***
— Мисс Ниима, — знакомый голос звучит почти ласково, но настойчиво. — Мисс Ниима, время просыпаться. Мы не можем оставить вас на ночь, к сожалению, институт закрывается через полчаса. С трудом приоткрыв один глаз, она обнаруживает себя лежащей на диване в комнате, явно служащей кому-то кабинетом. Лаборант Хакс стоит над ней, снова сунув руки в карманы халата, и чуть хмурится. — Что? — Во рту сухо, будто она накануне наелась сильно пересоленной еды. Она нихрена не помнит из того, что было после укола. — Я что, вырубилась? — Вы заснули во время процедуры, — он качает головой, чуть усмехнувшись. — Сразу видно — студенческий недосып налицо. Вам бы отдыхать почаще, и питаться получше. Рей садится на диване, охая от внезапно накатившей тошноты и чувства, что ее били ногами десятеро. Долго, методично так били, куда придется. Во рту сухо и в носу чешется, голова будто свинцом налитая. Разбитость уровня «твою ж мать». — Что-то мне… не очень. — Она пытается встать и голова кружится, понятное дело, привет, качельки-карусельки. А ведь предупреждали же, так что жаловаться не на что, но… — Как все прошло? Нормально? Я не собиралась засыпать. — Все нормально, — Хакс пожимает плечами и демонстративно отодвигает белый рукав халата, проверяет время на наручных часах. Да, судя по всему, телефон ее он просить не станет, раз вот так недвусмысленно показывает, что ей пора валить. — Не важно, спит подопытный или бодрствует. Все прошло тихо-мирно. Мы очень вам благодарны за участие в программе и завтра же перечислим деньги. Уже возле лифта, он добавляет, смотря куда-то в сторону: — Если у вас будут проблемы с самочувствием, вы можете обратиться в больницу при институте, там проведут все анализы и помогут. Ваше имя уже внесено в регистрационные списки, и вас там обслужат за счет института. Всего хорошего. — Всего… Но лифт уже тащит ее сильно ослабевшее тело вниз, в холл, и в зеркальной металлической глади панели с номерами этажей, Рей видит свое сильно побледневшее, осунувшееся лицо. Мышцы тянет болью и такое чувство, что даже кости болят. В носу так чешется, что она достает салфетку из рюкзака и сморкается… засохшими сгустками крови. Сосуды полопались, что ли? Ей явно нужно больше спать, серьезно. Так и до обмороков себя довести можно. — Пожалуйста! — Она слышит это, едва дверцы лифта отходят в стороны, потому что голос звучит все выше и выше, все настойчивее. — Пустите меня к нему, прошу вас! — Послушайте, я же уже вам сказал… — Вы не понимаете! Умоляю вас, позвоните ему, я не могу больше… Я не могу, поймите же! Рей слегка замедляет шаг, выглядывая из коридора в холл и разглядывая упершегося ладонями в стол секретаря темнокожего парня с совершенно безумным выражением лица, по виду — ее ровесника. — Мистер эээ… простите, как ваша фамилия? Я вынужден просить вас покинуть здание, иначе я вызову охрану. — Профессора, — парень будто не слышит ничего, продолжая мотать головой и каждые пять секунд оглядываться через плечо. — Позовите профессора Сноука. Мне нужно срочно поговорить с ним. — Вы уже говорили два дня назад, он передал, что ничем вам помочь не может, и направил вас в больницу при институте, раз нет? — Чем сраный анализ крови и измерение давления может мне помочь?! — Парень в бешенстве лупит ладонями по столешнице, и секретарь подпрыгивает от испуга. — Вы не понимаете! Она везде! Везде! Уберите ее, я не могу так больше! Пусть профессор уберет ее! Пожалуйста, умоляю… Новая волна слабости накатывает на Рей, и нужно поскорее домой — выпить лекарство от тошноты, залечь в горячую ванну, завернуться в плед и заснуть перед телеком. — Эй, вы! — Парень замечает ее, идущую через холл, и бросается к ней. — Вы здесь работаете? Позовите профессора, прошу вас! — Нет, я… — сильные руки хватают ее запястья и сильно сдавливают, и она настолько слаба, что даже отбиться не может. — Руки убрал, придурок! Я не работаю, я на научные испытания приходила! — На… испытания? — Парень шарахается от нее, будто она ему пощечину влепила. — Ты… тоже? Черт его знает, куда бы зашел