Lord of Time

Гарри последовал за Томом в столовую, где уже было довольно много детей. Они все были одеты в неподходящую, иногда слишком большую одежду, но, по крайней мере, в чистую и тёплую. Он заметил, что у довольно многих на руках были такие же раны, как у него, и некоторые не совсем нормально сидели. Гарри пробила дрожь. В его время такое считалось жестоким обращением с детьми, но сейчас это было вполне себе приемлемой формой наказания. Когда он только начал учиться в Хогвартсе, Филч часто говорил, что хотел бы, чтобы снова разрешили применять телесные наказания, и Гарри задумывался, отменили ли их совсем недавно или уже давно, а Филч просто пытался запугать несмышлёных одиннадцатилетних детей. Он всегда был озлоблен, но иначе и быть не могло, потому что он работал в Хогвартсе, наблюдая за многими поколениями волшебников, имеющих возможность пользоваться своей магией. Гарри рассеянно принял деревянный поднос, который ему передал Том. Его руки больше не болели, магия Тома полностью излечила их, и он был за это благодарен, хотя мог бы справиться и самостоятельно. Реддл хоть и не знал об этом, но в любом случае помог. Гарри не осознавал, что магия Тома может действовать и таким образом, потому что видел и очень хорошо знал лишь её разрушительную силу. Он начал понимать, что узнал Тома за несколько месяцев сейчас лучше, чем за всю жизнь в своем времени. Это не должно удивлять, но всё-таки. Гарри предполагал, что знает о Томе больше только потому, что он из будущего, — Мерлин, ну что за чушь? Гарри вырвался из своих мыслей и уставился на еду, которая была на подносе. Что это, чёрт возьми, вообще такое? И это его ужин? Тут недостаточно даже, чтобы накормить младенца, не говоря уже о нём. Ему внезапно поплохело, и он опустился за один из пустых столов, хмуро глядя на еду. О, он, блять, именно это и имел в виду, когда говорил, что скучает по Хогвартсу. Гарри прикрыл глаза, осознавая, что это то количество еды, которое им в принципе могут выделить, и так будет до тех пор, пока немцы будут взрывать субмарины, доставляющие на Альбион провизию. И даже после окончания войны распределение провианта ещё будет продолжаться, по крайней мере, с десяток лет. Гарри знал, что должен есть. Некоторые голодали, и получится просто отвратительно, если он выбросит свой ужин. Он зачерпнул непонятную белую субстанцию, даже не представляя, что это может быть, проткнул вилкой и, услышав, как она стукнула об тарелку, положил в рот. Это было яйцо, только ужасно мерзкое на вкус. Гарри был удивлён, что вообще смог это проглотить, почувствовав этот отвратительный привкус. Он обтер вилку, чтобы максимально избавиться от яичного следа на ней, и начал есть морковь — по крайней мере, она точно была нормальная. Морковь, яйцо и картофель — странное сочетание, но во время войны выбирать не приходилось. Гарри держал это в голове, заставляя себя проглотить разваренные овощи. В маленькой порции картофеля практически не было приправ, а в свежести молока или масла он почти не сомневался. Гарри съел столько, сколько смог, он правда старался, но даже та еда, которую ему любезно давали Дурсли, не была такой плохой, как эта. Гарри обернулся, чтобы посмотреть на остальных и увидел, что все спокойно ели, словно всё было абсолютно нормально, и ему стало жаль этих детей. — У нас есть два часа до того, как мы должны будем уходить, — Том сказал это так, словно они обсуждали погоду, но Гарри знал, что всё не так просто. Тот наблюдал за ним, как и всегда. — Уходить? — Гарри уставился на Тома, по-совиному моргая, а потом понял, что Том просто насмехается над ним, когда тот сощурил глаза. Его разыграли, Том просто попытался выяснить наверняка, был ли он в маггловском мире или нет. И, как обычно, Реддл совершенно не смутился, когда понял, что его раскрыли. — Да, мы будем спать на