из кошмарного сна: все тело было покрыто холодным потом и безостановочно дрожало. В душе мучительно теснилось невыносимое чувство потери, невосполнимой, страшной потери, которую даже представить сложно. Девушка прижала к груди кулак, села на земле и, не думая ни о чем, уставилась в пустоту. Она все еще не могла вспомнить, что произошло и откуда такие отвратительные эмоции. Любая мысль приносила почти физическую боль. Ощущение было такое, что Ханне разнесло череп на части, а после этого какой-то умелый доктор собрал все на место. Извилина к извилине. Осколочек к осколочку. Все было там, где и должно, и функционировало вполне сносно, но во всем остальном организме поселилась какая-то чудовищная, вселенская скорбь. Не существовало никакой прошлой жизни и никакого будущего: Санчез осталась только в жестоком и не терпящем ошибок Сейчас. — Ханна! — прошептал кто-то и сжал плечо девушки, — Ханна, да проснись же ты! Что с тобой?.. Девушка с трудом приподняла голову и снова ее опустила, зажимая ладонями глаза, из которых буквально сочились наружу воспоминания о недавно прожитом. Все это ударило по рассудку со страшной силой, но в следующую же секунду Санчез впилась пальцами в предплечье Барри и спросила не своим голосом: — Джей мертв? — Д-да. — Я так и поняла, — она посмотрела на свои руки в крови, на свою куртку — тоже в крови и побоялась представить, как сейчас выглядит ее лицо. — Они налетели ниоткуда. Какая-то сука командует ими, говорит, что мы подорвали стену, чтобы сбежать, — вкратце объяснил ситуацию мужчина, — Я едва отыскал тебя в темноте… — Я потеряла сознание? — Вроде того, но было очень похоже, что ты умерла. — Клянусь чем угодно, у тебя не было пульса, когда я проверял, хотя ты совершенно цела — проговорил Тинки откуда-то сзади. Ханна не обернулась: не было сил, — А Джею просто снесло полголовы. Сам видел. Санчез сглотнула нервически. — Где мы сейчас? Почему так темно? И правда, вокруг была белесая тьма, разбавляемая прохладным светом из прямоугольного окошка на том месте, где должно было быть солнце. Ханна ощутила, как к ней постепенно возвращается ее привычное восприятие. — В подвале, — кратко ответил Барри и положил руку на ладонь девушки, намекая на то, что пора бы разжать пальцы. — Извини, — Санчез виновато сунула руки в карманы куртки, — И что нам теперь делать? — Ждать. Эти сволочи собираются выкуривать нас слезоточивым газом, — с ноткой ядовитого веселья в голосе проговорил Тинки. — Чего ждать? Мучений? — Когда они зашвырнут сюда первую шашку, мы спокойно выберемся через потайной лаз и окажемся в соседнем здании. — Потрясающе, — бесцветно произнесла Ханна. — Для себя же строил, — так же бесцветно ответил Тинки, — Не понимаю, почему эти бакланы… Потолок (а точнее, пол) вздрогнул, и из стыков плит струйками посыпалась пыль. Послышались шаги нескольких людей, невнятная речь, и через несколько секунд что-то загрохотало так, будто снаружи началась атомная война. Зазвенело стекло. Гулко прокатилась бочка. Шершаво попадали ящики. — Бакланы, — прорычал Тинки, — Весь гараж мне разворотили, уроды. Если хоть что-то случится с мотоциклами, я собственноручно напалмом выжгу этот обосранный городок. Ханна усмехнулась и закрыла лицо руками, чувствуя, как пальцы прилипают к тому, чем была забрызгана ее кожа. Ей не хотелось двигаться, не хотелось ничего слышать и видеть, но присутствие мужчин удерживало ее от слез бессилия. Она всю жизнь боялась показаться морально слабой и даже в состоянии полнейшего онемения всяческих чувств и желаний, кроме чудовищного уныния, сохраняла в себе этот воспитанный много лет назад страх. Санчез помассировала веки, стараясь хоть как-то собраться, но тело оставалось таким же вялым и холодным, а сердцебиение — безучастным. Казалось, его ритм изменился, стал более глухим и поверхностным, словно звук чьих-то шагов по отсыревшим доскам. Казалось, будто от сердца оторвали значительную часть, к примеру, правый желудочек, но девушка по каким-то причинам продолжала жить, хотя уже чувствовала себя мертвецом. Едва различимый в полутьме люк над ее головой, натужно скрипнув, прогнулся