— Певерелл! — крикнул Флинт, когда пробрался к группе. Гарри с любопытством на него посмотрел, гадая, что же от него могло понадобиться семикурснику. Заметив, что остальные уже садились в поезд, он немного удивился, потому что они редко оставляли его одного. — Где твой сундук? Если ты оставил его в спальне, то точно не найдешь его там, когда вернешься. Домовые эльфы выбрасывают всё оставшееся. Тебе призвать его? — серьезно спросил он. Флинт очень ответственно выполнял обязанности старосты, и несмотря на то что Адриан уже закончил третий курс, тот присматривал за ним, как за первокурсником, потому что это был его первый год в Хогвартсе.
— Он у меня здесь, — ответил Гарри, указывая на свою сумку. — Там, куда я еду, вероятнее всего, будет безопаснее, если никто не увидит, что внутри.
— Действительно, — задумчиво произнёс Флинт. — Хорошо, садись в поезд, пока он не тронулся. Давайте! — крикнул он остальным. Только после того как убедился, что все сидят в поезде, Флинт поднялся сам. Он взмахнул палочкой, и двери со щелчком, который услышали все, заперлись, гарантируя безопасность студентов на протяжении всего пути.
Гарри моргнул; обычно на то, чтобы студенты сели в поезд, была нужна целая вечность: очень много времени занимал поиск купе. Он действительно чуть не опоздал на поезд и поэтому пропустил всю шумиху? Нет, он всегда был одним из последних. Гарри попытался избавиться от незначительных мыслей. Он не мог сопоставить Хогвартс нынешний с Хогвартсом из будущего. И как он может исправить это всё? От того, что он знал, сильно отличались не только слизеринцы, но и предметы, и учителя. Было удручающе думать, что всех тех слизеринцев, с которыми он дружит сейчас, не было с ним в будущем. Так много людей погибло до его времени. Мягко говоря, это ставило в тупик, так как он знал, что маги могли жить сто лет и даже больше, посмотреть хотя бы на того же Дамблдора или Дожа.
Бредя по поезду, он закатил глаза, почувствовав горечь, когда услышал счастливый смех и возбужденные разговоры из купе, мимо которых он проходил. Ему было ненавистно, что он ощущал себя ментально намного старше, чем по факту являлся. Он всё ещё чувствовал себя тринадцатилетним подростком и испытывал то же, что и на своём настоящем третьем курсе в Хогвартсе. Казалось, ничего не зависило от его действий — что бы он ни делал, счастья ему всё равно не найти. Это было довольно удручающе, но он не мог найти в себе сил, чтобы хоть как-то приободриться.
— Адриан! Мы здесь! — крикнул ему Нотт, выходя из купе, чтобы встретить его — мальчика не сразу заметили, потому что он не тащил за собой огромный сундук. — Не беспокойся насчет молчания, это нормально, когда мы едем домой, — предупредил он, говоря тем самым держать рот на замке, но при этом лишь намекая — как и все слизеринцы.
— Сомневаюсь, что из меня сейчас выйдет хороший собеседник, Таддеус, — пробормотал Гарри, зная, почему в купе будет тихо.
Нотт понимающе кивнул. Они все знали, что Адриан с вокзала отправится в приют. У него не осталось родных, так что для них все стало понятно ещё до того, как Адриан что-то сказал. Они не собирались писать ему: они не могли рисковать, отправляя сов в опасных условиях маггловской войны. Вопреки распространенному мнению, совы не использовались слизеринцами исключительно для доставки почты. Они проводили специальные ритуалы привязанности, после которых совы становились фамильярами. Никто из слизеринцев не держал в подземельях кошек или, не дай Мерлин, жаб. Проскользнув в купе, Гарри расположился прямо напротив Тома и рядом с Ноттом, сидящим, в свою очередь, рядом с Лестрейнджем, и прислонился к окну, глядя на платформу. Почему он вообще об этом думал? Это чистейшее сумасшествие: он едет в чёртов Лондон в самый разгар грёбаного Блица. Абсолютное безумие, другими словами это даже описать нельзя.