станции, — объяснил Том. — Приют эвакуировали в сельскую местность, пока я был в Хогвартсе, а сейчас, когда стало появляться слишком много сирот, его были вынуждены вернуть обратно в город. — Я… понимаю, — пробормотал Гарри, нахмурив брови. Чёрт возьми, да каким образом у него всё выходило идеально? Том в четырнадцать применял легиллименцию, а Гарри в свои пятнадцать не смог даже закрыть разум. Том просто поразительно контролировал свою магию. Сказать по правде, Гарри был ошеломлëн[1]. В принципе, у него самого всё было не так уж и плохо: он мог защитить разум от вторжения, правда, легилименция не давалась до тех пор, пока ему не исполнилось девятнадцать, но потом он оба искусства довёл до совершенства лишь силой воли. Но вдруг до Гарри дошло, о чём говорил Том. Спать на станции? Чёрт возьми, он не узнал об этом, когда читал о войне. Но вообще, Гарри знал, что у многих были бомбоубежища, и люди укрывались в них во время налётов. Но потом, когда обстоятельства стали складываться всё хуже, в Лондоне осталось только десять процентов от всех его жителей — остальные бежали. Тогда какого хрена вообще может идти речь о том, чтобы ночевать на станции? — Ты никогда не был в маггловском мире, не так ли? — очень тихо спросил Том. Он размышлял, его глаза сузились. Адриан был слишком эмоционален. Если судить по тому, что Том видел в прошлом году, того очень трудно разозлить и вообще вывести на эмоции. А сейчас его эмоциональный фон скачет, как кузнечик. — Ну, вообще-то был. Я вырос в маггловском мире, — честно ответил Гарри, в его глазах светилась искренность. «Просто не в этом времени», — подумал он, в первый раз почувствовав вину за то, что вводит Тома в заблуждение. Он не мог рассказать ему, он не мог рассказать вообще никому. Кто бы в такое поверил? К тому же, его бы просто использовали, или, что ещё хуже, Том мог бы посчитать его проблемой и попытаться избавиться от него. И хотя Гарри не хотел думать о Томе в таком ключе, но он не мог не делать этого. Он не то чтобы сравнивал его с Волан-де-Мортом, просто не мог забыть всё, что знал. Следующим летом или ещё через год Том убьёт своего отца и дедушку с бабушкой, и даже Смерть сказала, что это свершится. Гарри не может ничего сделать, чтобы предотвратить это. У Тома накопилось слишком много ярости к своим родителям. Но Гарри очень хотелось рассказать Реддлу о его матери и развеять у него в голове сложившийся и прочно устоявшийся образ слабой женщины. Когда Гарри провёл рукой по стене, то, что он почувствовал, потрясло его до глубины души[2]. Защита. Очень сильная магическая защита. И оставить её мог только один человек — Меропа Реддл. Это точно сделал не Дамблдор: его чары ощущались совершенно иначе. Это могло бы объяснить такую продвинутость Тома в магии, но это только предположение. Возможно, у Смерти есть другое объяснение. — Но я практически нигде не был, — добавил Гарри, — и это был не мой выбор, — тихо вздохнув, он отбросил эти мысли. Гарри встал и, осмотревшись, обнаружил урну и тележку для пустых подносов. Он совсем не наелся. Этой еды было явно недостаточно после обильного трёхразового питания в Хогвартсе и возможности пробраться в кухню ночью. Том посидел ещё несколько секунд, а потом последовал за Адрианом. Он что-то упускает. Он всегда что-то упускает. Он не так часто думал об этом в Хогвартсе, потому что был слишком занят другим, но сейчас, когда ему совсем нечего делать, эти мысли вернулись. Больше всего раздражало то, что Адриан, кажется, сказал правду. Он не мог прочитать его, как других. Разум Адриана был пуст, прямо как у Дамблдора, других учителей и некоторых учеников со старших курсов. Том никогда не заходил с этим слишком далеко, потому что не был уверен, как это происходит. Он только знал, что уже очень давно может проделывать такое. На его губах появилась усмешка, когда он