The sounds of silence (драбблы)

Она поняла, что ей осталось недолго, когда исправно работавший без перебоев последние четыре года имплант начал останавливаться на несколько секунд каждые семь часов. Семь часов — пять секунд — семь часов — десять секунд — семь часов — пятнадцать секунд. Она не была уверена, что переживёт те самые двадцать секунд, которые ей предстояли через следующие семь часов. — Если не перезапустить, то имплант может закоротить, — голос По звучал приглушённо, как обычно бывало, когда он дышал через пластиковую маску кислородного аппарата. — Если закоротит — сама знаешь, что случится, Рей. О, она знала. Видела много раз на улицах, как люди просто падали на землю и жутко дёргались, кровавая пена валила изо рта до самой последней судороги. Жалкое зрелище. Тревожное. — Мне нужен тот, кто исправит, По, — она сглотнула горькую слюну и протёрла рукавом стеклянную стенку телефонной будки, из которой звонила, мрачно глядя на электронные часы на стеклянной башне ЭрсоТек. Яркие голубые цифры отсчитывали последние часы её чёртовой жизни. — Дай мне кого-нибудь, плевать кого. Я в шести часах от следующего сбоя. По кашлял, долго и болезненно, с надрывом. Даже кислородный аппарат больше не помогал, и Рей сжала челюсти, пережидая его приступ, хотя кредиты на карточке заканчивались, и их могли рассоединить в любой момент. — Почти никого из моих не осталось, — он дышал тяжело, со свистом. — Но ты знаешь, что всегда можешь пойти к Рену, так ведь? — Дай мне кого угодно, кроме него, — Рей поморщилась и сплюнула на грязный пол телефонной кабинки, усыпанный пустыми жестяными банками и упаковками из-под токсичных стимуляторов на основе спайса. — Нет больше никого, Рей. Все сдохли, и я скоро сдохну тоже, — По рвано рассмеялся и снова закашлялся. — И ты сдохнешь. В аппарате пошли гудки. То ли действительно сдох, то ли кредиты на карточке окончились. Тяжело вздохнув и снова посмотрев на электронные цифры на башне, она вышла из кабинки. Огромные голубые неоновые полосы мелькали, отсчитывая секунды. Из вделанных в асфальт решёток поднимался горячий пар, стелясь по ночным улицам, ярко размалёванным разноцветными мигающими неоновыми вывесками, завлекающими выпить, пожрать, потрахаться. Что ещё нужно для счастья? Может быть, бьющееся без перебоев сердце? Рей уставилась на свои ботинки и нахмурилась, прислушиваясь к железяке в своей груди, грёбаному синтетическому насосу, что качал кровь по её вполне себе человеческим венам. Вроде пока что всё было нормально. Почему-то подумалось, что Ункар будет смеяться, когда получит оповещение из ПО о просрочке её импланта и просьбе явиться к самому рыжему владыке на ковёр в самом верху башни ЭрсоТек. Интересно, что Хакс сказал бы, увидев её у себя в кабинете? Смеялся бы до колик, наверное, а после запихнул бы в ту самую стеклянную камеру, как жука какого-нибудь, и дожидался бы её смерти с миской попкорна в этих его длинных нервных пальцах. — Девочка, эй, — какой-то заплывший от выпивки дядька со странной шапочкой на лохматой голове встал рядом с ней, чуть сдвигая в сторону полу длинного плаща. — Девочка, х-х-хочешь токса или спайса? У меня ещё есть импланты нед-д-дорогие, с Кореллии. Хочешь? Рей фыркнула и приподняла бровь, но отвечать не стала. Эти барыги всегда шли за тем, кто выглядит совсем уж плохо, дожидались конца бедняги — или помогали ускорить процесс — и набрасывались на ещё неостывшее тело в поисках исправных имплантов. Она бросила на мужичка понимающий взгляд и пошла вниз по провонявшей дешёвой лапшой и кислой бражкой улице, рассеянно блуждая глазами по прохожим. Проститутки, спайсовики, штурмовики ПО, бездомные, работники корпораций — все они были живыми, даже если наполовину, плевать… Рей тоже хотела жить. Кредитов не осталось даже на пожрать, и идти к Рену с пустыми руками — плохая мысль, но что ей ещё остается? Один за одним на крышах небоскрёбов медленно включались машины, проецирующие огромные цветные движущиеся рекламные щиты прямо на плотный слой чёрных низких туч, затянувших ночное небо, предвещавших сильный дождь в скором времени. Самая большая рекламная площадка располагалась прямо над башней ЭрсоТек.

