Lord of Time

Том наблюдал за происходящим, его тёмные глаза блестели; было очевидно, по крайней мере для него, что Адриан Певерелл не хотел прямого столкновения, но тем не менее не отступал от него. Он никогда не видел, чтобы тот столько говорил — кроме тех случаев, когда на уроках учителя спрашивали его, там он был просто обязан отвечать. Ему нравился тот порыв, с которым тот бросал вызов. Другие могли не отставать от него в письменных работах по большинству предметов, но никто не был равен ему на магическом уровне, кроме Адриана. Он понимал, что тот никак не мог только недавно узнать о волшебном мире, подозревал, что Адриан всегда знал, но вот каким образом, у Тома не было идей. Он ненавидел магглов, Том ловко выцепил это, это скрывалось, но определённо было так. Должно было что-то произойти, что-то, что заставило его ненавидеть их; если только его не воспитывали чистокровные и он не копировал их взгляды. Ах, если бы он знал о своём прошлом... Когда он искал свою фамилию, в истории очень часто встречал упоминания о Певереллах, но ничего выдающегося за последние три десятилетия. Их не было в списках умерших, а значит погибли они в мире магглов, но это было полной бессмыслицей. Они не могли умереть за границей, если только не оставили своего сына дома. Потому что Адриан все же был в стране, где они погибли, всё было бы просто, пока он не нашёл бы Министерство, но тогда бы служащие выяснили обстоятельства и объявили об этом. Так что он вернулся к началу, когда его осенило. Он покачал головой из-за идиотизма Эйвери, который считал, что из-за своей чистокровности мог говорить всё, что вздумается, без последствий. Выгнув бровь, когда подросток ловко откатился от летящей на него бомбарды Эйвери, он молчаливо восхитился. Скрывая то, насколько это его забавляет, он сравнил Эйвери с попугаем в такой слизеринской манере, что Том невольно проникся к нему уважением. Эйвери был посредственностью на некоторых предметах, но он преуспевал на Древних Рунах, хотя они не были таким уж лёгким предметом. И хотя он нуждался в помощи каждого на Нумерологии, он продолжал бездействовать. Он хотел униженно закрыть глаза из-за того, что у него есть такой идиот в качестве… друга, когда Эйвери пытался отобрать палочку Адриана, хотя её у него даже не было. Возможно, следовало изменить решение насчёт допуска Эйвери в их закрытый круг. Но вместо этого он просто смотрел с недоверием, и его лицо сохраняло почти полную бесстрастность. Затем Эйвери должен был обязательно выкинуть что-нибудь совершенно глупое, например, наложить пыточное заклятие. Ярость уничтожила все другие эмоции, он не только использовал палочку, чтобы наложить заклятие, как безвкусный дурак; он наложил его на мальчишку, которого Том запретил трогать. Он всё еще не был уверен, защищает он Адриана или своих так называемых друзей, казалось, что он сделал это неосознанно, просто на всякий случай. Том напрягся и хотел закатить глаза на то, что мальчишке понадобилось спасти первокурсницу; у него что, напрочь отсутствовало чувство самосохранения? Конечно, Певерелл застыл, когда в него попало заклинание, и остался стоять, практически не пострадав от проклятия. Тома пробрала дрожь, он был готов поспорить, что все ученики ощутили нечто схожее, когда Адриан дал волю своей магии, демонстрируя её всем. Невербально и без палочки отлевитировал Эйвери к стене, в которую тот врезался, крича от боли. Его гнев быстро сменился на чувство страха перед надвигающейся угрозой, Том усмехнулся, скоро ему станет ещё хуже. Когда он обратился к Адриану, в его голосе появилось уважение и страх, Адриан был могущественным, чрезвычайно