Lord of Time

Гарри обошёл Выручай-Комнату, все маски, которые он носил, полностью слетели, потому что он знал, что никто его здесь не побеспокоит, даже если попытаются проникнуть самостоятельно. Это было возможно, благодаря Невиллу; он прекрасно знал, как комната работает. Поттер принёс с собой коробку, заполненную камнями и посмотрел на голубые кристаллы с выгравированными на них рунами, убеждаясь, что они выполнены правильно и лежат на оптимальных позициях. Сделав это, он ещё раз заглянул в книгу, чтобы наверняка знать, что всё пойдёт по плану. Как только он занял следующую позицию, он опустил следующую руну на положенное ей место. У него ушла целая неделя на то, чтобы выгравировать руны, необходимые для ритуала устранения Надзора. Он знал, что может поплатиться даже за малейшую ошибку, так что он по мере своих возможностей изготавливал их аккуратно. Поместив ещё одну в нижнюю часть замысловатого рисунка, он отложил в сторону последнюю руну — он разместит её, когда окажется внутри пентаграммы. Он взял книгу и начал читать ещё и ещё раз, чтобы убедиться, что всё правильно, — даже если он был уверен, что всё верно. Им была скопирована книга из Запретной Секции, когда он пробрался туда в пять часов утра, он знал, что там не было установлено никаких сигнальных чар, которые могли бы разбудить смотрителя — Гарольда Рена; он был волшебником, и было так странно видеть, как он наводил порядок с помощью магии после стольких лет наблюдения за Филчем, который всё делал вручную, словно маггл. Это было одной из самых больших несправедливостей, которую он когда-либо видел: Филч был лишен магии, и поэтому ненавидел учеников, практически то же самое было и с Хагридом — у Дамблдора не было и капли совести. Гарри знал, что книги лучше не открывать, потому что некоторые могут кричать что-то отвратительное. После того как он скопировал нужную, он выскользнул из библиотеки, словно его там и не было, и вернулся в постель, никто не смог бы провернуть это лучше, ну, кроме, возможно, Тома Реддла. Он не видел книгу; он просто уставился на него, и губы сложились в коварной усмешке, прежде чем он скрылся за зеленым балдахином. Тут не было ничего: мальчик продолжал наблюдать за ним, а Гарри смотрел в ответ. Хотя эти переглядки между ними происходили неосознанно, каждый стремился перехитрить другого, и Гарри должен пожать Тому руку: тот не отставал ни на йоту. Он не должен получать от этого столько удовольствия, в конце концов, Тому только четырнадцать, а ему, несмотря на детскую внешность, — двадцать один. Хотя его бешеное либидо и указывало на обратное: он проклинал свою удачу, потому что ему снова приходилось проходить половое созревание, — по крайней мере, он неплохо себя контролировал. Он точно осознавал свои планы: он должен был подружиться со слизеринцами, особенно с Томом, чтобы повлиять на него. Ну, повлиять не совсем правильное слово, всё, чего он хотел, — показать Тому альтернативный путь, показать, насколько он ошибался во всём, что он знал. Конечно, до него дошло, что Том и так всё понимал, но отказался ото всего в попытке собрать больше последователей и сохранить их верность. Это была тревожная мысль, и он надеялся, что ошибся. Несколько ночей назад он решил позволить Тому сблизиться с ним настолько, чтобы он мог делать всё, что ему нужно, не вызывая подозрений, подружившись с ним, что можно было бы истолковать как неискренний шаг, чтобы завоевать признание и войти в слизеринское общество. Только идиот не догадался бы, что Том является последним звеном пищевой цепи, и пока ему было не наплевать, он хотел что-то изменить, а высиживание в сторонке в этом никак не поможет. Нет, это то, как поступил бы Дамблдор, а он ни капли не похож на этого предвзятого, подозрительного старого дурака-манипулятора. Так что, если появится такая возможность, он ею воспользуется. Он вступил в пентаграмму, взяв с собой палочку, что жизненно необходимо, чтобы ритуал сработал. Он переместил руны на нужное место и глубоко вздохнул. В нем звенело ожидание, а волнение тянуло внизу живота. Так было всегда, когда он делал что-то запрещенное; слизеринцу в нем, откровенно говоря, нравилось, когда он делал то, что никому бы не сошло с рук. — Sevoco summoveo vestigium helcium omnino tumultuatio desino[1], — бегло пел Гарри, потренировавшись и с легкостью запомнив слова. Руны вокруг него начали светиться, синие линии, образовавшие пентаграмму были такими яркими, что Гарри пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. — Sevoco summoveo