***

На разбитых ступенях, ведущих на второй этаж старого многоэтажного жилого дома, у Рей начинают трястись руки. У неё осталось всего несколько часов, потом уже будет поздно. Доверять свою жизнь такому, как Рен, — идиотизм, но возможно — только возможно — он всё же захочет помочь по старой памяти, или… по любой другой причине, плевать! Та самая последняя дверь в конце коридора открылась, выпуская высокую стройную девушку с идеально подстриженными короткими чёрными волосами, которая, уходя, обернулась, послав воздушный поцелуй в открытый проём двери, и зашагала навстречу Рей, покачивая бедрами. Проходя мимо, она бросила удивлённый взгляд на Рей и чуть дёрнула уголком губ: — Рей… — Базин. Она ускорила шаг, чтобы не влипать в нежелательный разговор, но это было и ни к чему — каблуки Базин дробно застучали по ступенькам, удаляясь. Когда-то Базин сдала её Хаксу и Рену, после чего отхватила по морде, когда Рей сбежала, с тех пор взаимная ненависть никуда не девалась. Ясно, что эта тварюка делала у Рена, тут на звёздах не гадай, чертова орденовская подстилка. Дверь уже успела захлопнуться, и Рей со всей дури влепила по ней кулаком три раза, два и снова три, условно сигналя о том, что пришли «свои». С той стороны послышались медленные шаркающие шаги, и Рей распрямила плечи и вскинула подбородок. — Какого хера тебе ещё надо, мать твою… В открывшемся узком просвете появилось бледное лицо с тонкой полоской шрама, пересекающего щеку. Полные ярко-красные губы поджаты, тёмные брови нахмурены. — Здрасьте, — Рей сунула руки в карманы. — Кайло дома? Он оглядел её с ног до головы, будто решая что-то, и приоткрыл дверь шире. Рей поднырнула ему под руку и прошла внутрь, пока он закрывал все замки, запираясь от незваных гостей. В огромное окно бил свет неона от небесной рекламы, превращая ночь в жалкое, беспрестанно мигающее, рваное подобие дня, бьющееся в агонии постоянно сменяющихся картинок, что демонстрировали здоровых людей и их идеальную жизнь. Матрац на полу со скомканными простынями был всё тем же, кухонный стол всё такой же новый и стабильно чистый, будто им ни разу так и не воспользовались. Вторую половину комнаты занимал огромный стол, застеленный простынёй, с кучей аппаратуры и разного железа, начиная со старых выпаривателей кетопрофена и стимуляторов, заканчивая механическими суставами от разобранных протезов и имплантов. Рей повернулась к нему и тут же перевела взгляд чуть в сторону, не найдя на нём никакой одежды, кроме чёрных боксёров. — Ты бы оделся, что ли. — Да ладно, я думал, тебе это нравится. В том-то и дело. Кожа её, конечно, тоже интересовала, но от слишком большого количества оголённого железа во рту моментально пересохло. Руки зачесались от безотчётного желания провести пальцами по всем этим поршням и соединениям, по оголённым трубкам и пружинам, сияющим, холодным; она даже знала, каковы они на вкус. — Что хочешь? — Рен подошёл к ней, заметно подволакивая правый протез. — Воды. Было б хорошо. — Ты не поняла, — он криво ухмыльнулся. — Какого хера ты от меня хочешь, Рей? Ты зачем притащилась? О как! Грубо. Ну, а чего она ещё ожидала? Тяжело вздохнув, она подняла на него злые глаза. — Я бы к тебе без очень веской причины не пришла, понял? Он приподнял брови в наигранном удивлении, протянул свою огромную руку к её груди и три раза стукнул пальцем по футболке в том месте, где по идее располагался имплант. — Что, уже всё? Ладно, не отвечай, — он развернулся и поковылял к заваленному столу. — Я знал, что ты придёшь. Больше не к кому. Верхнюю часть волос он завязал в небрежный пучок, и Рей только сейчас