Гарри полностью расслабился, как только вошёл в гостиную Слизерина, что заставило ощутить его некоторую иронию: кто бы мог подумать, что он будет чувствовать себя как дома в окружении будущих Пожирателей Смерти и Тёмного Лорда на территории слизеринцев? Конечно, многие из присутствующих здесь Пожирателей к его рождению были уже мертвы, и его жизнь превратили в земной филиал Ада их потомки и Том. Или, во всяком случае, помогли в этом — Гарри не мог винить их за всё. Если бы Министерство и Дамблдор всё сделали правильно, он бы никогда не оказался у Дурслей и получил бы надлежащее воспитание у Сириуса. Какой идиот не понял, что палец был не оторван, а отрезан? Об этом догадались бы даже магглы. Вместо того чтобы заниматься нужными делами, они предпочли праздновать падение темнейшего волшебника в магическом мире, замять гибель его родителей и использовать ребёнка как символ добра и света или как козла отпущения[1], когда им было это угодно. Но нет, его растили как оружие, издевались и игнорировали, чтобы сделать его сильным, но достаточно гибким, чтобы он сделал всё необходимое для победы над Волан-де-Мортом. Хуже всего, что во всё это были втянуты его так называемые друзья, какие одиннадцатилетние дети подумали бы, что все их планы были верными? Никто не собирался помиловать его. Даже после того, как он сразил Волан-де-Морта, за ним продолжали охотиться до тех пор, пока они не получили желаемое — его смерть.
Гарри привык думать, что слизеринцы были тёмными и несли в себе только зло. Мерлин, каким же идиотом он был в детстве. Нет, они просто знали, за что боролись, даже в одиннадцать лет. Они до последнего вздоха были преданы тому, во что верили, и для того, чтобы пошатнуть эту их уверенность, понадобилось довольно много времени. В этот момент Гарри подумал о Северусе Снейпе. Вопреки распространённому убеждению, слизеринцы не нападали со спины, чтобы занять позицию получше. Они самосовершенствовались, однако, несомненно, были и регулярные дуэли, чтобы доказать, что они лучше. Но как только они заканчивались, всё входило в прежнее русло. Превосходство некоторых под сомнение даже не ставилось. Гарри не вызывали на дуэль с того момента, как он показал себя, но он был свидетелем довольно многих. Его всегда смешило то, как они яростно сражались, а потом снова вместе смеялись и болтали (если только не получали ранений в процессе; тогда пострадавших отправляли к целительнице с тысячей извинений, готовых вот-вот сорваться с языка).
— Адриан, садись сюда, — властно потребовал Том, указав на самое востребованное место — место рядом с ним. Достаточно было одного взгляда, чтобы Эйвери встал и пересел на единственное свободное в их небольшой группе место. Том знал, что по жилам Эйвери кипящей лавой струится гнев, и ему было любопытно посмотреть, что произойдёт, когда тот взорвётся. Том уже перестал удивляться тому, что они никогда не злились, когда он накладывал на них проклятия, но их злость и зависть вызвал факт, что он обращал больше своего внимания на кого-то ещё. Они в Хогвартсе уже четвёртый год, но Том всё ещё продолжал анализировать. В конце концов, ему нужно было знать, за какие ниточки дёргать в случае нужды.
Гарри воздержался от закатывания глаз. Не на самого Тома, нет, но на то, как тот собирался заставить Эйвери огрызнуться. Гарри не сомневался — рано или поздно его втянут в дуэль. Лучше позже, хотя это было не совсем слизеринским подходом. Ну и что, что они будут смотреть свысока за нападение в момент чужой слабости? Что они смогут сделать, если таким образом ты всё равно поднимешься на ступень выше? Но Гарри не беспокоился: даже с ранениями он понимал, что сможет справиться с волшебником. Уж в этом он не сомневался.
— Только потому, что я устал, — тихо пробормотал Гарри, мягко вздохнув, когда опустился на зелёный кожаный диван. Он ухмыльнулся в ответ на раздражённый взгляд Тома.
— Как прошла отработка? — спросил Таддеус, скривившись от одной мысли о Дамблдоре, они все ненавидели старика за его гнильцу. — Что старый дурак заставил тебя делать?
— Она была не с Дамблдором, — ответил ему Гарри, подавив усталый зевок. — Слизнорт сказал, что сегодняшняя моя отработка будет с ним.
— И это объясняет, почему ты освободился так рано, — сказал строчащий что-то на пергаменте Лестрейндж, не поднимая взгляда от написанного, доделывая домашнее задание.