Затем поезд стал двигаться быстрее, набирая скорость и стуча колесами по рельсам. В конце пути ждала платформа номер девять и три четверти. Итак, Том не разговаривает во время поездки в Лондон. Гарри назвал бы такое поведение детским, если бы не делал то же самое, отправляясь к Дурслям. Тихо вздохнув, он провел костяшками по лицу. Гарри чувствовал, что у него желудок вот-вот выскочит через горло, казалось, что он так не волновался даже перед слушанием по делу о применении магии несовершеннолетними. Интересно, его встретит кто-то из приюта или из Министерства Магии? Он даже не мог сказать наверняка, что было бы лучше.
Гарри перевёл взгляд с пейзажа на Тома, наблюдая за подростком. Он был полностью погружен в книгу, его поза была расслабленной, а он сам казался даже каким-то умиротворенным. Однако Гарри знал наверняка — Том ненавидел каждый год возвращаться в приют. Ненавидел настолько, что даже умолял Диппета, чтобы тот позволил ему остаться, он действительно был готов на всё, лишь бы не возвращаться в мир, охваченный огнём войны. И если Том сейчас был действительно расслаблен настолько, насколько пытался казаться таковым, то Гарри готов отдать все свои деньги. Том всё ещё не признался, что тоже едет в приют, так что о том, чтобы предложить поехать туда вместе, даже речи быть не могло. Реддл не думал, что об этом знает кто-то ещё, и не хотел, чтобы кто-то узнал, потому что считал это своей слабостью. И тот факт, что о его жизни в приюте всё-таки кто-то знает, будет просто невыносимым для подростка, помешанного на контроле.
Они были чертовски похожи — а теперь можно даже сказать, что дважды — друг на друга, но по каким-то причинам сейчас это не вызвало у Гарри такого беспокойства, как когда ему было двенадцать.
— Вы собираетесь делать что-нибудь особенное этим летом? — спросил Гарри у остальных, не обращая внимания на их ошарашенные лица.
— Да не то что бы, — признался Лестрейндж. Его взгляд скользнул по Тому, прежде чем остановиться на Гарри. — Из-за войск Грин-де-Вальда нам было рекомендовано не покидать пределы страны. Обычно мы на лето ездим во Францию или в Италию, но из-за беспорядков не были там уже несколько лет, — он должен был рассказать об этом Адриану, у него было достаточно смелости, и, что хуже всего, ему никогда не доставалось от Тома! Они все прекрасно могли составить множество сценариев, в конце которых обязательно будет какое-нибудь проклятие.
— Грин-де-Вальд не набирает сторонников в Англии? — спросил Гарри. Его лицо ничего не выражало. Он знал, что все думали, что на него напал сам Грин-де-Вальд или его люди, прежде чем он полумертвым аппарировал в Хогсмид. Гарри никак не опровергал это, так что всё так и останется до тех пор, пока он будет находиться в этом времени.
— А зачем ему? — усмехнулся Эйвери. — Для этого у него есть выпускники Дурмстранга. Они учат больше, чем мы в Хогвартсе, — он нахмурился, просто подумав об этом.
— Почему тебя это так беспокоит? Разве дома вас не обучают Тёмным Искусствам? В любом случае, так даже лучше. Нет учителей, которые коршунами кружат рядом, просто ожидая возможности исключить вас из школы. Именно так и было с Грин-де-Вальдом, — Гарри пожал плечами, находя это всё довольно глупым. Драко жаловался точно так же, и Гарри раздражался только от воспоминаний об этом. — К тому же раннее изучение Тёмных Искусств может разрушить магическое ядро. А ты как думал, почему младшие курсы этому не обучают?
— Грин-де-Вальда исключили? — задохнулся Нотт, потрясенно глядя на Адриана. Как, чёрт возьми, он узнал такое?