увидела, что весь правый висок у него выбрит, оголяя два вживлённых прямо в кожу разъёма для подключений. Что он с собой сделал? — Что с твоей ногой? — Рей подошла ближе и присела на корточки, — я вижу разрыв соединений, и он близок к критическому. Как ты вообще до сих пор ходишь? Углеродное волокно тускло отливало чёрно-серебристым в мигающем свете, льющемся из окна. Центральный поршень сочился янтарной смазкой, резко пахнущей, заставляющей рот наполниться слюной. Свежие потёки чёрного мазута в основании коленной спирали говорили о том, что всё намного серьёзнее, чем казалось на первый взгляд. Рей резко встала на ноги: — Я починю, если ты починишь меня. Взаимопомощь. — Взаимопомощь? — Он даже не повернулся к ней, продолжая рассматривать какие-то железки на своём рабочем столе. — Ты уже однажды мне помогла, спасибо. Твоей помощью я медленно ржавею в этой дыре последние четыре года, собственноручно счищая с себя неизбежную коррозию. Рей сжала руки в кулаки. Ей некогда было оправдываться или упрашивать, у неё максимум часа четыре оставалось до следующего сбоя. — Ты в меня впихнул эту штуку, и она скоро перестанет работать, — голос немного дрожал, как и руки. — Я сдохну через несколько часов, и всё твоё давнее геройство станет напрасным. Или тебя это только обрадует? Он покачал головой. — Мне не стоило вообще с тобой связываться, не стоило верить тебе, не стоило сохранять тебе жизнь. Рей зажмурилась, пытаясь подавить в себе какие бы то ни было эмоции. Дело прошлое, дело давнее. Она бы и не пришла к нему просящей, никогда бы не пришла, напоминая о том, как он с ней просчитался, прогадал. И это густое и тягучее, словно мазут, разочарование в его низком голосе ранит так сильно, будто и не было этих четырех лет. Он может говорить всё, что угодно, но между строк Рей всегда будет слышать только «ты предала меня, ты предала меня, ты предала меня». Она ведь и вправду предала. Башня ЭрсоТек пылала ярко, словно гигантский факел в ночи, и она была там, доживающая свои последние минуты на руках у Рена, тащившего её полумёртвое тело в нижние уровни лабораторий ПО. К тому моменту когда её остановившееся сердце вырезали из груди, заменяя на имплант, верхние уровни еще пытались потушить. Башню всё-таки удалось спасти, Сопротивление словно сквозь землю провалилось после неудавшегося теракта, а Рей проснулась в стерильно чистой палате с куском металла в груди и Реном, сидящим в ногах её койки и смотрящим в стену перед собой. Ничего, кроме «Что ты наделала…», она от него не услышала. Её выкинули на улицу, задыхающуюся и больную, всё ещё не привыкшую к ощущению инородного предмета за полукружьями рёбер. Как только Хакс обнаружил записи с камер наблюдения, Рена тут же сняли с поста главы корпорации и судили. Ещё до того, как с него по приговору суда смогли снять весь металл, чтобы сделать беспомощным калекой, он сбежал, отправив на тот свет чуть ли не всю охрану в здании. Рей снова оглядела мрачную комнату, будто олицетворяющую то, во что превратилась жизнь Рена после того, как в неё вошла Рей. Она всё ещё помнила его стеклянные апартаменты в самом верху башни ЭрсоТек, огромные и роскошные, и как красиво отливали синим холодным блеском его блестящие титановые протезы обеих ног и левой руки в тусклом свете голографического проектора под потолком, превращающего всю спальню в имитацию мерцающей Дуги Кесселя. И Рей, зарывающаяся пальцами в прохладные невесомые простыни, словно плыла среди звёзд, и запах высоковязких минеральных масел и твёрдых углеводородов резал ноздри, сладкий и пряный. В какой момент она забыла о том, зачем