под чьим-то весом, а через секунду дернулся вверх, едва не соскочив с ржавых петель. На мгновение в столбе света взметнулась пыль, что-то небольшое упало на пол, и тут же все снова скрыл сумрак. Сверху доносились неразборчивые выкрики. — Поехали, — сказал Тинки и сдвинул железный лист, прикривавший вход в подвал соседнего здания. Ханна тяжело поднялась и прошла вслед за Барри, плохо ощущая собственные движения. Неуклюже задела макушкой низкий свод проема, шаркнула плечом о стену, споткнулась обо что-то в темноте и едва не упала, рефлекторно схватив техасца за рукав. — Ты в норме? — заботливо поинтересовался он. — Безусловно, — отрезала Ханна голосом таким, каким обычно в последний путь провожают усопших, — Что будем делать дальше? — Выберемся из этой задницы и пойдем в сторону центра за оружием. Отсюда все равно ничего вынести не сможем, — проговорил Тинки, — А дальше уже по ситуации решим, что делать. — А как же Джей? — Прости, но нам придется оставить его здесь. — Откуда вообще взялось это дурацкое «нам» и «мы»? — неожиданно для самой себя взорвалась Ханна. Ее почему-то невероятно разозлило то, что вдруг сейчас, имея за плечами целую жизнь, независимую и одинокую, она стала частью какой-то команды, состоящей в прямом смысле из трех калек. — Оттуда, что если бы кто-то из нас остался один, то от него ничего не осталось бы, — с долей черной иронии в голосе пояснил Тинки, — Тебе повезло, что ты не видела, какое кровавое месиво теперь у Джея вместо лица. Санчез неопределенно фыркнула, решив ничего не отвечать. Они выбрались на первый этаж пустого здания и, как воры, уселись под высаженным окном. Людей снаружи оказалось действительно много: человек тридцать столпилось на улице и еще несколько мужчин хозяйничали в гараже Тинки, вороша закрома и складывая найденное оружие и боеприпасы у входа. — Выносите все! — командовала, стоя на крыше припаркованного рядом автомобиля, девушка с волосами золотисто-рыжими, — Ни один патрон не будет лишним, когда наступит момент защищать город от роу и тех, из-за кого мы сейчас подвержены смертельной опасности. Дождь не прекращался, а боеприпасы тем временем начинали сыреть. — Марция, вы не думаете, что будет лучше оставить все это внутри? — выкрикнул кто-то из толпы, — Рожки намокнут, ружья будут испорчены. — Нет! Мы не можем оставаться в логове предателей! — рявкнула Марция с лицом бесноватой и взмахнула рукой с отогнутым указательным пальцем, — Переносите все в соседнее здание! Все, идем туда! Нечего мокнуть, нам еще нужно город у нечисти отстоять! — Твою ж мать, — коротко выругался Тинки. Трое беглецов и предателей поползли вдоль стены, направляясь к противоположному окну, вылезли через него и побежали по лужам, скрываясь в затуманенном ливнем проулке. Дело было сделано наполовину — никто больше не умер и не был ранен. Это приносило облегчение. Однако уже через полминуты ситуация приняла крайне неприятный поворот. — Стоять! — заорали сзади. Конечно же, пришлось остановиться и, не оборачиваясь, поднять руки, будто все трое действительно были какими-то преступниками. Краем глаза Ханна заметила, как на скулах Барри выступили желваки. — Медленно развернулись! — скомандовал мужской голос, — Без лишних движений. В проулке, направив ружья и пистолеты на беглецов, стояло пятеро человек. Во главе отряда находился мужчина за пятьдесят с седоватой бородой и взглядом беспросветного интеллигента. — Корт, — почти с облегчением усмехнулся Бартоломью, — У вас совсем крыша поехала? А я думаю, чей голос знакомый! — Закрой пасть, — дернув зажатым в руке «глоком», приказал Корт, и приказ его прозвучал, как вежливая рекомендация, — К учителям по-другому обращаются. — Это твой учитель? — в ужасе прошептала Ханна. — Математик. Ненавижу математику, — громко признался Барри и поднял руки выше, — А вы, Корт, совсем не изменились: все такой же зануда. Ваш кодекс джентльмена не позволит вам стрелять в безоружного человека, к тому же, вашего бывшего ученика. — Сказать честно, Бакстер, я множество раз удерживался, чтобы не высечь тебя, — произнес Корт, — Лучше бы тебе перестать выступать, иначе