— Откуда ты знаешь? Ты же делал домашку с самого ужина, — весело фыркнул Мальсибер, уставившись на смущённого Рабастана.
— Когтевранцы проинфор- — Альфард остановился на полуслове, в его серых, как и у всех Блэков, глазах промелькнуло удивление, когда он увидел сидящего на диване Адриана: он же должен был быть на отработке, — -мированы, честное слово, можно подумать, что они обо всём знают из своих книг, — конечно же, он попытался, как и любой слизеринец, сделать свой промах незаметным настолько, насколько возможно, и скрыть, что он собирался сказать на самом деле.
— Я так и знал! — заявил Гарри. — Вы использовали другие факультеты, чтобы отомстить Хагриду. Прекращайте.
— Почему ты так решил? — удивлённо воскликнул Альфард, когда он подошёл к ним, наколдовал себе стул и сел.
— Я не вчера родился и понял, что что-то не так в ту же секунду, когда услышал, что никто из слизеринцев на него не нападал. Оставалось только выяснить что, — веселясь, ответил им Гарри. Он не был зол, правда. На самом деле, это даже грело ему душу — то, что они были достаточно ему преданны, чтобы отомстить тому, кто ему навредил. К такой верности он не привык, и в другое время принял бы это за светлую сторону.
— И как ты узнал, что слизеринцы не трогали твоего драгоценного Хагрида? — ровным тоном спросил Том, но в его голосе проскальзывали опасные нотки.
Гарри фыркнул.
— Драгоценного? Едва ли. На совместной отработке, как ещё? — Хагрид не был в каком-то из его кругов общения, если можно их так назвать. У Гарри просто были знакомые за пределами Слизерина, разве что Миртл он, возможно, мог назвать своим другом. — Прекращайте, вы уже развлеклись. Я серьёзно. Если я узнаю, что вы ещё кого-то подстрекали проклясть его, сделаю с вами то же, что вы пытались заставить делать других, а учитывая, какие заклинания нужно применить, чтобы они возымели эффект на полувеликане, то в больничном крыле вы окажетесь, по крайней мере, на полгода, — Гарри встретился с ними взглядом, демонстрируя, насколько был серьёзен.
— Почему? Этот сукин сын заслужил! — Нотт больше всех был против поставленного Адрианом ультиматума.
— Возможно, — Гарри пожал плечами, понимая, что если бы волчонок укусил не его, то кого-то из других слизеринцев, и тот оказался бы на пороге смерти. — Дело не в том, заслуживает он этого или нет. Ему, блять, двенадцать лет, и не важно, насколько старше он выглядит. Он ребёнок. Глупый ребёнок. Он уже получил свой урок. К тому же, если это прекратится и станет известно, что это я положил этому конец… — Гарри намеренно сдержал жестокую ухмылку, норовившую расползтись на его лице. — То восхищаться он будет мной, а не Дамблдором.
— Дамблдором? Почему он должен восхищаться Дамблдором? — его имя, как и всегда, было выплюнуто с крайнем предубеждением и отвращением.
— Издеваешься? Ты разве не знаешь, какие ходят слухи? Ученики считают, что только из-за Дамблдора он всё ещё в Хогвартсе, — впрочем, я полагаю, так и есть — но когда он поймёт, что я ему помогаю, его преданность мне не сравнится ни с чем[2], — самодовольно сказал им Гарри.
— Зачем тебе преданность этого нелюдя? — Эйвери скривился только от одной мысли. — Он гриффиндорец, — и это было сказано с ещё большим отвращением, чем упомянутое ранее «нелюдь».
— Только не снова, — Гарри раздражённо вздохнул. — У нас у всех есть черты и гриффиндорцев, и пуффендуйцев, и когтевранцев. Мерлина ради, это же просто черты характера. И предрассудки из-за факультетов — чушь. То, что Дамблдор — гриффиндорец, не значит, что его смрад распространён на весь факультет. На самом деле, я просто уверен, что Дамблдор манипулировал Шляпой, чтобы она распределила его в Гриффиндор — он слишком хорош в плетении паутины. Это сошло ему с рук только потому, что все считают гриффиндорцев слишком прямолинейными для этого, — Гарри надеялся, что его присутствие здесь сможет побороть предрассудки, связанные с факультетами, а также всё остальное, что отвергал Дамблдор только из-за своей сущности.
— Он прав, — ровно произнёс Том. — При необходимом стечении обстоятельств даже самый безрассудный гриффиндорец станет идеальным слизеринцем, — и он действительно хотел проверить это.