пришла к нему? — У меня были принципы, — жалкое оправдание, но хоть какое-то. — Блять, все твои принципы — дерьмо собачье, — Кайло зло фыркнул, с грохотом кидая деталь протеза обратно на стол. — Я твои принципы все выебал из тебя ещё в первую неделю. Давай, поспорь со мной. О чём тут спорить? О том, что она работала на Сопротивление только лишь потому, что они были первыми, кто приютил её и накормил? Вся эта общность, дружба, слепая вера в собственную правоту и лозунги, типа «Человек должен оставаться человеком до самого конца!» без всяких там протезов и имплантов, никогда по-настоящему не были ей понятны. Она была ребёнком улиц, грязных и опасных, где существовал единственный закон — выживи любой ценой. Разборка контрабандных имплантов с самого детства была её единственным способом выжить и прокормить себя. А потом её подобрало чёртово Сопротивление, разглядев в ней умелого техника, забило ей башку своими радикальными идеями и отправило в ПО. Никто и не рассчитывал на то, что ею заинтересуется глава корпорации. А потом стало уже слишком поздно. Рей молча подошла к окну; давно уже восстановленная башня отсчитывала минуты её жизни огромными голубыми цифрами, отлично просматривающаяся с любой точки города. — Я не хочу спорить, я хочу, чтобы ты перезапустил имплант, — по лицу бил неон и дёрганый рекламный свет, раскрашивающий тучи, превращающий их в бесконечное море улыбающихся лиц и счастья, счастья, счастья от тура на курорты Набу, путешествия в тропические леса Такоданы, скидок на новейшие сверхтехнологические разработки ПО в области протезирования с бессрочной арендой. — Сможешь? Кайло наконец повернулся и медленно подошёл к ней, подволакивая ногу. — Твой имплант — это своеобразный компьютер на термобатарее. Его невозможно перезапустить дистанционно без специального оборудования из лабораторий ПО. — И это значит?... — Рей подняла на него глаза, слегка нахмурившись. — Это значит, — свет из окна танцевал на его бледной коже, освещая каждую родинку, каждый шрам. Два гнезда с чёрными ободками, вживлённые в выбритый висок, притягивали её взгляд снова и снова, будто магнитом. — Что нужно нажать на аварийную кнопку перезапуска системы. Вручную. У Рей что-то больно оборвалось внутри. Сила, только не это. Нет, мать твою, нет… Слабость в ногах заставила присесть на низкий подоконник. Всё, блять, приехали. — И ещё, — Кайло разглядывал её своими тёмными глазами, напоминающими чёрные дыры из видео о космосе, — у меня две недели назад закончился кетопрофен. Обезболивать нечем. Так что подумай дважды, действительно ли ты хочешь моей помощи, или предпочтёшь быстро и почти безболезненно сдохнуть где-нибудь в тихом месте. Где-то на этом месте впору было бы заплакать. Она бы, наверное, так и сделала, если бы была нормальным человеком, каждый год покупающим туры на курорты Набу. Но ведь Рей такой не была, поэтому она просто прижала трясущиеся руки к побледневшему лицу, снова прислушиваясь к железяке, качающей кровь по её всё ещё такому живому, горячему телу. Сейчас, как и четыре года назад, жизнь ощущалась совсем по-иному, нежели обычно: острее, болезненнее, ярче, сильнее. Почему человек может почувствовать всё это только стоя на пороге смерти? Почему всё становится настолько важным, только когда отсчёт приближается к нулям? — Ты сделаешь это? — голос снова сорвался на хриплый шёпот, когда она подняла на него глаза. — Пожалуйста… Человеческие, живые пальцы его правой руки сжимались и разжимались, словно разрабатываясь перед предстоящим, и Рей прочитала ответ на его лице прежде, чем он тихо ответил. — Конечно. Разборка его