вспомнил об Эми и Деннисе и том, что заставил их увидеть в пещере. После этого они не сказали ни единого слова о нём. Им никогда не следовало говорить ему, что его мать предпочла смерть тому, чтобы иметь такого сына. Глаза Тома потемнели лишь при мысли об этом. Билли выразился ещё хуже: тот назвал его выродком, уродом, который не заслуживает жизни, сказал, что Том никому не нужен. Но и ему Том отомстил, повесив его кролика на стропилах, и после этого никто его больше не беспокоил. Ему это нравилось, никто никогда к нему не приближался. Но, что странно, Адриана он не просто терпел, как всех остальных слизеринцев, тот ему действительно нравился с самого начала. Он интересен, непредсказуем, при этом очень сильный маг, хоть и слишком… дружелюбный по отношению к остальным в Хогвартсе. Гарри устало вздохнул. — Мне нужно выйти, — он был голоден. Гарри ничего не ел с самого завтрака, который был не особенно плотный. Он даже не задумывался об ограничениях в еде или о том, что он будет получать такие маленькие порции. И самое ужасное — у него были деньги, да не те. Все его деньги были в галлеонах. Хоть в этом времени ещё не было супермаркетов, но по дороге в приют он заметил несколько магазинчиков, в которых продавался только определённый вид продуктов, например, мясо, овощи, сладости, — и всё по отдельности. Возможно, сейчас поход по магазинам занял бы довольно много времени. Выйдя из столовой, Гарри с любопытством огляделся. Он понимал, что столовая обычно находится на первом этаже, так что выход должен быть где-то рядом. Сейчас он совсем ничего не чувствовал и списал это на шок из-за нахождения в абсолютно другой ситуации. Несмотря на то что Гарри помнил, что ему двадцать один, его тело было лишь телом четырнадцатилетнего подростка. И хоть он и переживал, и беспокоился, но никогда не ощущал это так остро. И его могущество тоже никак не спасало. У Гарри не было такого контроля над своими магией и эмоциями, как у Тома. Он закатил глаза, когда наконец увидел дверь на улицу. Мерлин, постоянно сравнивать себя с Томом уже смешно. Но он ничего не мог с этим поделать, особенно когда всплывали такие вещи. Том использовал легилименцию просто вопиющим образом, удовлетворяя своё любопытство о происходящем и при этом никого ни о чём не спрашивая. — Пойдём, я покажу тебе окрестности, — сказал Том, положив руку на спину испуганного Адриана и выводя его наружу. Он полностью игнорировал грязных магглов, с которыми ему приходилось жить под одной крышей. Том чувствовал страх тех, кто уже испытал на себе его гнев, страх тех, кто видел, что он делает, тех, кто в чём-то его подозревает, и тех, кто просто слышал о нём. На его лице расцвела усмешка, заставившая остальных детей вздрогнуть и отшатнуться от него и Адриана, ещё больше отдаляя их от него. Том очень удивился, когда Адриан недоумённо посмотрел на него, покачивая головой. Он продолжал придерживать Адриана за спину, когда они обходили приют. У Гарри мелькнула осторожная мысль: «К чему бы это?» Том никогда физически не контактировал с людьми больше, чем это было необходимо, да и то редко. В Хогвартсе он мог взять Адриана за руку, чтобы тот последовал за ним, но после этого он никогда не сохранял контакт. — Что? — хмуро спросил Том, но за этим вопросом не было намерения задеть. — Ничего, но как говорится, доброе слово и кошке приятно[3], — тихо пробормотал Адриан. — Страх заводит далёко, но настоящее уважение и преданность могут завести ещё дальше. Страх может заставить человека нанести самый невероятный удар, но верность заставляет жертвовать жизнями. Знаешь ли, мир не делится на четыре факультета, так что не так уж и важно, кто ты: слизеринец, пуффендуец, когтевранец или гриффиндорец. Давать понять, на что ты способен, вполне нормально, чтобы тебя не считали слабым, но в конечном счёте[4]… это может привести