могущественным, Том бы назвал его равным себе. Он не знал, что думать, и, как, впрочем, и всегда, отбросил лишние мысли, чтобы разобраться с ними позднее, оставшись наедине с собой, а сейчас пора заняться неотложными делами. — Достаточно, — сказал Том, вставая, ни одна мысль не отразилась на его лице. Его взгляд стал хмурым, когда его требование не было немедленно исполнено. На мгновение у него закралась мысль продемонстрировать собственную магию, но он тут же отмёл эту идею: Адриан имел полное право постоять за себя, иначе он стал бы мишенью для большинства слизеринцев из-за трусости. Даже он не смог бы справиться с большей частью их насмешек, не то чтобы он думал, что мальчишка будет ползать на брюхе перед кем-то*. — Он усвоил урок, отпусти его, — палочка скользнула в руку, словно знала, что должно было произойти дальше. А почему она знала? Да потому что он полностью осознавал, что хочет сделать. Затем Адриан просто опустил руку, желая, чтобы Эйвери упал с такой высоты, и не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. И он из мести допустил бы это, но, к сожалению, могут появиться вопросы, если бы его заставили нести этого дурака в больничное крыло. — Арресто Моментум! — произнёс он, значительно замедляя падение Эйвери, но всё равно позволяя ему свершиться, заставляя Эйвери зашипеть от негодования и немалой боли. «По крайней мере, он ничего не сломал», — подумал он с диким весельем. Он услышал, как Адриан спрашивал у первогодки, всё ли с ней в порядке, и обернулся, только мальчик уже снова пришёл в движение, получив ответ от девчонки Принц. Не говоря ни слова, он собрал свои вещи и исчез на лестнице в спальни. Сразу же появились шепотки — все пришли к тому же выводу, что и он несколько недель назад: Адриан Певерелл явно не недавно столкнулся с магией, он был могущественен, силён и достоин их уважения. Он проигнорировал появившиеся сплетни и уставился на Эйвери, ожидая, пока мальчишка сосредоточится на нём. Он наклонил голову в сторону остальных, и те сразу поняли, что он от них хочет. Они помогли Эйвери встать, подняться по лестнице из подземелий в коридор, который никем не использовался, где находилась пустая комната. Вероятно, когда-то это было комнатой общежития, — или она планировалась таковой — но, очевидно, она не использовалась в течение многих лет. Лестрейндж наложил на комнату заглушающие чары и запер дверь, прежде чем самому встать на стражу. Нотт стоял в другом конце комнаты, его глаза горели от предвкушения, всегда было забавно, когда кто-то испытывал терпение Тома. Конечно… если это ты сам, то это отстойно; никто не хотел быть целью Тома Реддла. Эйвери наконец поднял голову и встретился с каменным лицом Тома Реддла, начав подрагивать от страха. — Что я говорил насчёт Певерелла? — его голос был обманчиво мягким, да и не то чтобы ему нужно было говорить громче: тишина в комнате была оглушающей. — Прости, — настороженно сказал Эйвери, извиняясь. Том не сдвинулся с места, а Эйвери начал вопить, подвергаясь тому же самому проклятью, которое он попытался использовать на Адриане — по крайней мере, Адриан был мужчиной, а этого было достаточно чтобы не закричать и не обмочиться. Он прекратил так же внезапно, как и начал: — Я больше не буду повторять, в следующий раз, Эйвери, ты пожалеешь, что ослушался, — это на случай если Адриан не сделает, как обещал, и не убьёт придурка. Стремительно развернувшись, Том вышел из комнаты, оставив Эйвери подниматься; он получил по заслугам за попытку использовать пыточное на ком-то другом. Он воспользовался своей палочкой! Его могли поймать и исключить! Он учил их лучше! Тупой придурок.