Это немедленно охладило их пыл. Никто — в буквальном смысле никто — в Слизерине не спорил с Томом. Гарри был единственным исключением. Было забавно наблюдать за тем, как гордые чистокровные так цеплялись за Тома, словно у них была внутренняя потребность следовать за кем-то, посвящать свою жизнь какой-то определённой цели, тянуться к власти. Гарри не думал, что поймёт это даже через тысячу лет, ему просто становилось интересно, удастся ли ему прекратить это, пресечь всё, что шло не так, или это слишком даже для него? Хотя была одна вещь, которую он понимал наверняка: если он собирается победить Грин-де-Вальда, то ему необходимо продолжать тренировки. Он не мог позволить себе потерять форму. Гарри на самом деле не был ни чьим последователем — он делал это, чтобы соответствовать, но и никогда не был лидером по доброй воле — ему это просто вверяли.
Громкий стук в дверь общей гостиной заставил всех удивлённо вздрогнуть.
— Пойду посмотрю, кто там, — сказала Дорея, когда встала и направилась к выходу, чтобы открыть дверь, которую невозможно было открыть снаружи, не зная пароля. И, очевидно, человек снаружи его не знал, поэтому всем стало очень любопытно, кто же это был. Абсолютно каждый прекратил заниматься своими делами и вытянул шею, чтобы видеть не только Дорею, но и сам вход.
— Эм… э-э-э… Целительница Чанг велела передать это Адриану Певереллу, — нервно сказал пятикурсник-пуффендуец — а кто не нервничал бы, если бы на него пялился весь Слизерин.
— Адриан, это для тебя, — Дорея жестом его позвала.
— Дорея, передай мне это, пожалуйста, — попросил Гарри, поняв, что это, но он не хотел даже шевелиться, потому что слишком устал.
— Спасибо, — сказала Дорея, вырвав коробку из рук пуффендуйца, прежде чем захлопнула перед его носом дверь.
— Кто это был? — спросил Гарри. Было в этом пятикурснике что-то знакомое.
— Адам Амос Диггори, чистокровный, потомственный пуффендуец, братья умерли от драконьей оспы. Сейчас он единственный потомок Диггори, — ответил Таддеус в обычной манере чистокровных. — Их семья была на тридцать первом месте в списке самых богатых, когда я последний раз проверял.
Гарри сглотнул. Что ж, это объясняло, почему он выглядел так знакомо: это дедушка Седрика Диггори. Чёрт, да ради Мерлина, тут каждый был чьим-то дедушкой, бабушкой, отцом или матерью. Было так странно видеть девушку, которая выглядела в точности, как Бартемиус Крауч-младший, точнее это Крауч-младший будет на неё похож, когда родится. Казалось, люди забыли, откуда они произошли: бабушка Бартемиуса Крауча-младшего была слизеринкой. Это чертовски раздражало его, когда он пытался понять, кого же она напоминает. Гарри видел Алана Петтигрю, скрывающегося под мантией-невидимкой! В тот раз он не понял, что имел в виду Крауч, когда говорил о том, что был вынужден жить под мантией-невидимкой Петтигрю, после того как отец «спас» его из Азкабана, выполнив последнее желание матери. Крауча-старшего грызло чувство вины за то, что он не был достойным отцом и мужем, поэтому он вытащил сына из тюрьмы. Шестнадцатилетний Алан Петтигрю был довольно красив: стройный и жилистый, с волнистыми каштановыми волосами и дерзкой улыбкой. С сыном у него не было никаких сходств.
— Думаю, кому-то нужно будет его перепроверить, — фыркнул Гарри. Ему было интересно, на каком месте был он сам в этом так называемом «списке богачей». Либо он просто не интересовался им во время обучения в Хогвартсе, либо к тому времени этого списка уже не существовало.
— Вот, — Дорея скинула коробку ему на колени.
— Спасибо, Дорея. Ты лучшая, — сказал Гарри, широко улыбнувшись ей, но улыбка сползла с его губ в тот же момент, как Дорея покраснела. О, чёрт возьми, нет. Он не хотел вляпаться в такое, но осознал происходящее слишком поздно. Теперь ему поскорее нужно наложить на себя «Обливиэйт». Мерлин, она же его бабушка! Гарри было нужно как можно скорее убраться из гостиной.
— Я иду спать. Увидимся с вами позже, — с этими словами он поднялся — коробка опасно покачнулась у него в руках — и быстро направился к лестнице, внутренне содрогаясь.