vestigium helcium omnino tumultuatio desino, — Гарри повторил слова, следуя ритуалу, задохнувшись от удивления, когда почувствовал, что его магия и руны сливаются воедино, окутывая его своей невероятной силой. — Festinatium mea praecantatio egomet prensatio ollud nullus[2], — добавил Гарри, прервав свои запутанные мысли; чувство объединения магии и рун кружило ему голову. Его магия вспыхнула ещё сильнее, заставляя его закатить глаза и приоткрыть рот. Гарри смутно почувствовал лёгкий толчок и в сердцевине палочки, и в руках, когда магия смыла все следы, таким образом давая ему возможность колдовать в любое время. Он был слишком удовлетворен, чтобы очень сильно беспокоиться, всё ещё ощущая совершенно невероятное чувство полного погружения в магию. Он чувствовал себя в безопасности, чувствовал себя счастливым, словно сама магия выбрала его своим фаворитом. К несчастью, это чувство быстро прошло, когда свет рун начал угасать, как только ритуал был закончен. Также Гарри снова почувствовал слабость, но в этот раз он позволил себе в изнеможении упасть на колени. Ощущалось не только магическое истощение, но и физическое, словно он часами с кем-то дрался. Находясь близко к камням, он заметил, что они треснули в нескольких местах, что делало их абсолютно бесполезными, не то чтобы это было для него важно. Это были всего лишь камни, которые он нашел у Чёрного Озера и трансфигурировал в голубые кристаллы. Зажмурившись, он постарался побороть слабость, он не мог оставаться здесь: это было слишком рискованно. Пробираться через несколько минут или спустя час после отбоя ещё ничего, но отсутствовать в спальне всю ночь? Он не был уверен, что слизеринцы будут прикрывать его, — им придется рисковать своими шкурами — но он не знал этого наверняка. Открыв глаза, он потихоньку начал складывать кристаллы в коробку, не имея магических сил даже для того, чтобы уничтожить их. Когда кристаллы были уложены, а пентаграмма — стёрта, Гарри молча передал своё пожелание Хогвартсу: отправить кристаллы в Комнату Забытых Вещей на случай, если они ему снова понадобятся. Затем коробка, словно по щелчку пальцев, исчезла с глаз Гарри к его огромному облегчению. Одной причиной для беспокойства меньше; поднявшись с колен, он взял книгу и закрыл её, прежде чем опустить в школьную сумку. Было бы неплохо уменьшить её, но особого смысла это не имело: у учителя не было причины обыскивать его вещи, так как у него их просто-напросто не было. Кряхтя от раздражения и напряжения, он всё-таки поднялся на ноги, но всё ещё не чувствовал в них силы. Он уже собирался уходить, когда появилось зелье; изогнув в удивлении бровь Гарри поднял флакон, уже зная, что в нём, но, чтобы быть уверенным наверняка, он понюхал содержимое и попробовал на язык, кивнув, когда ощутил действие капли. Разом выпив зелье, он сразу почувствовал себя лучше, точнее магия стала лучше, физическое состояние не улучшилось, но хороший ночной сон должен помочь. Набросив Мантию-невидимку на плечи, он стал выдвигаться из комнаты. Было так здорово снова иметь её на руках; он даже не осознавал, как скучал по ней, пока она буквально не полетела на него, как только он призвал её. Позднее он узнал от Смерти, что он приманил её, только лишь пожелав стать владельцем. Конечно, он запаниковал: она множество поколений была в семье Поттеров в качестве фамильной реликвии, никто не выходил сухим из воды после того, что, вероятно, выглядело как кража. Простая мантия-невидимка, которая являлась почти точной копией той, что была сейчас у Гарри, — правда, без своей особенности: она не принадлежала Смерти — лежала сейчас в сундуке наследника Поттеров. Об этом никто никогда не узнает, так что Гарри сейчас был при своей мантии и не беспокоился о том, что его раскроют. Его шаги оставались неторопливыми и бесшумными, когда он возвращался на территорию слизеринцев — в подземелья. Он пока успевал к комендантскому часу, но ему очень не хотелось, чтобы кто-то крайне любопытный узнал о том, что он был в коридоре на восьмом этаже. Он не знал, нашёл ли уже комнату Том или Дамблдор, но он не хотел даже допускать мысли, что это уже могли сделать — никто из них двоих. Как только он вошёл в подземелья, он поспешно стянул с себя мантию, убедившись, что рядом никого не было, прежде чем убрать её в сумку и назвать пароль от гостиной, — «верховный» — честно говоря, он не знал, почему никто ещё не понял, что для того чтобы попасть в гостиную Слизерина нужно произнести самое странное и пафосное слово. Но считалось, что легче попасть