левой руки заняла около часа. Набор отвёрток пошел в ход почти полностью, пока Рей аккуратно убирала деталь за деталью, предварительно разорвав все цепи нервных соединений у основания протеза, начинавшегося чуть выше локтя Кайло. Квартирного освещения во всём здании, как и во многих других, не было, и в рваном свете, льющемся из окна, она то и дело останавливалась, дожидаясь рекламы поярче, прежде чем удалить очередную деталь. Когда всё ненужное было отложено в сторону, от его великолепной механизированной руки, которая всегда виделась Рей произведением искусства, остался лишь центральный титановый стержень и основание кисти, с одним-единственным поршнем, подводящим к оставшемуся одинокому указательному пальцу. Теперь должно было быть не так больно, но всё равно было до ужаса страшно. Кайло поднёс к глазам то, что осталось от его руки, и брезгливо поморщился: — Я искренне надеюсь, что ты потом всё вернёшь на место. Это просто отвратительно, — дёрнувшейся нерв под левым глазом выдавал его нервозность. — Подключай цепь. Когда цепь была восстановлена и титановые фаланги указательного пальца вновь ожили, Рен пододвинул к окну заранее расчищенный стол и поставил на застеленную простынёй поверхность белую коробку. — Снимай все верхние шмотки и садись, — он кивнул на поверхность стола, доставая из коробки запечатанный в гермопластик абсолютно новый скальпель. — Времени мало, шевелись, Рей. Руки дрожали так, словно её било током, пока она стягивала с себя рубашку и футболку и подходила к Кайло, бледная, с прилипшими ко лбу и шее волосами. Она залезла на стол и замерла, наблюдая, как он зубами разрывает упаковку и проходится пальцем по скальпелю, проверяя остроту. Повернувшись к ней, Рен упёрся взглядом во всё ещё виднеющийся шрам между её грудей, длинный и ровный, сделанный докторами из ПО по его приказу. — Мне нечем раздвинуть твою грудную клетку, так что я сделаю надрез под рёбрами и попробую добраться до импланта по вертикали, — голос его звучал спокойно и деловито, но блестящий скальпель, зажатый в человеческих пальцах, слегка подрагивал. — Я должен сразу предупредить, что ещё до того, как я доберусь до кнопки, ты можешь умереть от болевого шока или кровопотери. — Я не дура, Кайло, — Рей сжала простыню по сторонам своих бёдер трясущимися пальцами. — Я всё прекрасно понимаю. Рен подошел ближе, становясь между её ногами, протирая смоченной в спирте тряпкой участок кожи возле её живота слева, там, где заканчивалась решётка рёбер. Мигающий яркий свет из окна расцвечивал его лицо в голубой, красный, зелёный, вспыхивая в зрачках, дёргая в разные стороны тени от ресниц. Если бы всё можно было отмотать назад, вместо башни ЭрсоТек Рей бы с удовольствием заминировала грёбаную базу Сопротивления и нажала на детонатор, отправляя их всех на тот свет ещё четыре года назад. И этого всего бы не было. — Хочешь спайса? — Кайло поднял на неё тревожный взгляд. — У меня есть. Вместо обезболивающего. — Нет, — Рей отрицательно помотала головой. — Мне как-то подмешали спайса в баре, и вместо кайфа я словила такие глюки, что не могла перестать орать часов десять кряду. А если я начну орать, то кто-то обязательно вызовет штурмовиков ПО. Нам это ни к чему. Кайло отошёл куда-то к матрацу и вернулся с лентой кожаного ремня в руке. — Тогда тебе понадобится вот это. Потому что нужно вести себя очень тихо, Рей. Рей обернулась, снова кинув взгляд на синие цифры на башне. Времени оставалось всё меньше, но ещё вполне достаточно для… — Поцелуешь меня? — и сама удивилась тому, насколько жалко и по-детски это прозвучало. — Теперь уже не важно, кто