Он открыл дверь рукой и успел поймать коробку раньше, чем она упала на пол. Гарри вошёл в комнату и сел на кровать, заглядывая в коробку. Там были десятки открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления после произошедшего. Гарри почувствовал, как лёд вокруг сердца немного подтаял. Они заботились о нём, а не о герое, образ которого нарисовали в его времени. Это была не просто забота гриффиндорцев (некоторые вообще дарили просто подарочные сертификаты в «Сладкое Королевство»), нет, Гарри видел знакомые имена со всех факультетов. Он достал один из подарков, открыл его и широко улыбнулся, когда увидел, что в коробке лежало всё его самое любимое. Это было от Миртл. Отложив в сторону подарок от своей любимой когтевранки, Гарри стал распаковывать оставшиеся. Все прислали ему разные сладости, и к тому времени, как он закончил с распаковкой, кровать была полностью покрыта всевозможными конфетами. Весело покачав головой, Гарри подошёл к чемодану, открыл его, взял коробку, подаренную Миртл, и сложил внутрь все сладости, предварительно её расширив, а потом просто положил всё в чемодан и начал выпрямляться.
С губ сорвался испуганный вскрик, когда его обняли чужие руки, но Гарри бы отрицал это до самого последнего вздоха.
— И что это было? — требовательно спросил Том. В нём кипела ревность. Адриан был его, а значит тому не следовало флиртовать с кем-то ещё! Он категорически запретил это.
— А что было? — спросил Гарри, испытывая из-за происходящего очень странное чувство. Он тихо заворчал, когда Том собственнически сильнее сжал его в объятиях. Мерлин, это должно было его беспокоить, но Гарри ощущал чувство самодовольного удовлетворения из-за того, что Том испытывал такие эмоции.
— Ты прекрасно знаешь, о чём я, — твёрдо сказал Том прямо на ухо Адриану. Их не побеспокоят. Он сказал остальным, чтобы они не поднимались в спальню до комендантского часа.
— Ты серьёзно думаешь, что у меня могло бы что-то быть с Дореей Блэк? — умудрился выдавить Гарри, скривившись от картинки, которую ему нарисовало сознание. Ему определённо нужно наложить на себя «Обливиэйт» и стереть из памяти последние полчаса. — Мерлина ради, Том, она же моя бабушка. Уж не знаю, как ты, но лично я не очень люблю инцест, — в этом он теле или нет, но имена, появившиеся на пергаменте после проверки крови, для него ничего не значили. Он всегда будет помнить, кем он был изначально и свою семью. Джеймс Поттер и Лили Эванс-Поттер навсегда останутся его отцом и матерью, а Чарльз Поттер и Дорея Блэк-Поттер — его бабушкой и дедушкой по отцовской линии. К сожалению, Гарри не знал имён бабушки и дедушки по маме, но этого не знал даже Дадли. Петуния всегда делала кислую мину и никогда не упоминала своих родителей, ненавидя их за то, что они любили Лили, несмотря на то что она была всего лишь «уродиной», по словам его ненавистной тётки.
Том застыл, услышав эти слова.
— Дорея Блэк и Чарльз Поттер? – он вообще не видел их рядом. Светлый маг и тёмная ведьма. Но что случится, если Адриан своим присутствием изменил прошлое настолько, что они никогда не сойдутся? Перестанет ли тогда Адриан существовать? Эта мысль оставила после себя холодок, и Том ещё крепче сжал Адриана в объятиях. В дальнейшем ему надо будет внимательно наблюдать за этой парочкой.
— Да, — раздражённо ответил Гарри. — А теперь, пожалуйста, перестань говорить об этом, пока у меня не завяли уши[3], — он немного вздрогнул.
Том усмехнулся. Это было практически беззвучно, но так как они стояли очень близко друг к другу, то Гарри услышал.
— Сладости от фан-клуба? — спросил Том, без проблем сменив тему. Что ж, небольшая влюблённость Дореи Блэк в Адриана не стоила его внимания, но он всё равно даст понять, что Адриан его.
— О нет, не называй их так, — сказал Гарри, покачав головой. Он отстранился от Тома и со вздохом лёг на кровать. — Как угодно, но не так, — это слишком напоминало ему о прошлом, которое он предпочёл бы забыть. — Но да, они от остальных. Миртл принесла мои любимые. Твои там тоже есть. Угощайся, если хочешь.
— Предпочитаешь, чтобы я называл их друзьями? — спросил Том, насмехаясь над этим словом, но ему было весело.