— Ага, из Дурмстранга. Он слишком углубился в Тёмные Искусства, и его больше не смогли контролировать, поэтому просто выгнали, — сказал Гарри. Упс, промашечка вышла — вообще-то это не та информация, которая является общеизвестной, ему нужно следить за тем, что говорит. — Вот вам ещё факт: Грин-де-Вальд — ровесник Дамблдора.
— Мерлиновы яйца, да откуда ты это знаешь? — спросил Эйвери голосом, полным благоговения, глядя на подростка в совершенно новом свете.
И все, разумеется, пришли к совершенно неправильному выводу, что Адриан сражался с самим Грин-де-Вальдом, а не только с его людьми. Конечно же, Гарри не обратил на это внимания, продолжая говорить.
— Из газет. Если совсем точно, из «Ежедневного пророка», — уклончиво признался Гарри, ухмыльнувшись. Но они действительно могли найти всю необходимую информацию, пересмотрев старые выпуски «Пророка», хотя, возможно, не те, которые доставлялись в Хогвартс, — Дамблдор приложил все усилия, чтобы скрыть эту информацию от магического мира — так что никто бы не раскопал, каким он был в подростковом возрасте. Гадкий, гадкий Дамблдор. Вообще, целью Гарри не было, чтобы они обязательно нашли информацию о Дамблдоре, нет, он планировал сам использовать её, если когда-нибудь придётся. Поттер не был уверен, насколько далеко тот может зайти в этот раз, если он был слизеринцем, а не идеально послушным гриффиндорцем. Так что неплохо иметь под рукой материал для шантажа. И поделиться им с другими слизеринцами было просто безумием. Эта информация не была на поверхности, так что они не смогли бы просто найти её, действительно хорошенько не покопавшись.
— Он, должно быть, действительно очень сильно в них углубился, если его исключили из Дурмстранга, — прокомментировал Нотт. — Я никогда не слышал, чтобы кого-то выгоняли по этой причине.
— Я бы сказал, что мои знания о Дурмстранге, в лучшем случае, обрывочны. Я знаю только то, что местоположение школы держится в секрете и что она находится в очень холодном месте — вы вообще видели их школьную форму? А, и ещё из Дурмстранга выпускается больше тёмных волшебников, чем из других школ, — задумчиво сказал Гарри. — Хотя я бы сказал, что они больше нейтральные, чем темные, если честно, — по крайней мере так было в его время. Крам был ярким примером нейтрала: у него не было никаких предрассудков и это не было каким-то грёбаным чудом. — О, и в этой школе не разрешено учиться магглорождённым, хотя я не могу сказать, как там относятся к полукровкам.
Эйвери, Лестрейндж, Нотт и Кэрроу моргнули, увидев злобную ухмылку, появившуюся на губах Адриана, и у них возник вопрос: о чём он, чёрт возьми, вообще думает? Несколько пугающе, что Том и Адриан так похожи, но в то же время совершенно разные.
— Потому что они грязнокровки, — заявил Эйвери.
— Потому что грязнокровки, — передразнил Адриан. — Мы все волшебники, Эйвери, и наш мир невообразимо мал по сравнению с маггловским, так что мы не должны унижать магглорождённых. Особенно когда очевидно, что некоторые из них намного умнее и сильнее старой крови.
— Ты смеешь… — начал Эйвери.
— Да, смею. Я видел, что некоторые магглорождённые студенты гораздо умнее и сильнее, чем представители Крэббов и Гойлов… чёрт возьми, да даже Краучей. Фактически один из так называемых магглорожденных опережает вас по четырем предметам, кто-то, кто только три года знает о существовании волшебного мира, выигрывает у вас — тех, кто всю жизнь знает о своих магических способностях. И если вы меня спросите, я скажу, что эти ярые предрассудки невообразимо глупы. Мерлин, да в чём вообще проблема? — спросил Гарри, повернувшись к Лестрейнджу, чтобы видеть Эйвери, который пересел некоторым временем ранее. — Ну?