к непоправимому, — сказал он, когда они вошли в лес, расположенный за приютом. Том прислонился к дереву, не заходя в глубь леса, наблюдая за подростком. — В конечном счёте? — подозрительно спросил он. — Именно. В конце концов, нам учиться в Хогвартсе ещё четыре года, знаешь же, — лениво прокомментировал Гарри, пальцами скользя от одного дерева к другому. — И это всё, что ты имеешь в виду? — спросил Том, переходя к другому дереву, чтобы Адриан всегда находился в поле его зрения. — А что ещё я могу иметь в виду? — спросил Адриан, склонив голову набок. Был ли Том достаточно умён, чтобы понять, что он из будущего? Или он подумает, что Адриан может видеть некоторые вещи? Том серьёзно относился к пророчествам, Гарри не был уверен почему, но если бы произошло нечто похожее на конец его третьего курса, это бы его убедило. Хотя Поттер не думал, что нынешний учитель Прорицаний обладает хоть какими-то провидческими способностями, но не мог утверждать это наверняка, потому что тот их не использовал, и, откровенно говоря, и не должен был. Но Том — а точнее даже Волан-де-Морт — был уверен в абсолютной силе пророчеств — в противном случае стал бы он разыскивать ребёнка? Том ничего не ответил, а просто посмотрел на Адриана глубоким, пронзительным взглядом. Он выяснит у него правду тем или иным способом. — Говорящий со змеями, ты вернулся, — прошипела змея. Адриан опустил взгляд на змею, держа рот на замке. Он никак не мог раскрыть, что говорит на парселтанге. Том уже был хорошо осведомлён о том, что является потомком Салазара Слизерина, он знал, что остался единственным из этого рода, ну, исключая его дядю и дедушку… Так ведь? Нет, он искал Реддлов и натолкнулся на Морфина, а потом сложил всё воедино и подтвердил своё предположение о том, что его отец — маггл. — Это уж. Нечасто можно найти хотя бы метрового, а этот даже чуть больше, — сказал Гарри, глядя прямо Тому в глаза, прежде чем снова посмотреть вниз. — Мы где-то рядом с каналом, Том? Обычно их можно обнаружить около водоёмов. Он красивый, — змея была оливкового цвета с чёрными полосками, тянущимися по всей длине её тела, и чёрно-жёлтым воротником на шее. Гарри расслабился, когда не соскочил на парселтанг. Он никогда не мог контролировать эту способность, всегда предполагая, что это из-за того, что дар был ему передан, — вообще, как бы нет — а не получен при рождении. — Да, позволь мне представить тебя моему другу. Он не навредит тебе. На самом деле, он просто очарован тобой, — прошипел Том, поднимая змею и глядя на подростка с самодовольным превосходством. Которое, конечно, схлынуло, когда Том увидел, что Адриан не напуган и не впечатлён, а просто удивлён. Но он не понял, что Гарри был удивлён не тем, что он разговаривает со змеёй, а тем, что назвал «Адриана» другом. Змея высунула язык, пробуя воздух вокруг Гарри, и он протянул палец, чтобы она могла коснуться его кожи. Он действительно не был напуган, потому что ужи не ядовитые, хотя очень больно кусаются. Убедившись, что змея почувствовала его запах, Гарри погладил чешуйку, легонько царапая её ногтем, заставляя змею шипеть от удовольствия. Он широко улыбнулся ей, продолжая гладить. Том смотрел на него. Его чувства становились глубже, чем он мог понять и осознать. Больше никто, абсолютно никто не разделял его любовь к змеям. Конечно, если бы Том потратил время и попытался бы осознать чувства других людей, то понял бы, что змей просто боятся, потому что они нападают, — не все же змееусты. Даже знание о том, что Адриан что-то скрывает, не могло сдержать его чувств — осторожность уже давно была развеяна ветром. Ну, Том всё ещё был осторожен, но факт того, что он раскрыл Адриану один из своих секретов, — о котором знали лишь очень немногие — был весьма красноречив. А также то, что он совершенно никак его не контролировал. Остальные слизеринцы боялись Тома, в отличие от Адриана. Тому хотелось навсегда сохранить эту улыбку. Он не думал, что когда-либо видел выражение такого искреннего удовольствия на его лице. — Это твой предназначенный?