разговор, если бы в холл не ввалились полицейские, сразу же скрутившие парня, на которого пальцем указал секретарь. Рей так растерялась, что будто примерзла к полу, смотря, как чернокожего парня тащат к выходу, но спустя несколько секунд все же последовала за ними на улицу на подгибающихся ногах. — Она придет за тобой! За тобой тоже! — Даже когда его запихивали в патрульную машину, он все так же продолжал кричать. — Не оставайся одна! Только не оставайся одна, слышишь?! — Псих какой-то. — Подошедший к стоящей на ступенях возле входа Рей секретарь отдает ей в руки конверт с оплатой и взволнованно провожает отъезжающую от института полицейскую машину, расплескавшую вокруг себя яркие дерганые волны красного и голубого света от закрепленной на крыше мигалки. — Бывает же такое, а с виду такой вменяемый парень был. Вам вызвать такси, мисс? Рей отрицательно качает головой, все еще провожая взглядом поворачивающую за угол полицейскую машину. Какое такси, для нее что такси, что персональный вертолет — без разницы, совершенно не по карману. Улица здесь была нежилая — сплошные офисы, редкий в такое время народ уже разбредался по домам. Пара человек все же осталась понаблюдать за шоу, еще одна высокая, явно мужская тень неподвижно застыла на тротуаре, рядом с растущими в ряд деревьями. — Нет, не надо. — Она смотрит на старые наручные часы с Микки-Маусом, которые ей еще в детдоме подарили на рождество люди из благотворительного фонда. Нет, ну, а в чем проблема? Мало того, что винтаж, так еще и гранж — сейчас подобный хлам все носят, футболками с Диснеем все кэжуальные магазины забиты. Часы показали половину первого ночи — прощай, последний автобус. — Пешком доберусь, мне недалеко. На самом деле больше часа, и чувствует она себя из ряда вон хреново, но тут уж без вариантов.***
Так, ей явно не кажется. Более того — она уверена. Потому, что игнорировать его становится невозможно. Сколько бы раз она ни оборачивалась… он там. Сначала ей казалось, что в такое время высоких широкоплечих мужиков на улице еще предостаточно, мало ли — кто за пивом вышел, кто собаку выгуливает, или еще что-нибудь. Потом, спустя полчаса, она начала уверять себя, что ее просто глючит и воображение разыгралось. Просто игра теней, к примеру, или у нее паранойя накатила, вызванная этим странным походом в институт. Хакс же сказал «могут быть галлюцинации», так что вот оно — ей уже в ночных тенях мерещатся всякие преследующие ее мужики. Но нет, ее не глючит. Особенно теперь, когда она оглядывается через плечо каждые пятнадцать секунд, и расстояние между ней и тенью здоровенного дядечки все сокращается и сокращается. Медленно, но уверенно. И Рей может сказать со стопроцентной уверенностью — именно его она заметила еще возле института, там, на тротуаре. Стискивая лямки рюкзака ослабевшими пальцами, она ускоряет шаг, думая о том, что ей нужно каким-то образом вырвать денег из своего несчастного бюджета на газовый баллончик вот для таких вот случаев. Кинься он на нее, она даже пикнуть не успеет, тем более в таком разбитом состоянии, которое не совсем понятно, сколько продлится. Рей за три квартала от своей квартиры, уже открыто перешла на бег, то и дело озираясь и снова находя глазами высокую, здоровенную фигуру мужчины, преследующего ее. Самое страшное во всем этом — он всегда неподвижен. Стоит статуей, и совершенно непонятно — когда только успевает передвигаться; сколько бы она ни оборачивалась — никак не может застать его в движении. Собранные в пучок волосы липнут к вискам, и футболка прилипла к спине, ноги заплетаются и сердце стучит в самом горле, пульс больно стучит в болящей голове. И она сдается — бежит к дому, в который ей вроде как дорога заказана, в который ей, по идее, не стоило бы теперь приходить. Забегает в подъезд и бежит вверх по лестнице, перемахивая сразу через две ступеньки, уже на третьем этаже перегибается через перила только для того, чтобы увидеть тень двумя пролетами ниже — здоровенную и неподвижную, как обычно. — Я вызываю полицию, ты, мудила! — Ее крик разрывает