— Все наши праздники изменили, чтобы соответствовать этим отвратительным грязнокровкам! — с отвращением отрезал Эйвери. — Они приходят сюда и всё меняют! Это несправедливо! Это они должны меняться под нас, потому что это наш мир!
— Как долго это происходит? — спросил Адриан, удивлённый таким ответом. — Сколько времени прошло с тех пор, как Рождество называли Йолем? А сколько с тех пор, как Канун Дня Всех Святых называют Хэллоуином?
— Слишком много! Все давние обычаи нашего мира приравняли к ничтожным маггловским праздникам! — зло сплюнул Эйвери.
— Вы не можете ответить, так? Полагаю, вы придерживаетесь исключительно мнения своих родителей, — сердито крикнул Гарри. — Вы рассуждаете, считая, что это мы создали языческие праздники.
— Но это наши праздники, — заметил Лестрейндж, покосившись на Гарри, как на ненормального.
— Да ну? Тогда позвольте мне кое-что вам рассказать. Язычество было распространено среди всех: и магглов, и ведьм, и волшебников в равной степени, и это было ещё задолго до того, как магический мир отделился от всего остального. Люди, обладающие магией, просто скрывали это. Затем начался подъём христианства, и быстро, чтобы никто не успел осознать этого, языческие праздники были изменены, чтобы соответствовать новой религии. Имболк[1] забыт, Белтейн[2] некоторыми ещё празднуется, но под покровом темноты, чтобы не быть обнаруженным. Самайн[3] превратился в Хэллоуин, высмеивая религию, и вообще стал днём, в который переодеваются в ведьм и других существ. Лугнасад[4] тоже канул в Лету. Единственные праздники, которые ещё помнят и чтят, — дни равноденствия и солнцестояния. Это только наша вина, что наши обычаи были забыты, не магглов. И они, и мы адаптировались к выживанию во времена грёбаных крестовых походов, которые прокатились тогда волной. И странно то, что магглы сохранили свою историю лучше, чем мы. Чёрт, да они даже изменили даты праздников в своих религиях, чтобы максимально приблизить их к языческим. Так им было проще. Иисус Христос родился не в тот день, когда они празднуют Рождество, так сделали, чтобы приспособить праздник к условиям их нового мира, — резко выпалил Гарри и пораженно вздохнул. Сделать так, чтобы чистокровные перестали обвинять магглорожденных, казалось невыполнимой задачей. — Если вы хотите что-то изменить, начните просить, чтобы языческие праздники вернули в магический мир. Но едва ли есть наша вина в том, что магглорожденые не понимают настоящей ценности языческих обрядов и ритуалов, ведь у них нет книг, которые передаются из поколения в поколение, но они есть у нас, так что об этом должны помнить мы.
Остаток пути прошёл в полной тишине. Больше не было произнесено ни единого слова.
Говоря откровенно, подростки просто потеряли дар речи.
Зерно сомнения посажено, осталось только его взрастить.
***
Гарри быстро попрощался с остальными третьекурсниками-слизеринцами, встретив их в поезде или на платформе. Он остановился у барьера всего на несколько секунд, но ему казалось, что прошло несколько часов. Наконец он набрался смелости и перешагнул границу. Разница была заметна сразу: окна вокзала снаружи были прикрыты чем-то на подобии сетки, чтобы они остались целыми в случае налёта. Все торопились, словно в любой момент ожидали атаки. В толпе не было ни одного улыбающегося лица, было ясно, что люди напуганы, но стояли прямо[5], продолжая жить и отказываясь преклоняться[6] перед Гитлером и немцами, упорно бомбящими страну. В толпе также были дети, которые интересовали его больше всего. Они были голодные, уставшие и, что более важно, скучающие[7].