я выстрелю. — Что? — Барри расхохотался. Он слишком хорошо знал своего учителя, — Вы выстрелите? Да у вас духу не хватит даже рыбу выпотрошить. — Барри, поберегись, — прошипел Тинки, — У него в руках мой «глок», а сзади его прикрывают четверо твоих сверстников. Смени тон! — Все окей, — успокоил его Барри и снова обратился к своему преподавателю, — Корт, мы знаем друг друга не первый день. Я — не предатель и не думаю, что вы сомневаетесь в этом. Давайте вы сейчас просто опустите оружие, и мы поговорим, как белые люди. — Кажется, я ясно выразился, — нервозно перенося вес с одной ноги на другую, сказал Корт, — Ты заткнешься и, не дергаясь, пройдешь с нами или я стреляю. — До чего глупая сцена, — вздохнула Ханна. — Что за дела, Корт? — негодуя и смеясь одновременно, спросил Барри, — Никогда не думал, что вы сможете так легко размахивать пистолетом и нацеливать его на людей! Вы же учили нас, что за жизнь нужно бороться, а разбрасываться ею, как мелкой монетой. Куда делся ваш гуманизм? Столько лет потратить на то, чтобы воспитать из зверенышей взрослых людей с принципами и моралью, а потом отправить это псу под хвост! — Знаешь, Барри, гуманизм тоже можно купить, — проговорил Корт, — Как и ваши паршивые жизни. Эта девчонка пообещала мне хорошее ружье и достаточно патронов для того, чтобы я мог выжить во время нашествия, если я приведу вас к ней или убью. Я не знаю, кто она, но стена разрушена, и теперь уже не важно, кем ты был до и кем станешь после того, что случится. Я хочу жить. — И готовы верить каждому слову какой-то рыжухи, — техасец сплюнул под ноги, — Отлично. — Она показала пульт и твой охотничий нож, Бакстер. И все мы видим, что у вас троих одежда серая от пыли, верно? Абсолютно верно, — Корт еще некоторое время сверлил Барри взглядом, а потом кивнул, и парни, сопровождавшие его, двинулись к беглецам, — Хорошо, сейчас я просто отведу вас к ней, а дальше что будет — не мое дело… Барри презрительно фыркнул, вынужденный поддаться. Сопровождающие и сопровождаемые выстроились в линию и медленно двинулись обратно. Ханна оказалась в конце и из-за спины идущего впереди парня не видела ровным счетом ничего, да и не на что было смотреть: их просто вели, как захватчики — рабов, разве что последним не доставало кандалов для полного сходства. В спину девушки упиралась двустволка, так что и шагнуть шире нельзя было. Положение становилось все более гадким. Не хватало для полной картины только мерзкой морды Шумахера. Санчез вспомнила шерифа, его тягу к обтягивающим вещам и усмехнулась про себя: до чего колоритный тип. Врагов народа завели в здание и посадили на пол, напротив двери, с двух сторон направив на них ружья, чтоб не рыпались. Связывать не стали: приказа не было, как и веревок. — В смысле, нет веревок? — доносился с лестничной площадки голос Корта, — Нельзя их оставлять так! — Кто-нибудь, заткните его и вышвырнете отсюда к чертовой матери! — прокричала женщина, и вслед за этим наверху послышался шум. Корт появился у перил, растрепанный и багровый от возмущения, привалился к ним спиной и вцепился руками, всем телом давая понять, что никуда не уйдет. — Это неправильно! Ты сказала, что за них будет плата, — прорычал он, — За все нужно платить! — Мало ли, что я сказала, мистер, — на площадке появилась рыжеволосая и уперла руки в бока, — Уберите его. Снизу подорвались двое мужчин и волоком стащили Корта по лестнице, едва не выломав ему руки. — Стерва! Так дела не делаются! Ты поплатишься за свою глупость! — проорал Корт напоследок, когда его уже готовы были выбросить прочь. Выглядело это попросту жалко. Барри проводил своего бывшего педагога мрачным взглядом разочаровавшегося в своем наставнике падавана. Не будь к его затылку приставлено дуло, он наградил бы Корта парой колкостей. В таком положении острить не представлялось возможным. Все были измотаны. Власть, взятая девчонкой над отупевшими горожанами, угнетала. — Что же мне теперь с вами делать?.. — сама у себя поинтересовалась Марция, спустившись, — Вы же не принесете мне никакой пользы, будете только путать карты. А-а-а, кажется, я знаю. Вы поможете