тишину полутемного подъезда, а голос срывается на высокие ноты. Она достает мобильник и трясущимися пальцами включает камеру. Вспышка бьет по глазам. — Я тебя на телефон сфоткала, понял, козел?! Конечно же, никого она не вызовет, ей вообще полиции на глаза лучше не попадаться после того случая с Платтом. Если это тень — просто глюки от препарата, то ей снова назначат опекуна, а это точно станет концом света. К тому же бояться уже нечего — она со всей силы колотит в нужную дверь, и спустя несколько секунд По впускает ее внутрь. — Рей? — Дэмерон удивленно смотрит, как она захлопывает дверь за него и тут же щелкает замком, прислоняясь к двери спиной. — Какого черта ты тут… что случилось? — За мной какой-то психопат гнался, — кажется, она сейчас выплюнет легкие, горящие огнем после долгого бега и паники. — Минут сорок, почти догнал… — Рей? — Выходящая из комнаты Джессика завязывает пояс на халате и выражение лица медленно, но уверенно из озадаченного трансформируется в отстраненно-холодное. — По, что она здесь делает посреди ночи? — Да я сам нихрена… — Стойте, — Рей поднимает ладони в примирительном жесте и несколько раз медленно вдыхает и выдыхает. — Я объясню, это — совершенно не то, что вы думаете оба. За мной гнались, и до моего дома я бы не добежала. Поэтому вбежала в первый попавшийся знакомый подъезд. Этот тип, он в подъезде, даже начал подниматься за мной… — Ладно, — недолго думая, Дэмерон берет покоящуюся в подставке для зонтиков биту, открывает дверь и выходит в подъезд. — Сейчас посмотрим, что там за преследователь. Джессика провожает его скептическим взглядом, потом переводит взгляд на Рей — в ее глазах четко читается: «Я не верю тебе, ты просто нашла очередную причину заглянуть к бывшему и прикинуться несчастной, но я-то знаю, что ты все выдумала». — Это не так, — Рей хмурит брови и поджимает губы. — Все не так, как ты думаешь. — А я ничего и не сказала, — Джесс поднимает руку и демонстративно разглядывает свои ногти, и уже этот идиотский жест говорит больше, чем она смогла бы сказать через рот. — Но все это странно. — В подъезде никого нет, — По возвращается и закрывает за собой дверь. Теперь уже он тоже смотрит на Рей как-то странно, старательно отводит глаза. — Пусто. — Я сделала фотку в подъезде, сейчас сами увидите! — Она докажет, что она сюда пришла не в объятия По падать, зная, что он с Джессикой уже полгода, с самого их расставания. Она разблокирует телефон и открывает фотографии, и вот она — фотка из подъезда, на которой… никого нет. — Где же… он же… он же был там. И даже более того. Она растерянно поднимает глаза и шарахается, врезаясь спиной в дверь, когда видит в неосвещенном конце коридора… тень. — Твою мать, — она съезжает вниз на пол, ноги не держат. — Твою ж мать… — Она что, под чем-то? — Джессика присаживается перед ней на корточки, хватая за запястье и щупая пульс. — По, надо вызвать скорую, ей совсем хреново. — Нет, не надо скорой, — он качает головой и тоже присаживается рядом. — Рей, ты опять ходила сироп от кашля тестировать за деньги? Она сначала отрицательно мотает головой, не отрывая взгляда от неподвижной здоровенной темной мужской фигуры в конце коридора, потом кивает несколько раз и со второй попытки таки получается ответить: — Не сиропа, там какая-то сыворотка была. Меня предупреждали о глюках, но чтоб таких… Там, — она указывает пальцем в конец коридора и переходит на шепот на всякий случай. — Там тот мужик стоит. Огромный. И темный, не вижу лица… Твою ж мать… — По! — Джессика хмурится и настойчиво повторяет: — Нужно вызвать скорую! — Не нужно нам вызывать скорую, — он-то знает, чем это чревато для Рей. — Один прецедент и ей снова опекуна назначат. Ей и Платта по горло хватило. Эта херня скоро пройдет, не разводи панику. Обыкновенная побочка, я и не такое видел. Пусть отоспится на диване, не думаю, что отправлять ее домой — разумно. Вот так она и оказывается на диване, стоящем прямо напротив кровати, в которой теперь вместо нее спит Джессика Пава, ее бывшая подруга. Спит рядом с По Дэмероном, ее