***

Том Реддл вошёл в свою спальню, за ним следовали Лестрейндж и Нотт, Эйвери с ними не было, что, впрочем, неудивительно; лицо Тома выражало полное удовлетворение. Он притормозил, чтобы посмотреть на Адриана, изогнув бровь скорее удивлённо, чем как-то иначе. Адриан сидел на кровати, делая домашнее задание, на кончике палочки горел огонек, а сама она была зажата у него за ухом, чтобы можно было закончить — Том был готов поспорить — задание по Трансфигурации, которое ему дал Дамблдор. Лестрейндж и Нотт молча взяли пижамы и банные принадлежности, даже не осмелившись взглянуть на Адриана. — Я надеюсь, Эйвери ещё может ходить? — спросил Адриан, в его глазах сверкало какое-то потустороннее знание. Том взглянул в ответ и, как и любой слизеринец, просто изогнул губы в усмешке, давая молчаливый ответ. Адриан кивнул, прежде чем вернуться к работе, каждая чёрточка лица выражала разочарование, но о том, что его вызвало, Том мог только догадываться. Нахмурившись из-за своего хода мыслей, он почувствовал злость и раздражение. Он быстро переоделся в пижаму и залез в кровать, его балдахин сразу же закрылся. Гарри поставил точку, ему надоело столько писать, у него было чувство, что рука вот-вот отвалится. Больше ни один учитель не дал ему домашнее задание, даже когда оно раздавалось остальному классу. Ему не нужны были другие доказательства «добродетели» Дамблдора; поморщившись, когда запястье опять свело судорогой, он снова перестал писать и начал осторожно массировать его. Дать некоторые задания было бы и неплохо, но столько? Это было неправильно; учителя по другим предметам просто выдавали ему материал, который он пропустил, чтобы наверстать пропущенное во время уроков. Они действительно были довольны его прогрессом, говоря, что он наверстает в кратчайшие сроки. Перетащив пергамент в выдвижной ящик, чтобы дать чернилам полностью высохнуть, он снова закрыл чернильницу, прежде чем сложить всё в футляр, в котором он носил свои письменные принадлежности; в нём был даже маленький нож, чтобы точить перья. Опустив всё в чемодан, он позволил ему с громким стуком захлопнуться, оставлять его открытым точно не следует: только когда он был закрыт, его соседи держали свои нечистые ручонки** при себе. Говоря о нечистых ручонках: он, кажется уничтожил все планы Тома Реддла, и они стали друзьями — ну, или что-то вроде этого, он не был уверен, что у Тома есть друзья. Хоть и вопреки собственному желанию, но он помнил, что сказал Волан-де-Морт во время ритуала воскрешения: «Смотри, Гарри, моя настоящая семья вернулась». Конечно, в нормальных семьях не гоняли в ад и обратно*** и не убивали. Нет, он не любил их сильно, или не любил вообще, если это не так, то это ужасный способ демонстрировать свои чувства. Да и как он мог иначе? Ему не показывали любви, всё, что он знал и видел, — боль. Гарри с неохотой, но понимал, что до Хогвартса он тоже любви не видел, но он выбрал другой путь, и этот выбор — их главное различие, хотя, учитывая то, что он знал сейчас… он предпочёл бы остаться в одиночестве, чем быть рядом с ублюдками-предателями, даже если бы это привело его не на ту дорожку. Да и в любом случае Том бы увидел в нём конкурента в борьбе за место на вершине, хочет он того или нет, или угрозу. Может быть ещё так, что никто не помог Тому увидеть другой путь, которого он мог придерживаться, — тот, который с наименьшим сопротивлением. Чёрт, он реально облажался, но он не мог себе позволить не сопротивляться Эйвери, в противном случае он мог просто носить на спине огромную красную цель — это на своей же территории! Его бы сочли слабым, недостойным Слизерина. Гарри никогда не придёт в голову просто убить Тома и таким образом спасти всех в будущем. Гарри вздохнул, прежде чем задернуть полог и поднять щиты, хотя он не думал, что они понадобятся: глядя на лицо Тома, можно не сомневаться в том, что продолжения вечера не будет. Несомненно, Эйвери дорого заплатил за его демонстрацию силы слизеринцам. Положив палочку под подушку, он закрыл глаза, пытаясь уснуть. Закрывая сознание, он не мог думать о тянущем чувстве в животе, его заботило, не придётся ли ему прикрывать спину от сокурсников до конца этого года и следующие четыре. Том рухнул головой на подушку, его кожа всё ещё призрачно дрожала от магии Адриана, он не мог не сравнивать себя