— Зови их, как хочешь, — пробормотал Гарри. — Том… Какими были твои первые месяцы в Хогвартсе? — наступила тишина, и Гарри уже стал думать, что тот так и не ответит. Ему было любопытно. Мальчик, который с какой стороны ни глянь был магглорождённым и только-только узнал о Хогвартсе, который не имел известной фамилии, попал в слизеринские Подземелья. Каким бы богатым воображение ни было, с трудом представлялось, что всё было просто.
— Чрезвычайно сложными, — наконец ответил Том. Его голос был пропитан холодом. Он не хотел говорить об этом, но если хотел, чтобы Адриан ему что-то рассказывал, то нужно было отплатить за услугу. И если это поможет Адриану полностью довериться ему, то он расскажет. — Я понятия не имел о внутренней иерархии, но вскоре узнал о ней. Меня не прельщало сидеть в самых низах. Я учился днями и ночами, этому помогала предрасположенность к магии, а потом в один день всё изменилось, и я внезапно получил уважение всего факультета, после того как на меня напал старшекурсник, захотев поставить меня на место. Это было тем, о чём он жалел до самого выпуска из Хогвартса, — его голос сочился холодным удовлетворением. Боль на несколько дней вывела этого идиота из строя. Слизеринцы всегда скрывали происходящее внутри, так что Слизнорт думал, что он просто простудился.
— Как быстро ты понял, что не магглорождённый? — спросил Гарри, сев на кровати. Он не знал о Томе ещё очень многое.
— На первом курсе. Я узнал, что только потомки великого Салазара Слизерина могут говорить со змеями, — самодовольно сказал Том. — Тогда же я начал искать информацию о родителях, чтобы выяснить, что с ними произошло, — он был так уверен, что его отец волшебник, а мать — маггла, так надеялся, что его отец где-то есть, но просто не знает о его существовании. И только когда он не нашёл никаких упоминаний фамилии Реддл, он стал подозревать правду. Том не мог дождаться, чтобы наконец избавиться от этого имени и в качестве платы за то, что бросил сына, отнять у отца жизнь.
Гарри кивнул. Часть информации уже была ему известна. Он прекрасно знал о том, что жажда знаний Тома не имела границ. Но не о том, что всё началось в одиннадцать. Том действительно был одним из самых ярких умов этого поколения. Себя Гарри таковым не считал: он не так хорошо разбирался в книгах, как Том, на самом деле был не из этого поколения и к тому же ментально ему было двадцать два. Или двадцать три. Гарри больше не следил за своим возрастом. Он полностью принял свою здешнюю жизнь, и был настроен не оглядываться назад, правда, с любопытством Тома это становилось несколько затруднительно, но Гарри всё равно был твёрдо намерен добиться успеха здесь. Жить, а не просто выживать. Здесь у него было всё, чего он хотел и что было ему нужно.
Сверкающие чёрные глаза наблюдали за ним в мерцающем пламени свечей, горящих в углах общей спальни. В их глубинах ясно читались плотское желание и собственническая потребность обладать. Том знал, что Адриан и сам мог быть довольно жесток, но из-за того, что он настаивал на снисхождении к Хагриду… Ему стало интересно, осознаёт и понимает ли Адриан, насколько жесток он может быть? Сможет ли он заботиться о нём, зная, как он наказывает остальных? Возможно, если он позволит Адриану увидеть одну из встреч, то это даст ему понять, сможет ли Певерелл остаться с ним на долгие годы… Том понимал, что если они зайдут хоть немного дальше, то он уже никогда его не отпустит.
На самом деле, он очень сомневался, что сможет отпустить его даже сейчас. Том никогда не отпускал желаемого.
***
Тем временем в гостиной…
— Друэлла, окажете ли вы мне честь сопровождать меня на Святочном балу? — официально спросил Лестрейндж у девушки из рода Розье.
— Я принимаю ваше приглашение, — ответила Друэлла, одарив его широкой улыбкой. Её словно охватило обычное для женщин волнение, она не могла дождаться, чтобы подобрать платье к такому случаю. Нужно было как можно скорее написать матери.
— Замечательно, — уже неформально сказал Рабастан и вернулся назад, где они, естественно, обсуждали события сегодняшнего дня.
— Что ты делаешь? — прошипел Эйден. — Мы никого не приглашаем.
— Что заставило тебя так думать, Эйвери? — спросил Мальсибер, нахмурившись. Все кого-то приглашали — ну, почти все. Это был один из ритуалов к Святочному балу, особенно на первый.