[5] — прошипела змея, изгибаясь, чтобы повернуться к своему Говорящему. Гарри сделал всё, чтобы пораженно не задохнуться, пытаясь оставаться максимально бесстрастным. Он мог себя похвалить[6]: справился он весьма успешно. Но всё веселье быстро закончилось, когда раздался внезапный рёв. Гарри застыл от страха. Он не понимал, как это скрежещущее, зловещее нечто могло быть, чёрт его побери, просто звуком. — Я должен идти. Укройся в безопасном месте, — настойчиво прошипел Том змее, когда быстро, но аккуратно опустил её на землю. Змея что-то прошипела, соглашаясь, и быстро заскользила по траве прочь, и никто из подростков уже не мог её разглядеть. Она понимала, что значит такой шум, Том объяснял. Все змеи в округе знали его. Он начал говорить с ними, когда был ещё совсем маленьким, и именно поэтому они не боялись его и доверяли тем, кто был с ним, — хотя Том раньше никого не приводил — истинктивно чувствовали, что он — их Говорящий — никому не позволит им навредить. Гарри озадаченно хмыкнул, когда его довольно сильно дернули, таща прочь из леса. Он чуть не споткнулся, когда Том побежал быстрее. Да чёрт возьми, если Гарри было нужно, то он тоже мог быть быстрым, так что он восстановил равновесие и побежал рядом с Томом, бок о бок. Гарри заметил, что он не выпускал его руку из своей. Он увидел, что маленькие огоньки, которые виднелись в приюте, начали гаснуть, и вскоре здание полностью погрузилось во тьму. Они пронеслись мимо сбившихся в кучу сирот, держащих под мышками одеяла, подушки и маленькие квадратные коробочки — возможно, аналог ланч-боксов? На столе стояли коробочки и для них. Возможно, они все были одинаковы, но в такой темноте трудно о чём-то судить. — Помедленнее, Том! — попросил Гарри, споткнувшись на лестнице. — Я не вижу, куда иду в темноте: я ещё не настолько хорошо тут ориентируюсь! — вместо того, чтобы прислушаться к нему, Том только сильнее схватил его за руку, но всё же немного замедлился, так что Гарри перестал спотыкаться на каждой ступеньке. Он старался не отставать от Тома и слегка потянул его назад, на что тот сильнее впился ногтями в кожу. Это было немного больно, но Гарри не думал, что Том в полной мере осознаёт свои действия. — Палочка далеко? — строго спросил Том, схватив свою сумку и начиная складывать в неё всё самое дорогое. — Я никогда её не убираю, — признался Гарри, подходя к своей кровати, чтобы вынуть из-под неё свою чёрную школьную сумку, которую он перекинул через плечо. — Ненавижу оставлять здесь чемодан, — зло пробормотал Том, захлопывая его. Он пристально смотрел на чемодан, взглядом просверливая в нем дыру, словно мог просто пожелать, и он уменьшится. Том никогда не творил много магии, когда находился в приюте. Он не хотел рисковать, давая Дамблдору повод его исключить — о, нет, он никогда не даст старому дураку такую силу, чтобы он смог от него избавиться. «А всё потому, что он может говорить со змеями и из-за этого внезапно стал воплощением зла», — со злобой подумал Гарри. Он ненавидел этого старика. Гарри с сомнением постоял рядом одно напряжённое мгновение, прежде чем решился: — Редуцио! — нараспев проговорил он, и чемодан в сию же секунду уменьшился до размера спичечного коробка. Том с ужасом посмотрел на него. — Что ты только что сделал? — рявкнул он. Мерлин, Адриан только что применил магию. Своей палочкой! Вне школы! — Нельзя использовать магию за стенами Хогвартса! — он недоверчиво смотрел на подростка, собираясь уже выбираться из комнаты. — Всё в порядке, — сказал Гарри, размышляя, почему Том был так напуган? Потому что могли исключить их обоих? Или потому что могли обвинить во всём