бывшим бойфрендом. В жизни еще и не такое дерьмо случается. На самом деле единственное, что сейчас волнует Рей — это темная тень, стоящая в самом углу темной комнаты, неподвижная и гигантская. «Это все гребаные глюки, — говорит себе Рей. — Всего лишь глюки от препарата, не больше». Но ей все равно страшно, так страшно, что она просто не может заснуть, и вздрагивает от каждого шороха, каждого редкого в такое время шума проезжающих под окнами машин. Через пару часов глаза начинают слипаться сами по себе, дает о себе знать усталость и пережитый шок и нервозность, и она прикрывает глаза всего на несколько секунд… а открыв, обнаруживает тень стоящей возле дивана, прямо возле ее ног. «Это все глюки, — она даже дышать перестает и думает о том, что если сейчас заорет — Джессика точно вызовет скорую, которая наверняка отвезет ее прямиком в психушку. — Это все глюки от препарата, побочные эффекты, о которых говорил Хакс. Ни больше ни меньше. Всего лишь глюки». И это явно глюки, потому что тень не шевелится, но на ее щиколотки под пледом явственно ложатся чьи-то пальцы, едва касаясь. Сейчас впору бы заорать и дернуться, но она будто вмерзла в поверхность дивана — не шелохнуться. Она во все глаза смотрит на замершую над ней высоченную черную фигуру, в то время как невесомые пальцы ведут выше по голеням до самых коленей. «Нет, нет, твою мать… — Она набирает в рот побольше воздуха, чтобы заорать так громко, что треснут стекла в окнах. — Нет, не надо!». Джессика что-то бормочет во сне и переворачивается с боку на бок; пальцы на ногах Рей исчезают, а тень в одно мгновение возвращается в самый угол комнаты. Она накрывается пледом с головой и начинает напевать про себя все детские песни и считалочки, которые помнит, только чтобы не закричать. «Это все галлюцинации, — говорит она себе, убеждая. — Это пройдет и ты не станешь ломать свою только-только наладившуюся жизнь. Не будет ни опекунов, ни полиции, ни медиков. Побочка схлынет и ты поступишь в колледж… Все будет хорошо…». Она не замечает, когда именно проваливается в тяжелый, полный теней сон.***
— Ты что, серьезно вчера ночевала у По? Мне Джессика сегодня позвонила… Кому нахрен какая разница, где и зачем она ночевала? Он там — стоит в полумраке приоткрытой подсобки, она его видит даже отсюда. Все такой же неподвижный. Сукин сын, гребаный глюк. — Рей? Она с грохотом ставит стакан на дровер и швыряет тряпку в раковину, поворачиваясь к Роуз. — Да, да! Но не потому, что я надеялась, что Джесс там не будет, ясно?! — Ясно, подруга, не ори так, — Роуз примирительно поднимает руки в воздух в защитном жесте. — Ты чего, на нас же пялятся. На них и вправду пялится весь бар, резко замолчав, и вверх по горлу Рей ползет волна жара, заливая лицо. Не хватало еще, чтобы ее выгнали с этой подработки. Она искренне надеялась, что утром все это закончится. Просто закончится, будто и не было ничего. Но в каждой тени, в каждом полутемном участке, везде — он. Стоит. Сукин сын. Она искренне надеется, что к ночи он исчезнет, но все же… — Роуз, прости, — она берет подругу за руку и чуть сжимает слегка дрожащими пальцами. — Прости меня, у меня проблемы… можно я у тебя сегодня останусь на ночь? Это не помогает. Не помогает совсем, потому что он стоит в тени задернутых штор, пока Роуз мирно сопит на второй половине кровати. Первый час Рей просто пытается игнорировать его, потому что он просто там, не делает ничего особенного, не шевелится. Потом — все равно она не может заснуть — она пытается мысленно разговаривать с ним, прося свалить, пропасть, исчезнуть. И только в тот момент, когда она уже смиряется с тем, что глюк — это просто глюк, и начинает медленно проваливаться в сон, на ее ноги снова ложатся невесомые пальцы. Те самые, которые были вчера. И снова такое чувство, что она не может ни дернуться, ни позвать на помощь — полное онемение. Что-то под ее кожей будто шевелится, ползет по венам чуть пульсируя, и Рей вспоминает ярко-красный цвет сыворотки, которую ей вкололи в институте. Что за херню ей вкололи?! Сегодня эти пальцы, кому