прав, а кто виноват. В последний раз, пожалуйста? Кайло смотрел на неё с минуту, будто что-то для себя решая, пока не подошёл ближе, снова останавливаясь у неё между бёдер. — Хорошо, — он положил скальпель рядом с её бедром и взял пальцами за подбородок. — Ладно. Почему в такие минуты всё это так драгоценно? Почему ощущается так отчаянно остро и многогранно, словно всё становится кристально-чётко и болезненно-ярко. И эти знакомые губы такие горячие, словно о них можно обжечься, и его дыхание, которым можно дышать, разделяя на двоих, и его ресницы, щекочущие её кожу. Почему только на этом остром краю, балансируя у самой кромки жизни и смерти, дышать начинаешь быстрее, а чувствовать всё сильнее? И почему вдруг понимаешь, что всё не важно, кроме таких вот моментов, когда жизнь колотится в тебе, не желая затухать? Трясущиеся пальцы сами собой зарылись в его волнистые волосы, тактильная память яркими вспышками во всём теле напоминала ей, каково это — цепляться ладонями за холодный металл его совершенного механизированного тела, скользя пальцами с прохладного титана и углеродного волокна на горячую живую кожу, наслаждаясь контрастом, выстанывая его имя снова и снова. Рей первая запустила язык в его рот, когда чёртовы слёзы всё-таки покатились по щекам, и он притянул её ближе, обхватив правой рукой за талию, прижимая её к своей груди, обнажённой кожей к обнажённой коже. Она должна была остаться с ним тогда, она должна была… — Ну хватит, — Кайло прижался горячим лбом к её лбу, тяжело дыша. — Давай, Рей, пора. Она пос­лушно от­кры­ла рот, и он вло­жил сло­жен­ную вдвое по­лос­ку ремня меж её зу­бами. Промелькнула мимолётная мысль о том, что нужно было бы попрощаться, на всякий случай, но она быстро отмела этот глупый порыв. Лучше ничего не говорить — он и так всё сам знает. — Готова? Она вцепилась пальцами в его широкие плечи и кивнула, не отрывая взгляда от его побледневшего лица, вцепляясь зубами в кожу ремня изо всех сил. Кайло опустил голову и поднёс скальпель к её левому боку. Нет, она не была готова. Не была, не была, не была. Он вскрыл её, разрезал плоть, медленно и аккуратно ведя острием, стараясь не задеть внутренние органы. Боль была ослепляющая, разрывающая, белая и раскалённая, невозможная… Кровь хлынула горячим вязким потоком, заливая бедро и стекая по ноге на устеленный целлофаном пол. Она рычала, вжимая ногти в кожу его плеч до кровавых лунок, тихо выла сквозь зубы. Слёзы катились градом, спина взмокла. — Ну всё, всё, малышка, тише… — Он что-то шептал ей, и его голос был ориентиром, хоть и звучал откуда-то издалека. — Сейчас, ещё чуть-чуть, скоро всё закончится, вот увидишь, я обещаю… Но он врал ей, потому что стало ещё хуже, когда он быстро обвил её здоровой рукой, прижимая её к себе, и разобранный протез его левой руки, затянутый в тонкий слой обеззараженного гермопластика, медленно вошёл в разрез на животе, словно горячий нож в кус масла, проникая под рёбра, и потянулся вверх, осторожно минуя хрупкие органы. Она орала. Орала сквозь кляп, а под закрытыми веками вспыхивали слепящие сверхновые звёзды, или это была сама Дуга Кесселя. Боль превратила всё её тело в клетку бесконечной агонии, из которой Рей не могла вырваться, как бы ей ни хотелось. Она сжала его бёдра своими так крепко, как только могла, дергаясь, будто сквозь неё пустили электрический ток. — Держись, держись… — Кайло прижал пересохшие губы к её виску и что-то шептал не переставая, проталкивая титановый стержень дальше, уговаривая её потерпеть еще чуть-чуть, но она не могла больше, не могла, не могла. — Давай, ты сильная