— Мистер Певерелл? — окликнул Гарри мужчина, которому он дал бы лет сорок.
— Да? — осторожно спросил Гарри, глядя на мужчину. Не было никаких признаков того, что он волшебник, но он знал, что некоторые маскировались так, что отличить было невозможно.
— Меня зовут Джон Смит. Я отвезу вас в приют, — объяснил он. — У вас есть багаж?
— Эм… Нет, — пробормотал Гарри и быстро последовал за незнакомцем к машине — ну, по крайней мере, это было похоже на неё. Крыши не было, только ширма, которая была похожа на те старые, даже можно сказать древние, которые он видел на плакатах. Хотя вот та чёрная штука могла быть эквивалентом крыши. Мужчина открыл дверь, и Гарри быстро скользнул внутрь, прижимая сумку к себе и ощущая себя абсолютно потерянно в этом времени. Он тяжело сглотнул, увидев противогаз; чёрт возьми, для чего он тут? Гарри чувствовал, что сердцебиение зашкаливало[8], а дыхание стало прерывистым и поверхностным.
Он шёл на верную смерть. Даже просто пребывание здесь заставляло его каменеть. Лондону наносился наибольший урон, так как именно он был целью немцев. Ковентри был почти уничтожен, если он правильно помнил, но его знания могут быть неверными, потому что он читал о Второй Мировой лишь немного в начальной школе, а учителя не хотели до чертиков пугать детей рассказами о том, что происходило во время войны.
Пока они ехали (медленнее, чем в будущем — намного медленнее), Гарри заметил на углу синюю полицейскую будку, и его губы слегка дрогнули от удовольствия. Она напомнила ему сериал, который очень любил Дадли — «Доктор Кто». Вернон и Петуния всегда устраивали из-за этого истерики, потому что ненавидели всё, что хоть как-то отклонялось от нормы, и тем более то, что отдавало волшебством. А что может быть ненормальнее и волшебнее, чем Доктор, путешествующий во времени и имеющий дела с пришельцами в самом сердце Лондона? Ну, по крайней мере Гарри во время уборки замечал именно Лондон.
Его мысли были недолго сосредоточены на этом, поскольку он начал замечать и другие вещи. Например, укрепления из мешков с песком. Наиболее выделяющиеся[9] были около полицейского участка. Также большое их количество Гарри заметил и около вокзала, но тогда он не особо задумался о том, для чего они. Он знал только один вариант их применения: мешки складывали у входов в дома, когда уровень воды в реке поднимался и река выходила из берегов. Это иногда показывали в новостях, но, конечно, ничего серьезного не происходило. А потом они выехали из оживленной части города в… менее, хотя, честно говоря, ему было трудно об этом судить, так как везде были заколочены окна и двери и всё… выглядело абсолютно пустым.
Затем они повернули налево, и Гарри увидел приют. Очень сильное чувство дежавю. Он уже было открыл рот, чтобы начать умолять мужчину отвезти его обратно на станцию, но когда он увидел заведующую приютом Вула, которая стояла на крыльце с каменным выражением лица в окружении детей всех возрастов, то уже ничего не смог сделать, только проглотить комок, вставший в горле. Женщина смотрела на машину совершенно ничего не выражающим взглядом. Всё вокруг выглядело мрачно и пустынно.
— Вам не нужно меня провожать, — поспешно сказал Гарри, открывая дверь и выскальзывая наружу. — Спасибо.
— Не за что, — сказал Джон, сильнее натянув поля шляпы, а потом медленно отъехал от ворот, оставляя Гарри у ворот приюта, но лично ему казалось, что это были врата в Ад. Глубоко вздохнув и выпрямив спину, Гарри медленно повернулся и направился к женщине, которую, как он знал, звали миссис Коул, учредительнице приюта (а скорее надзирательнице в нëм).
— Ты, должно быть, Адриан Певриэль. Какое странное имя, — сказала миссис Коул, наблюдая за подростком.