его? — Я… провёл в Хогвартсе ритуал, который убрал след с моей палочки. Когда я творю магию, она не отслеживается Министерством. — И ты можешь сделать это? — при мысли об этом выражение лица Тома сменилось с испуганного на облегченно удивленное. — Да. Книга об этом находится в Запретной секции. Я пробрался туда и скопировал её… Могу дать почитать, если хочешь, — тихо сказал Гарри. — Однозначно да! — заявил Том. Он уже хотел попросить книгу прямо сейчас, но вспомнил, по какой причине они находятся в комнате. Том схватил свой крошечный чемодан, бросил его в сумку, потом убедился, что всё взято с собой, и повернулся уходить. Он почувствовал себя немного легче, когда забрал абсолютно все свои вещи. Том не мог поверить, что Адриан не рассказал ему о таком, и задумался, сделал ли он это сейчас потому, что Том тоже раскрыл один из своих секретов. В любом случае, он был решительно настроен провести этот ритуал, как только сможет, и тогда ему больше никогда не придётся расставаться со своей магией. Честно говоря, Том мог бы поцеловать Адриана прямо здесь и сейчас. Он подарил ему возможность использовать магию круглый год. Единственное его раздражало, что он не узнал об этом до того, как вернулся сюда. Его хитрый маленький слизеринец, ему стоит получше приглядывать[7] за ним. Гарри немного насмешило, что вся злость Тома из-за его колдовства сошла на нет, стоило ему только узнать о том, что существовал ритуал, проведя который, он мог использовать магию без вмешательства Министерства. Он уж слишком много думает о Реддле. Гарри встряхнул головой, чтобы не погружаться в мысли ещё глубже, снова дернул руку из захвата, щёлкнув выключателем и погасив свет, перед тем как они покинули комнату. Они спустились в два раза быстрее и взяли по коробочке из рук смотрительницы, которая, к удивлению Гарри, была напряжена и обеспокоена. Дети помладше почти беззвучно плакали, старшие же, хоть и были напряжены, сохраняли бесстрастное выражение на побледневших лицах. Каждый сжимал в руках какую-то вещь, и, глядя на то, как крепко за неё цеплялись пальцы, можно было утверждать, что эта вещь невероятно дорога, будь то книга, фотоальбом, маленькая банка с чем-то внутри. Кто-то держал в руках даже просто скрепленные листы бумаги. Вместе с ними были и другие взрослые, помимо миссис Коул, которых Гарри раньше не видел: Марта и ещё трое мужчин. Возможно, садовник, повар и ещё один смотритель? Миссис Коул пересчитала детей, немного расслабившись, когда убедилась, что были все. — А теперь, дети, вставайте в пары и стройтесь в аккуратную линию. Давайте! — Мы же не пойдем до Кингс-Кросс? — прошептал Гарри. Это займёт целую вечность. — Нет, есть ещё станция ближе, — безразлично объяснил Том. Они молчали на протяжении всего пути до станции, на которой они должны были ночевать. Вой сирены продолжался, но это не был единый, непрерывный звук. Сигнал давали с небольшими перерывами, между которыми стояла напряжённая тишина. Но это никак не утешало людей, идущих по тёмным улицам, чтобы спастись. Напротив, на тёмных улицах было ещё страшнее. Как Британия смогла остаться сильной и несокрушимой перед всем этим? А потом наконец показался вход. Перед ним толпились выстроившиеся в очередь с вещами в руках люди. Семьи сбивались в кучу, старики крепко прижимались друг к другу. Мерлин, помоги! Видеть это просто ужасно. Магглы это или нет, но они невероятно напуганы, и он ничего не может для них сделать. Секунды превратились в долгие минуты, когда они вошли в метро. Внутри яблоку негде было упасть, но это, казалось, никого абсолютно не волновало. Они просто сели, немного расслабляясь. Пожилая женщина что-то вязала, сидя в углу. Чуть поодаль стояла вагонетка — нечто похожее на повозку с едой и напитками. Раздалась музыкальная трель, заставляя Гарри осмотреть толпу. Граммофон играл какую-то песню.