Эйвери повернулся и озадаченно уставился на Мальсибера. Он что, единственный это понял? Может быть, они просто не обратили на это внимания?
— Том не хочет, чтобы у нас были партнёры на Святочный бал, — медленно сказал им он. На лице Мальсибера было написано неверие. Они вообще ни на что не обращают внимания?
— Он сказал тебе об этом? — теперь Рабастан выглядел скорее веселым, нежели обеспокоенным. У него была неплохая мысль насчёт того, почему Эйден сказал им это.
— Ну, нет. Но он довольно ясно дал это понять, — уверенно заявил Эйвери.
— «Довольно ясно» — это как? — Мальсибер потребовал объяснений. Судя потому, как расслабился Рабастан, Эйвери, возможно, чрезмерно раздул услышанное или увиденное им — он надеялся.
— Он пристально смотрел на каждого, кто поднимал тему Святочного бала, его взгляд становился ещё тяжелее, когда они доходили до приглашения, — ответил Эйвери, качая головой. У них что, головы в песок были зарыты?
— А кого они приглашали? — Рабастан прятал усмешку ладонью. Чёрт побери, Эйвери не мог быть ещё более очевидным? Мерлин, он вёл себя, как бестолковая одиннадцатилетняя девственница.
— А-а-а! — Мальсибер понял, в чём дело, и расслабился в своём кресле, облегчённо вздохнув. Что ж, по крайней мере, ему не придётся отзывать своё приглашение Гейлен Лестрейндж, кузине Рабастана, которую тот очень защищал, так что Мальсиберу пришлось дать обещание, что он не будет делать «никаких глупостей», поклясться даже, прежде чем получить его разрешение — не то чтобы он его спрашивал.
— Что? — Эйвери в недоумении посмотрел на Мальсибера. Он что-то упустил?
— Ответь на вопрос: кого приглашали каждый раз, когда Том начинал прожигать взглядом? — спросил Рабастан, мельком взглянув на лестницу, и напряг слух, просто чтобы убедиться, что никто не спускается в общую гостиную. Судя по выражению лица Тома, в ближайшее время из их спальни никто спускаться не собирался.
— Эм… На самом деле, думаю, я заметил это только тогда, когда приглашали Адриана, — задумчиво признался Эйвери.
— В точку. И что сказал Том в начале года, всего лишь несколько месяцев назад? — Рабастан поверить не мог, что ему приходится объяснять Эйвери такое.
— Как обычно, — немедленно ответил Эйвери.
— Держаться от Адриана подальше, буквально. Под «держаться подальше» он не имел в виду «не нападать на него»: он может позаботиться о себе сам — уж Том это прекрасно знает, — продолжил Рабастан. — Он не хочет, чтобы кто-нибудь пригласил Адриана на бал.
— Кроме него, — добавил Мальсибер со смешком.
— Вы что? — прохрипел Эйвери, уставившись на друзей, поражённый до глубины души. — Да вы издеваетесь! — не могло же быть так, что Том предпочёл Адриана кому-то ещё, верно? Да, он был силён, ну так и что? Певерелл здесь только год, остальные в их кругу так же умны, почему именно он такой особенный?
— Поверить не могу, что ты не заметил, — покачал головой Мальсибер. — Где твои мозги были последние несколько месяцев?
Кэрроу только ухмыльнулся. Он уже давно поборол свою неприязнь к Адриану. На самом деле, когда его гнев не был направлен на тебя, то Певерелл действительно был очень забавным, а его сарказму просто не было предела. К сожалению, Эйвери становился только злее и злее. Он ступал по очень тонкому льду, когда дело касалось Тома, и если он не остановится, то Реддл обо всём узнает. Том однозначно не был самым терпеливым и уж тем более легкомысленным. Если Эйвери не остановится, то обнаружит, что оказался за пределами их круга. И Кэрроу, честно говоря, был очень удивлён, что этого не произошло, когда Эйвери оказался достаточно глуп, чтобы наложить обезоруживающие чары на безоружного противника, а потом ещё и наложить пыточное заклинание, используя собственную палочку.
— Полагаю, тебе стоит как можно скорее пригласить кого-нибудь, — лукаво прокомментировал он.
Эйвери застонал, когда на него снизошло осознание.
— О, Мерлин!
— Кажется, он понял, — бросил Кэрроу Рабастану.
— Думаешь? — рассмеялся Рабастан, лениво растянувшись на диване.