девочка, Рей, такая сильная. Ты ёбаную башню подорвала вместе с моей жизнью, что тебе какая-то огромная титановая херня, ползущая по внутренностям к сердцу? Ещё чуть-чуть, уже почти всё… Но в какой-то момент боль перешла лимит, и пальцы потеряли чувствительность, разжимаясь, и руки скользнули вниз по его спине. Голова откинулась назад, и Рей бы упала, если бы Рен её не держал крепко. Слепнущие глаза уткнулись в верхний край окна, в котором лихорадочно мелькало разноцветное ночное небо. Тело начало конвульсивно дёргаться, но Рей уже стало наплевать на это, потому что прямо за окном, закрывая собой всю эту ублюдскую рекламу, проплывал огромный дирижабль с привязанными к хвосту развевающимися разноцветными лентами, словно огромный небесный кит, медленно и величаво плывущий сквозь ад зловонного, загнивающего города. Она открыла рот, и ремень выскользнул, стукнув металлической пряжкой о столешницу. Боль ослепительными волнами прокатывалась от макушки до поджавшихся от судорог пальцев ног. — Я умираю. — Нихрена ты не умираешь, — протез прополз ещё пару сантиметров сквозь плоть и добрался, наконец, до импланта. Палец слепо ощупывал поверхность бионического сердца в поисках аварийной кнопки перезапуска. — Я тебе не разрешаю умирать, мать твою. Было ли уже слишком поздно? Дирижабль скрылся за оконной рамой, и в глаза снова ударили огни рекламных щитов, отзеркаленные от низко клубящихся туч. Сознание ускользало, утягивая её куда-то вниз или вверх, она и сама не знала. Просто в какой-то момент звук стал гаснуть. — Я люблю тебя, — ну вот, она это сказала. Всегда было не то время и не то место, а сейчас уже всё равно. — Я знаю. Он её целовал, целовал линию челюсти, скулу, висок. Целовал дрожащими губами, сцеловывал слёзы, текущие по щекам горячими дорожками. Вот бы никогда не останавливался, до самого конца, потому что… Что-то резко щёлкнуло в груди, и Рей втянула воздух сквозь широко распахнувшийся рот, когда имплант в её груди резко остановился… и снова заработал, разгоняясь, набирая обороты. В грудь словно плеснули раскалённого железа. Кайло снова прижался лбом к её похолодевшему лбу, дыша тяжело, как при приступе гипервентиляции, и медленно вытаскивая из неё разобранный протез левой руки. Он аккуратно уложил её на стол и обильно плеснул жидкой бактой на разрез, останавливая кровотечение, быстро надрывая зубами гермопластиковую упаковку с бактапластырем и аккуратно залепляя открытую рану чёрной полосой. Небо за окном начинало светлеть, одно за одним выключались рекламные видео, пока на проклятый город медленно наползало серое утро. Башня ЭрсоТек выключила проектор самой последней. — Я видела дирижабль, — она повернула голову к Кайло, который поставил локти на столешницу слева от неё и уронил меж них лохматую голову, всё ещё тяжело дыша. — Проплыл прямо за окном. Он поднял голову и удивлённо посмотрел на неё, приподняв брови. — Я тебе вроде спайса не давал, — он хмыкнул. — Последний дирижабль утилизировали лет сто назад, так что это были глюки. А ещё ты сказала, что любишь меня. Рей попробовала пошевелить пальцами. Тупая боль внутри до сих пор пульсировала и тлела, но бионическое сердце стучало ровно и уверенно, обещая ещё как минимум четыре года жизни для того, чтобы расплатиться с Реном и починить все его механизированные части тела, попутно заново изучив немеханизированные, за компанию. Она снова посмотрела на Кайло, у которого уголок побледневших губ дёрнулся вверх. — Это тоже были глюки, — она устало вздохнула и прикрыла глаза, медленно проваливаясь в сон. — Наверное. Потом обсудим. Благо, времени будет достаточно.