найти мне пастора. — Да откуда ж нам знать, где твой пастор? — раздраженно хохотнул Тинки, и его тут же ткнули ружьем под ребра. — Тебя, лысый, я впервые вижу, — сказала Марция, наморщив нос, — Поэтому ты можешь идти, а вот эти двое останутся: я самолично наблюдала за тем, как они вместе с Расмуссеном и еще парой человек закладывали бомбы. Слышали, парни? Пусть он катится отсюда вслед за тем идиотом. Тинки подняли за локти и препроводили на улицу. Однако конвойный почему-то не торопился возвращаться. — Вы серьезно отпустите его? — спросила Ханна и поморщилась от звука собственной речи. Сколько наивной надежды было в нем. — Конечно же, нет. Я не такая глупая, как ты, — улыбнулась Марция. Хлопок выстрела на несколько мгновений оглушил всех, кто присутствовал в здании. Барри вздрогнул и подтянул колени к груди. Санчез посмотрела на его стремительно бледнеющее лицо, посмотрела на спокойное лицо Марции, посмотрела на свои руки, испачканные в давно запекшейся крови, и перед глазами у нее заплясали алые звездочки. — Ну вот и все. А теперь вы расскажете, где Расмуссен, иначе я прикажу разрезать вас на кусочки размером с носовой платок, — промурлыкала рыжеволосая, явно довольная своей работоц и реакцией на нее. — Вообще-то я договаривался только охранять их, — туповато пробасил один из конвойных, все это время направлявший пистолет на голову Ханны, — На это я не согласен, где моя плата? — Замолчи, — шикнула Марция, — Иначе отправишься к лысому. Как я вижу, твой друг всем доволен, так что и ты не строй пай-мальчика. Второй «охранник» бессмысленно глядел на ствол карабина, наставленного на висок Барри. Руки его слегка подрагивали, а глаза помутнели. Вдова посмотрела на него, скосив глаза, и неожиданно, с ужасом поняла: он болен. Он смертельно болен, а точнее уже мертв. Кто знает, какие мысли в тот момент клубились в его угасающем сознании, может быть, он вообще уже не способен был думать. Но глаза его выдали. Желтоватые белки с точками гранатовых вкраплений, зрачки не угольные, а блекло-синеватые, словно покрытые дымной поволокой бельма. Такой симптом ни с чем не спутаешь. И кто знает, сколько еще таких кусков мяса беспрекословно выполняет любые команды, по инерции, по привычке, ожидая удобного момента для нападения. Ожидая время обеда. Ханна прерывисто вздохнула. Барри не видел. Барри сейчас вообще ничего не видел, он был ослеплен смертью Тинки, а объяснить ему ничего нельзя было. Кажется, в этом здании никто, кроме Ханны, не видел. Просто не замечал. Не ждал, что такое может случиться. — Ну, — нетерпеливо протянула Марция, — Сколько еще я должна вам напоминать, почему вы все еще живы? Где пастор? — Да срать я хотел на тебя и этого ублюдка! — гаркнул Барри, внезапно сорвавшись с места, словно озверевший цепной пес. Его конвойный не среагировал на это, зато парняга, пытавшийся качать права, испуганно вскинул пистолет, — Не знаю я, где он, и знать не хочу! Чтоб тебя! Да кто ты такая, чтобы здесь командовать? Он обернулся, оглядывая комнату. Сверху приближались двое мужчин. — Эй, кто она такая? Мне одного движения хватит, чтобы открутить ей ее маленькую башку, как и каждому из вас, так какого х… — на этом слове Бартоломью вынужден был прерваться, так как один из приближенных Марции попытался ударить его в солнечное сплетение. Другой подлетел сзади и предпринял попытку сделать захват, но получил локтем в челюсть. Ханна вдруг поняла, что выдается совершенно потрясающая заминка, где никто не заинтересован в ней, и решила вступить в игру. Она выбила пистолет из рук замешкавшегося конвойного, подобрала его и угрожающе выставила перед собой. — Ни с места, — проговорила она вполголоса, медленно поднимаясь и пятясь к выходу, и повернулась в сторону техасца, — А ну, шаг назад! Живо! Вы — ублюдки — быстро шаг назад! Оба мужчины замерли за секунду до того, как техасец положил их обоих лицом вниз. Санчез перевела мушку на Марцию и направилась к выходу, не сводя с рыжеволосой холодного, напряженного взгляда. Барри наклонился, вытащил из-за пояса одного из мужчин пистолет, и в следующее же мгновение они с Ханной удалились.