в башню Когтеврана: нужно всего лишь отгадать загадку. Дверь открылась, и Гарри направился в единственный угол, который никем не использовался, игнорируя тот факт, что все замолчали, и начал рассеянно выкладывать то, что было нужно, чтобы закончить очередное эссе по Трансфигурации, — и только тогда шум вернулся. Чем быстрее он закончит, тем лучше; возможно, он ошибся, но число эссе, которые ему нужно написать, оказалось больше, чем он мог подумать, — в общей сложности пятнадцать штук. Ну, закончено было уже десять, и Гарри убедился, что не сделал ни одной ошибки, так что Дамблдору не к чему будет придраться. Он открыл книгу, делая вид, что работает с ней при выполнении домашней работы, даже время от времени поглядывая в неё. Гарри не знал, рассказал ли Том всем слизеринцам или нет, но на всякий случай он будет стараться выглядеть, как нормальный тринадцатилетний мальчишка — насколько это вообще возможно. Быстрее, чем он ожидал, его начала бить судорога, а тело протестовать против такого длительного высиживания без дела. Отложив перо, он размял руку и рассеянно потянул шею, приглушив усталый зевок. — Меня тошнит от этой тупой грязнокровки! — очень громко сказал Эйвери, очевидно, ввязываясь в горячий спор или дебаты с кем-то, кого Поттер назвал бы Амикусом Кэрроу, если присмотреться к внешности. — Она думает, что самая умная! Гарри удивленно фыркнул, ирония заключалась в том, что тот, о ком они говорили, вероятно, был умнее большинства волшебников, сидящих вокруг Реддла, настолько самодовольных, словно перед ними следующее пришествие Мерлина. У него не было нужды читать их мысли, чтобы знать, о чём они думают, гоняющиеся за славой идиоты, в их мыслях власть и праздность, которые пришли с Томом. К сожалению, его фырканье оказалось не таким тихим, как он надеялся, так как компания сейчас смотрела прямо на него. — Какие-то проблемы? Станешь Предателем Крови и будешь защищать грязнокровок? — Эйвери сорвался, не оценив смешки всех слизеринцев — своих сокурсников. — Ты оскорблён, потому что являешься одним из них? — его усмешка делает его уродливым, похожим на мопса. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но термин «Предатель Крови» обозначает тех, кто выступает за магглов и их права, — резко заявил Гарри, его взгляд не отрывался от Эйвери, когда он скрестил руки и поставил ноги вместе, изображая волшебника, не обеспокоенного текущим разговором, — тех, кто вступает с ними в брак. Для чистокровного такая ошибка уж слишком тупа, возможно, тебе не помешает небольшая лекция на эту тему? Эйвери нахмурился, яростно глядя на подростка, ненавидя то, каким… каким расслабленным, не напуганным его гневом тот был. Все боялись его, по крайней мере младшекурсники и те, кто не был с ним в одном кругу, все знали, что с ним лучше не связываться. — Нет? Нечего сказать? — сардонически пробормотал Гарри. — У тебя настолько плохо с английским? Неудивительно, что ты придерживаешься своих низких слов и думаешь, что все вокруг тебя тупы, хотя на самом деле гораздо умнее, но твоё эго не терпит этого, не так ли? — его губы подрагивали, он наслаждался этим, хотя не должен был, он пытался помешать им совершить масовое убийство где-нибудь в будущем. Дорея хихикнула в руку, не справившись с собой, отдавая дань уважения, Вальбурга Блэк поджимала губы, пытаясь подавить свой смех и сохранить тишину; они не хотели ощутить на себе гнев Эйвери. — Заткнись ты, мерзкая маленькая грязнокровка! — Эйвери поднялся, шипя на Гарри. Ребята из древних родов, особенно Блэки, покачали головами, тушуясь из-за Эйвери. Они прекрасно знали о роде Певереллов и помнили, что те однажды переехали в Америку, и, по всей видимости, в какой-то момент вернулись в Великобританию: по акценту Адриана было очевидно, что он вырос в Британии. Семья Певереллов находилась в списке «Священных двадцати восьми». Даже родов Основателей Хогвартса в нём не было. — Если кому-нибудь интересно, что он хочет на Рождество, подарите ему словарь. Ты снова повторяешься; мне уже надоело разговаривать с тем, кто бесконечно твердит одно и то же. Думаю, что даже попугая можно научить большему количеству слов, чем тебя, — продолжил Гарри скучающим тоном. — О, посмотрите, да ты не отрицаешь этого! — выплюнул Эйвери с покрасневшим от гнева лицом, и ему становилось только всё более неловко от каждого смешка, который он слышал. — ИТАК, я прав! — закончил он с триумфом, который оказался недолгим. Гарри лениво потянул шею. — А ты уверен в своей чистокровности? Каждый, у кого есть хотя