— Певерелл, мэм, — поправил Гарри, оставаясь вежливым несмотря ни на что, подавляя в себе желание сказать, что её имя тоже странное. Произнесенные ею слова были очень похожи на те, которые она сказала Дамблдору, когда он пришёл спрашивать насчёт Тома Реддла, — «странный мальчик».
— Следуй за мной, — отрывисто сказала она, и её глаза немного потемнели.
***
Гарри лежал на металлической кровати в крошечной, но очень чистой комнате, явно рассчитанной на одного, но приспособленной для двоих. Два совершенно не вписывающихся в обстановку платяных шкафа стояли сбоку у стены, по крайней мере это лучше шкафчиков для чашек. А что касается гардероба и кровати, Гарри не привыкать к уже использованным вещам: его так называемая семья никогда не тратила деньги на покупку новых вещей для него, и ему всегда доставалось только старое. Дурсли тоже не скупились на наказания. Гарри нахмурился, когда боль в кистях начала утихать. Тупая сука. Ну, по крайней мере, он позаботился о том, чтобы она не получила никакого удовлетворения от наказания — ни разу даже не вздрогнул. Она использовала блядский толстый деревянный прут, чтобы «наказать» его за то, что посмел перечить ей. Состояние рук его просто убивало: ярко-красные, пульсирующие болью. Ему не позволили пообедать и запретили выходить из комнаты до ужина. А всё только потому, что он поправил произношение своей фамилии.
Крошечное окно было полностью затемнено, и единственным источником света в комнате была маленькая мигающая лампочка. Конечно, он уже скучал по Хогвартсу, скучал по слизеринцам, чёрт, даже по Эйвери. Он не сможет находиться здесь целых два месяца, это просто невозможно. У него не было никаких зелий, которые могли бы снять боль в руках, и Гарри поклялся себе, что приготовит их сразу же по приезде в Хогвартс. Хотя он не вернётся сюда, это, блять, точно. Он будет официально эмансипирован, а это означает, что он сможет делать абсолютно, чёрт возьми, всё, когда ему исполнится пятнадцать, и никто не сможет ему указывать, даже директор (как бы он ему ни нравился, потому что полностью отличался от Дамблдора).
Гарри резко проснулся от того, что дверь в комнату внезапно открылась. О Мерлин, он действительно уснул в этом маггловском аду! Но это не должно его удивлять, потому что в последнее время он плохо спал.
— Что ты здесь делаешь? — прошипел Том Реддл.
— Том? — спросил Гарри, звуча озадаченным. Он сидел и потирал глаза, как будто не мог поверить в то, что видел. А потом вздрогнул от боли в забытых ранах.
— Адриан? — спросил Том, с трудом скрывая своё удивление.
— Том? — ещё раз спросил Гарри. — Что ты здесь делаешь?
— Живу, — ответил тот своим пустым, холодным голосом.
— О, пожалуйста, только не нужно показывать мне, где здесь туалет и всё остальное. Я сейчас просто сдохну от боли, — попросил его Гарри. Он не придавал этому большого значения, да и не мог, если честно. Он так измучен, так напуган, и ему так больно, что расположение всех удобств было последним, что могло его волновать.
— Что произошло? — подозрительно спросил Том, взяв одну руку и поднеся её к слабому свету лампочки.
Гарри зашипел от боли, пытаясь отдернуть руку, но этого у него не вышло.
— Отпусти, — потребовал он, но Том этого не сделал, просто перехватив так, чтобы не давить туда, куда ударила чёртова сука Коул.
— Что ты сделал? — спросил Том, и его глаза сверкнули опасным огоньком. Он был в ярости из-за того, что она посмела причинить боль Адриану. О, ему было хорошо известно, что она из себя представляет. Ему часто от неё доставалось. Том стиснул зубы. Он ненавидел это место и не мог дождаться того момента, когда ему больше не нужно будет возвращаться сюда. Два месяца нужно пережить в этом аду, а потом он вернётся в безопасный Хогвартс. Но даже то, что он уедет из приюта почти на год, не успокаивало его, потому что Том не знал, переживет ли он эти два месяца для того, чтобы вернуться в магический мир.