бы они ни принадлежали, потому что тень возле окна до сих пор так и стоит неподвижно, сжимают сильнее, и Рей дышит короткими вздохами через нос, заранее предвидя синяки. «Это все еще глюки! — Собственные мысли звучат лихорадочно, истерично, паническими обрывками. — Закончится! Пройдет! Не верь во все это, это только в твоей голове, только в голове!». Это не только в ее голове… она чувствует, как сжимается ее горло, как перехватывает ее дыхание, а на грудь словно положили тяжелую гирю — вот-вот треснут ребра. Боль вполне себе реальная, как и пальцы, блуждающие по коленям и выше. К лицу приливает кровь, в венах словно кипяток течет, еще чуть-чуть и она просто задохнется… Все исчезает резко, стоит только Роуз перевернуться во сне и забросить ногу на ноги Рей, а тень исчезает на секунду и появляется в дальнем конце неосвещенной комнаты. Она не спит до самого утра. Не может. Утром быстро собирается и идет в институт. Нужно обсудить все с профессором и уточнить, что за херь творится и когда она закончится. Улыбчивый секретарь не может вспомнить ее фамилию и улыбка его сильно натянутая, когда он разворачивает Рей, мол, профессора нет и не будет весь ближайший месяц — уехал на конференцию со своей разработкой и вернется только после отпуска. Нет, говорит он, лаборанта Хакса тоже нет, они уехали на конференцию вместе, нужно было вчера приходить. И все это время гребаная тень стоит там, в конце коридора возле лифтов, Рей может его видеть. — Сходите в нашу больницу при институте, — добавляет секретарь, указывая на дверь. — У вас там бесплатное обследование. Мысленно послав его нахер, Рей выходит из института и идет туда, куда бы никогда не потащилась бы, если бы не ЧП — в полицейский участок. Она ищет того темнокожего парня, который устроил в холле института истерику. Он что-то говорил про «она везде» и «уберите ее», и возможно… только возможно, он тоже видит то же самое, что и Рей? Она — эта тень — возможно, и его преследует? Если у него такие же глюки — что ж, им будет, о чем поговорить. Но из участка его выпустили еще вчера, и на Рей смотрят подозрительно даже тогда, когда выспрашивает его адрес под предлогом того, что он обронил телефон, когда его задерживали, а она его подобрала и теперь хочет вернуть. И когда женщина в форме отрицательно качает головой, мол, вы ошиблись, при нем был его собственный телефон, Рей падает на дуру и начинает шепотом вещать про «сильно понравился, очень симпатичный, ну пожалуйста, мне очень нужно, как его хоть зовут-то, чтоб я смогла в интернете найти». В итоге она получает кривую понимающую улыбку и имя парня, а полицейская желает ей счастья в личной жизни с плохо скрытым сарказмом. Зовут его Финн Трупер, он до недавнего времени был активным пользователем инстаграма, недавно вернулся из армии, окончил быстрые курсы парикмахера и теперь работает в барбер-шопе, подстригая красивые бородки хипстерам. Рей гуглит все это, стоя на платформе в метро, а из полумрака туннеля на нее смотрит высокая, неподвижная мужская тень.***
У Финна под глазами мешки, глаза покраснели, а губы потрескались. Он явно едва стоит на ногах, слегка шатается, пальцы мелко подрагивают. — Ты меня помнишь? — У него в квартире стоит сигаретный дым столбом, хоть топор вешай, а перед теликом на полу уселись сразу несколько человек, гоняющих в плейстейшн. — Мы с тобой два дня назад встречались в холле института. — Помню, — голос его звучит слабо и хрипло, а руки все в кровоподтеках. — Наверное. Чего тебе? В комнату она проходить не хочет — остается в коридоре, облокачиваясь плечом о шкаф для верхней одежды. И переходит сразу к делу: — С самого дня тестирования в институте у меня… глюки, — да, она видит, как меняется выражение его лица. — У тебя ведь тоже… глюки? Тень прячется там, за клубами дыма, который плывет по накуренной комнате, а парни возле телика радостно орут про победу над хуесосами. Рей морщится. — Это не глюки, — Финн подступает ближе, понижает осипший голос, шепчет ей на ухо. — Ты что, не поняла еще? Какие глюки могут оставить вот