бы капля чистой крови, знает, что Певереллы — это очень древний род, — сказал Гарри, лениво откинувшись в кресле. — Если у тебя есть мозги, пораскинь ими, думаю, тебе понравится, — он не был магглорождённым, он являлся полукровкой и довольно-таки гордился этим. — БОМБАРДА! — рявкнул сквозь стиснутые зубы Эйвери, совершенно не задумываясь о последствиях, действуя исключительно на ослепляющей ярости. Гарри быстро нырнул в сторону, перекувыркнувшись через голову больше для того, чтобы вызвать изумлённые вздохи у слизеринцев, которые предпочли отойти от начинающейся дуэли; семикурсники быстро наложили сдерживающие чары, чтобы пропущенные или перенаправленные заклинания не попали в младшекурсников. Все были заинтригованы его движением, совершенно точно уверенные, что никогда не видели ничего подобного. Если он вытворил такое, когда на него напали люди Грин-де-Вальда, то нет ничего удивительного в том, что он выжил. — Я так понимаю, ко всему прочему, тебе не нравится слышать правду? — ВСПЫХНИ!* — чувство унижения и ярость наполнили подростка, он никогда ещё не был настолько втоптан в грязь. Гарри просто сдвинулся в сторону, всем своим видом демонстрируя скуку: — Закончил? — спросил он; сегодня над его кроватью определённо появится дополнительный слой заклинаний. — Экспеллиармус! — Ты же знаешь, что у меня нет с собой палочки, не так ли? — Гарри склонил голову набок. — Тебе стоит проверить зрение, как думаешь? — ТОРМЕНТО! — взревел Эйвери, не видя теперь перед собой ничего, кроме красной пелены. Гарри хотел бы сказать, что он удивлён тем, что тот знает эти чары, но нет. Осознавая, что щит не выдержит произнесённого заклинания, он повернулся и замер на мгновение, столкнувшись с кем-то, кого он хорошо знал… хотя этот кто-то и был старше в воспоминаниях, которые он видел. Эйлин Принц — мать Северуса Снейпа. Гарри, не думая ни о чём, схватил ошеломлённую девушку и увернулся от заклинания, но недостаточно быстро: заклинание задело его. Кроме гримасы, Гарри внешне больше никак не отреагировал на заклинание пыток, которое было наложено на него. Вместо этого он впился взглядом в Эйвери, который обещал ещё большие страдания, чем это заклинание. К сожалению, Эйвери только больше разозлило то, что Поттер не был на полу и не вопил от боли. Ситуация в корне изменилась**, как только Гарри взмахнул рукой; Эйвери взмыл в воздух, ударившись об стену и взвыв от боли, которой противилось его тело, его палочка шумно простучала по полу, к счастью, не сломавшись. Он шевелился, пытаясь поднять её, но у него ничего и не вышло бы, так как он висел в двадцати футах от пола, кажется, прикованный магией за шею. Его затопил ужас, и весь гнев быстро испарился — очень быстро. Вдохнув, он почувствовал мощную магию, исходящую от своей шеи и от Певерелла. — Попробуй выкинуть что-нибудь подобное ещё раз, Эйвери, и твой следующий вдох станет последним! — яростно, словно демон, прорычал Гарри. Его магия полностью окутывала всю гостиную. Настолько сильная, что почти никто не осмеливался дышать. — Достаточно, — спокойно сказал Том Реддл, но смысл его слов был совершенно ясен: «прекратите немедленно». Когда ничего не произошло, он нахмурился и произнёс уже более резко: — Он усвоил урок, отпусти его, — у него была палочка, но направлена она была не на Гарри, а на Эйвери, который даже не смотрел в их сторону, дико озираясь вокруг и цепляясь за стену, словно надеясь, что сможет найти в ней опору. Гарри опустил руку, и практически мгновенно Эйвери начал стремительно приближаться к земле. — Арресто Моментум! — произнёс Том, замедляя падение, вместо того чтобы остановить его, хотя и мог бы, заставляя и так уже побитого Эйвери упасть ещё раз на стойку, которая служила сидениями, а потом на пол. Он получил по заслугам и даже чуть больше и уже предупредил идиотов, что Адриан Певерелл неприкасаем. Он холодно посмотрел на мальчишку на полу, его обещающий взгляд был ясен: он заплатит за этот трюк — так же быстро, как и Эйвери. — Ты в порядке? — спросил Гарри у первокурсницы, задаваясь вопросом, не слишком ли грубо он с ней обращался. — В полном, — настояла*** Эйлин. Губы Гарри дрогнули, кивнув, он вернулся к своим вещам и всё собрал, прежде чем скользнуть по лестнице, не сказав ни слова. Только тогда гостиная Слизерина взорвалась оживлёнными разговорами о том, что только что произошло, и предположениями в основном о том, почему он, к всеобщему ужасу, не среагировал на заклинание. Наверняка они знали лишь одну вещь — никогда не стоит злить Адриана Певерелла.