Морские бойцы покидают Бомбей В сторону Англии[8] старой. Временем сбиты, им же испытаны, Видят — вот берег родной. Многий там лётчик почил на пути, Многий дурак подал знак. Не ждёт их успех, не в этой стране! Ребята, бодрись, с нами Бог![9]

Гарри сидел рядом с Томом, глядя, как женщина снова заводит граммофон. Неподалёку от них расположилась семья, играющая в карты и пьющая кофе из принесённого с собой чайника. Несмотря на происходящее, Гарри чувствовал необычайную гордость. Он наконец понял, как людям удалось выжить. Это просто было заложено в человеке природой — жажда к жизни. Хоть пока даже не пахло чем-то хорошим, эти люди всё равно отказывались сдаваться. Часть его сомневалась, были ли они такими, какими себя описывали, — бесстрашными, но, глядя на это, он теперь не сомневался, что описано всё было очень даже правильно. Люди не были бесстрашными, но каким-то образом они возвысились над всем происходящим и не сдались. Они ни разу не прогнулись под Германию, оставаясь гордыми и сильными перед лицом врага. Можно предположить, что Том осознает стойкость магглов, пройдя всё это вместе с ними. Возможно, Гарри смог бы заставить его посмотреть на них в лучшем свете? Тому они никогда не нравились, и, возможно, он всегда считал их кем-то, кто ниже его… Гарри не знал планов Тома, они могли отличаться от его идей из будущего. Он сомневался, что тот ему всё расскажет. Логично же? Навредит ли, если Гарри сам спросит? Время шло, но Гарри и не думал спать. Он был слишком взвинчен, слишком напряжён. Граммофон играл другую мелодию, но звуки становились всё более искажёнными — было очевидно, что долго музыка играть не будет.

Засыпай, родная, до встречи завтра, Засыпай, родная, сон печаль прогонит, Разлука принесёт тоску. Первый луч рождает день. Засыпай, родная, хоть я и не рядом, Засыпай, родная, моя любовь с тобою Сон придёт, и там моя любовь с тобою. Засыпай, родная, засыпай.[10]

Граммофон замолк, и женщина его больше не заводила. Очевидно, больше не хотела или, возможно, не было с собой других пластинок. Люди вдруг начали паниковать. Это из-за того, что объявляли по радио? И в этот же момент раздался оглушительный свист и громоподобный удар, волна от которого прошлась по всей станции. Со стен сорвало облицовку, и плитка посыпалась на людей. Гарри била крупная дрожь. Его взгляд начал дико метаться, когда в голову стали приходить отвратительные мысли, доводя почти до истерики. Что если он изменил слишком многое, вернувшись? Что если они оба погибнут при бомбардировке? Его пребывание здесь уже изменило всё. Только Гарри мог забыть, что Смерть особо выделила: он не может умереть — никто другой не забыл бы о такой значительной детали. Одним ударом всё не закончилось. Гарри на подсознании прижался ближе к Тому. Его магия защитит их обоих, если что-нибудь случится. Он был уверен. Даже если ему придётся колдовать при всех, он сделает это, лишь бы не случилось непоправимого. Гарри замер. Приюта в будущем на том месте не было. Значит ли это, что он был разрушен во время войны? Нет, когда Тому было восемнадцать, здание всё ещё было на месте, а война к тому времени уже закончилась. Гарри встретился глазами с Томом. Он побледнел, как мертвец, а взгляд был больным. Гарри никогда не видел Тома таким напуганным, за исключением того раза, когда в него снова ударило Убивающее Проклятие, когда Гарри было семнадцать в его первой жизни. Этот больной взгляд и застыл на его лице, пока его пародия на человеческое тело не рассыпалась в прах. Да блять, не удивительно, что Том искал способ избежать смерти, если так выглядели его летние каникулы. К концу ночи руки Гарри наверняка покроются чёрными и фиолетовыми пятнами синяков, если Том так и будет цепляться за него с такой силой. Оглушающий грохот продолжался несколько часов, но станцию трясло тем меньше, чем дальше уходили взрывы. Миссис Коул делала обход, проверяя детей. Большинство спало, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Её взгляд наткнулся на то, во что она с трудом могла поверить: никогда на её памяти Том не прикасался