с ним. Когда он поступил в Хогвартс в одиннадцать лет, он вёл себя так же, как и Адриан: игнорировал слизеринцев и всё, что они говорили. До тех пор, пока один слизеринский третьекурсник не решил выбрать его в качестве мишени, исправив его ответ на уроке у Слизнорта. Том быстро завоевал уважение и заставил бояться себя всех однокурсников, когда отомстил, а уж после того как все узнали, что он наследник Слизерина… Об этом никому так и не стало известно: Слизерин хранит все секреты. Никто не узнает и о том, что сделал Адриан, даже Слизнорт. Он должен бы чувствовать угрозу: появился кто-то с мощью, равной его. Но нет, на самом деле он хотел узнать Адриана: тот был умён, замечал то, чего не видели другие, и, похоже, не хотел использовать свою силу, чтобы выбить себе место в рядах слизеринцев. Адриан знал о социальной градации на факультете, староста, Марк Флинт, рассказал ему об этом несколько недель назад, а Том слышал и видел этот разговор — не то чтобы они знали об этом. Адриан выглядел совершенно не заинтересованным беседой, кажется, даже забавлялся на некоторых моментах. Он был единственным третьегодкой, который не хотел завоевать его благосклонность, не хотел быть в его кругу ради популярности, защиты или для большей власти, ну или, по крайней мере, ощущения этого. Да и не то чтобы он нуждался в этом; у него была своя сила. Он не боялся его, но ему только предстояло увидеть его в действии, однако у него было ощущение, что это ни на что не повлияет. Он бы всё поставил**** на то, что Адриан говорил не о том, что сделал сам, а о том, что он, Том, сделал с Эйвери. Тот знал о том, что он что-то сделал, как-то наказал. Кто знает, может быть, кто-то из слизеринцев предупредил его? Когда Том слегка сдвинулся, его пронзили шипы лëгкого возбуждения, стоило только подумать о произошедшем. Та легкость, с которой он говорил с Эйвери, то, как он увернулся от заклятия, как перенëс пыточное, его лицо, наполняющееся яростью и гневом. Член дернулся, когда Том подавил стон, у него просто дух захватывало, даже если это было низко, но он взлетел с момента появления мальчишки в Хогвартсе. Его тёмные глаза блеснули злым удовлетворением, Эйвери расплатился за все свои прегрешения и показал всем, что Адриан Певерелл недосягаем. Он не смог бы получить ответы, если бы они отдалили его после всего, не так ли? Не то чтобы у него было много возможностей получить ответы: Адриана было практически не видно, он исчезал после обеда и обычно появлялся только после отбоя, сразу ложась спать. Он всего пару раз сидел в гостиной и делал уроки. Сегодня был третий. Том ещё раз вспомнил, как мальчик произносил слово «маггл»: с едва скрываемым отвращением. Они ему не нравились, и если верить слухам, то он и не может его винить; не то чтобы у него было так же — Том ненавидел даже то, что ему приходилось дышать с ними одним воздухом. Если Эйвери отдалит мальчика и не даст ему получить ответы, он почувствует его ярость в полной мере, будет чувствовать всю свою жизнь, какой бы короткой она ни была. Перед его взором снова встали зелёные глаза, наполненные жаждой мести, безбожно отвлекая его, но Том не мог найти ни одной причины, почему это плохо, — пока что.

***

Все ученики, с третьего курса и старше, с восторгом переговаривались (за исключением слизеринцев), одетые в простые тёплые зимние мантии, готовясь идти на последнюю прогулку в Хогсмид до Рождества и Нового года. Следующая будет ближе к концу января, так что они хотели закупиться всем необходимым. — Адриан?! — Дорея Блэк была одета безукоризненно, как и вся семья — особенно в это время. — Да? — спросил Гарри, глядя на третьекурсницу Блэк, рядом с которой стояла старшая Вальбурга Блэк. У обеих были серые глаза цвета грозового неба, которые от Вальбурги достались и Сириусу, и Регулусу. Из того, что он помнил с гобелена Блэков, она была дочерью Поллукса Блэка и Ирмы Крэбб. — Разве ты не идёшь в Хогсмид? — спросила Дорея, отметив, что он не торопится с завтраком и не переодет для выхода на улицу. — Я не могу пойти: у меня нет опекуна, который мог бы подписать разрешение, а никто другой не может, — объяснил Адриан, пожав плечами, но продолжая смотреть на девушку. Это было так странно; перед ним стояла его бабушка, которую он никогда не видел. — Вообще-то может, — сказала Вальбурга, звуча