— Смотрительница неправильно назвала моё имя, — объяснил Гарри, слегка пожимая плечами, — и я поправил её. А потом она привела в свой кабинет и начала бить прутом. Это выглядело так, словно она ждала этого момента. Так если бы я ей нагрубил, но я был вежлив. Она назвала меня Пиврелл! — его тон стал возмущенным.
— Ей нравится ставить на место новеньких, — сказал Том с отвращением. — Давай-ка, пойдем подлатаем тебя, пока не начался ужин, — и с этими словами он повёл Гарри прочь из комнаты.
Гарри зевал на протяжении всего пути. Том Марволо Реддл правда ему помогал? Шёл вместе с ним? Вместо того, чтобы просто показать куда? Почему? Это было уж слишком нехарактерно даже для него! Гарри хотелось смеяться из-за взглядов, которые другие сироты бросали на Тома. Они боялись его, избегали, убегали, как от чумного, в другой конец коридора. Гарри вздохнул от облегчения, когда его рук коснулась прохладная вода, и удивлённо моргнул, когда почувствовал ласковые прикосновения длинных ловких пальцев. Том вообще осознавал свои действия? Гарри чувствовал, как его магия обволакивает пострадавшие кисти, полностью обезболивая. Том прирождённый целитель или просто настолько силён? Возможно, последнее. Гарри смотрел на него, внимательно наблюдая, но подросток был полностью сосредоточен на своём занятии, и у Поттера странно кольнуло в груди. Он всегда знал, что Том хорош, но он никогда не видел, чтобы тот был настолько на чём-то сосредоточен, и сейчас он казался ещё красивее.
Гарри не был уверен, что это, но оно заставило его почувствовать нечто доселе незнакомое. Всё ускользнуло, когда он услышал звонок, встрепенувшись и замерев. Разум снова стал чист. Это сирена? Неужели бомбардировка?
— Это просто звонок к ужину, — сказал Том, увидев, что Адриан застыл, как кролик, застигнутый светом фар. Он, очевидно, это понял и медленно расслабился — ну, вообще, он был всё ещё немного напряжен, но Том не мог это никак прокомментировать, потому что и сам был на взводе. Хотя и в гораздо меньшей степени, чем Адриан. И это его беспокоило, ему не нравилось видеть Адриана в таком состоянии. Том так боялся возвращаться в приют, он понятия не имел, о чём, чёрт возьми, мог подумать Адриан, увидев место, где он вырос. Это знание дало бы ему такую власть над Томом, и последний боялся, что он мог всё рассказать остальным. Тома полностью захватило желание угрожать и начать разбрасываться проклятиями. А потом он вошёл в комнату и увидел, что в ней кто-то есть. В приюте было большое пополнение, потому что очень многие дети потеряли свои семьи из-за бомбардировок. И ещё чуть позже он понял, что в его комнате был именно Адриан, но тот ничего не сказал. Он был самым близким другом Тома, но последний прекрасно осознавал свое желание, чтобы Адриан был кем-то большим, чем просто другом, и Том решил добиться этого. И все мысли о проклятиях и угрозах покинули его, когда Адриан сказал, что у него ужасно болят руки. И Том всё понял ещё до того, как увидел последствия. Желание прикончить смотрительницу было невыносимым, но, как и всегда, он не показал своего гнева ни словом, ни действием — хотя когда-нибудь он точно убьёт её. Только за то, что причинила боль Адриану. Том обязательно позаботится о том, чтобы она пожалела, что подняла на Певерелла руку.
Если Адриан так напуган сейчас, то что будет, когда разверзнется Ад и заревёт сирена, возвещая о воздушном налёте?