к другому человеку. Он всегда стоял в стороне, не позволяя никому к себе приближаться. В миссис Коул поселилась печаль. К сожалению, так было с большинством детей, выросших под её опекой. Они настолько привыкли к боли, что больше не нуждались в друзьях или семье. Некоторые были более отходчивые, чем другие, но когда им нужно было объединяться, они этого не делали. Дети были так жестоки по отношению друг к другу. Том совершил свою долю просто ужасающих поступков, и никто даже предположить не мог, как он это сделал. Она наказывала его за это, потому что знала, что должна. Нельзя, чтобы он продолжал это вытворять. Он должен быть идеальным, чтобы кто-нибудь захотел его усыновить. Именно поэтому она пресекала всё отклоняющееся от нормы на корню. Особенно речь. Никто не хотел брать ребёнка, если он груб. Хотя сомнительно, что кто-то захочет усыновить ребёнка сейчас. Эта ужасная война… Никто не хотел брать детей, когда сами могли думать только о том, как выжить. Это означало, что тех детей, которые уже достаточно взрослые, могли призвать на фронт, а те, кто помладше, вырастут без родителей. К счастью, у неё на попечении не было младенцев. Заботиться о них в такое время было бы в десять раз сложнее. Самому младшему ребёнку, который жил сейчас в её приюте, было пять. Миссис Коул смотрела на Тома с гордостью. Очевидно, его новая школа смогла помочь больше, чем она предполагала. Том, вероятно, знал, что Адриан потерял родителей во время войны. Она понятия не имела, что письмо, которое она получила, вводило в полнейшее заблуждение. Да, там были слова «семья» и, конечно же, «погибла на войне», но это была не их война, а магическая, по крайней мере, для всех. Но не для Гарри. Ничто из этого не отразилось на лице миссис Коул, она сохранила свою безразличную маску, возвращаясь на своё место, когда убедилась, что с детьми всё в порядке. Гарри лишь немного пошевелился и открыл коробочку, которую он получил перед эвакуацией из приюта, больше из любопытства, чем из чего-то ещё, и обнаружил весьма скудный набор еды: две маленькие конфеты, половину бутерброда и яблоко. Он взял бутерброд, чтобы посмотреть с чем он, заранее немного ужасаясь. Но нет, он оказался приятно удивлён: бутерброд был с тунцом. Откусив маленький кусочек, Гарри облегченно расслабился. На вкус было не так уж и плохо. Он проглотил, почувствовав сильный голод. Теперь он понимал, почему все спокойно ели то, что им давали. Конфеты оказались ирисками, как он потом понял. К ним немного прилипли фантики, но Гарри убедился, что снял всю бумагу, прежде чем закинул одну конфетку в рот. — Я так устал, — пробормотал он, надеясь, что еда восполнит недостающую энергию. Ужас ушёл, оставив вместо себя неуверенность и эмоциональную истощëнность. Почти все вокруг спали. Где-то было включено радио, но оно было слишком далеко, чтобы что-то расслышать. — Мы скоро вернёмся, — ответил Том, звуча очень устало. Он не понимал, почему Адриан так на всё реагировал, если уже был в маггловском мире. Война уже шла год, когда он появился в Хогвартсе. Естественно что-то он всё-таки должен был увидеть, даже если был за границей. Как им это удалось, никто не мог предположить. Насколько он знал, все поездки за границу были запрещены. Да ради Мерлина, Адриан испугался звонка к обеду. Он вёл себя так, словно еда, которую дали, была худшей вещью на свете, — справедливости ради, так и было — но он должен был уже привыкнуть. Том был так погружен в свои мысли, что очнулся он только тогда, когда голова Гарри опустилась ему на плечо. Он спал. Том никогда раньше не был к нему так близко. Он ничего не мог сделать и просто жадно впитывал всё: от длинных ресниц до тонких, но пухлых губ. Том потянулся убрать волосы с его лица, но когда осознал, что делает, тут же опустил руку. Он никогда ни о ком не заботился. Так что делало Адриана таким особенным? Он погрузился в свои мысли, но уже точно знал ответ. И именно из-за полученного ответа Адриан навсегда принадлежит ему, не то чтобы у Певерелла было право голоса, но Том был уверен, что сможет всё обеспечить.