совершенно не так, как на своём ужасном портрете. — С той секунды, как тебя распределили в Слизерин, Слизнорт является твоим временным опекуном, до тех пор пока они не найдут, куда ты потом отправишься. Да даже после того Слизнорт может быть и будет своего рода магическим опекуном, пока ты в Хогвартсе. Гарри уставился на неё, застыв: — А маггловские опекуны, хотя у меня их и нет, влияют на это? — обманчиво мягким голосом спросил он, его руки сжались в кулаки, дыхание потяжелело. — Тем более, если у тебя маггловские опекуны, тебе нужен кто-то из магического мира, и это твой декан… — Дорея перебила Вальбургу, с любопытством поглядывая на подростка, удивляясь его реакции, она не видела причин для этого, если только его никто не просвятил, а сейчас он узнал, что тоже может пойти. — Ясно, — коротко ответил Гарри, разозлившись до предела. Макгонагалл солгала ему, хотя он не должен удивляться, но всё же. Она не была ни родителем, ни опекуном, господи, сколько дерьма; в конце концов, она могла бы подписать для него это разрешение. Его гнев быстро испарился; она просто присматривала за ним, думая, что на него охотится Блэк. И всё же то, что она солгала ему, безмерно раздражало, она не годилась на пост декана. Она игнорировала его, не верила, говорила не высовываться, когда Амбридж использовала на нём Чёрное перо — список был бесконечным. — Спасибо, что проинформировали меня, — добавил Адриан, обратившись к волшебницам, слегка наклонив голову. — Мы были рады помочь, — ответила Вальбурга в обычной манере чистокровных. — Есть что-то, что бы ты хотел, чтобы мы принесли тебе из Хогсмида? — она коротко взглянула на своих друзей, собравшихся вокруг них, готовых выходить. — Спасибо за предложение, но нет, — сказал Адриан, всё ещё чувствуя удивление, его маленькое представление было… Ну, давайте просто скажем, что в последние дни все изо всех сил старались помочь ему. Не просто «ты мне, я — тебе*****», это ему нравилось в слизеринцах. Но он никогда не воспользуется этим, особенно после того как заметил, что на помощь в основном готовы прийти только девушки. — Профессор Слизнорт идёт сегодня с вами? — Он всегда ходит, — плавно сказал Том Реддл. — Он никогда не упускает возможности, — какой возможности, Том не уточнил, но это было и не нужно: Гарри прекрасно знал, кто такой Слизнорт. — Тогда я поговорю с ним по его возвращении, — ответил Гарри. — Повеселитесь, — он не был уверен, сказал ли он это искренне или с сарказмом. К счастью, его манера речи из-за того, что он был старше, не делала его странным: так общались все чистокровные. — Ученики! — позвал Дамблдор. — Те, кто идёт сегодня в Хогсмид, пожалуйста, постройтесь во дворе, — его взгляд скользнул по Адриану, сердце кольнуло чувство вины. Диппет получил новейшую информацию от авроров Грюма и Превитта. На самом деле, у них была информация, но правдой было и то, что он сказал. Иветт Певерелл-Кинг, по факту сквиб, была единственной сестрой Фредрика Певерелла, отца Адриана. Иветт вышла замуж за Патрика Кинга, и когда родители Адриана умерли, он, не имевший других родственников в магическом мире, был отправлен к тётке-сквибу. По материнской линии в живых никого не было: ни сквибов, ни кого-то ещё. На отель напали люди Грин-де-Вальда, но причины нападения пока не известны, и неопознанными оставались только два тела — супруги Кинги. Нападение было действительно таким ужасным, как его описывали; Адриан оказался единственным, кто пережил резню. А магглам казалось, что они отравились газом из-за неисправности в газопроводе. — А, мистер Певерелл, директор Диппет просит вас к себе сразу после обеда, — добавил Альбус, выходя из Большого Зала, всё ещё думая о подростке. Сразу за ним послушно следовали гриффиндорцы, оживлённо и возбуждённо разговаривая. Он вовсе не был шпионом, присланным Грин-де-Вальдом, но его всё ещё смущало нежелание подростка смотреть ему в глаза — он точно что-то скрывал, но не то, что подозревал Дамблдор. Он чувствовал себя немного виноватым, но это не мешало зловещему предчувствию в его сердце. Он пытался избавиться от него — но ради всего святого, ничего не помогало. Ни одна из его тяжёлых мыслей не была видна на его доброжелательном лице; он сиял от радости, словно ничто не заставляло его чувствовать себя лучше, чем сопровождение учеников в Хогсмид.