это?! Он тычет ей свои разукрашенные синяками и кровоподтеками руки, задирает майку с живота, демонстрируя гематомы на ребрах. Господи, а она думала, что это его полицейские так отмудохали. — Она убивает меня, — его зубы сцеплены, и сквозь них с трудом проталкиваются слова. — Она меня рано или поздно убьет. — Она? — Рей страшно. Страшно смотреть на все это. — Тень? — Женщина, — Финн оглядывается через плечо и вздрагивает. — Высокая женщина с короткими волосами. Она там, прямо сейчас, она смотрит на нас. Она всегда там, уже три недели… Рей хмурится и отрицательно качает головой: — Это не женщина, это мужчина. Огромный, судя по очертаниям — волосы почти до плеч. Он… прикасался ко мне. — Прикасался, — Финн кивает яростно и частит, будто хочет побыстрее закончить разговор. — Она ко мне тоже сначала только прикасалась. Не говори о них больше ни с кем, поняла? Не говори вообще никому. Пока я думал, что глюки и молчал — она только прикасалась. Но время шло и я начал говорить о ней вслух с друзьями, врачами, полицейскими — чем больше говоришь, тем она реальнее, тем ближе она подходит. Поняла? Рот закрой и вслух не упоминай. Мне и с тобой говорить не нужно было… И он делает это — подталкивает ее к двери, навязчиво и немного грубо, одной рукой хватаясь за ребра. — Но… что мне с этим делать? Как избавиться от этой херни?! — Не знаю, — он качает головой перед тем, как захлопнуть дверь. — Они что-то с нами сделали, когда рылись в башке, что-то спустили с поводка, что-то страшное. Я не знаю… не приходи больше. Не ходи к врачам или в полицию — они подумают, что ты ненормальная. И еще… ты уже сказала слишком много — одна не ночуй больше. Стоя в тишине грязного подъезда, Рей думает о том, что все это действительно пахнет психушкой. Какой-то затянувшийся ночной кошмар, из которого невозможно вырваться, вынырнуть, проснуться. Страх наползает волнами, накрывает с головой. Она никогда никому не сможет доказать, что в институте с ней что-то сделали, ее уже игнорируют точно так же, как Финна. Наверняка никакой конференции нет, и ее просто не допустят до профессора Сноука. А если она начнет жаловаться в инстанции — ее просто сочтут сумасшедшей, а институт сожжет документы и сделает вид, что никогда никакая мисс Ниима к ним не приходила ни на какие процедуры. Зарплату ей дали в конверте, даже подтверждающего перевода платежа по карте нет. Она вытирает идиотские слезы с щек и скашивает глаза за границу перил — двумя пролетами ниже ее ждет тень.***
Вечером она списывается с Кайдел, буквально умоляя ее приехать и остаться на ночь, думая о том, что рано или поздно добрые друзья закончатся — у каждого своя жизнь — и ей придется остаться дома одной. Поэтому, правда это или неправда, а Рей не собирается пока что говорить о тени ни с одной живой душой. Плевать, даже если этот Финн не в себе и несет херь, пусть она будет выглядеть такой же невменяемой и суеверной… вот он, застыл в коридоре темной статуей, так что лучше перестраховаться. Она готовит на ужин пасту с мясным соусом, нагружает себе целую тарелку и садится на диван перед теликом, включая какую-то передачу про животных. Недосып утяжеляет веки в десять раз, пульсирует в висках, и она сонными глазами смотрит в экран мобильника — только восемь, Кайдел через час заканчивает смену, потом пока доедет… Когда она открывает глаза, потолок дергается неровным серым светом — сигнал телетрансляции прерван и теперь на сером фоне мельтешит огромный рой черно-белых цифровых мух, а по подоконнику барабанит так, словно там барабанщик Секс Пистолз орудует. Ливень такой, что непонятно, как он ее до сих пор не разбудил… а разбудил ее звук входящего сообщения и Рей скашивает глаза на телефон, успевая выхватить лишь несколько высветившихся на экране слов: «… киса, не получится приехать. Цем». Нет… Она хочет потянуться к телефону, набрать Кайдел и упросить приехать или спросить, где она, и приехать самой, но руки словно не слушаются, и уже знакомое ощущение ползущего по венам инородного вещества заставляет все тело покрыться мурашками. Тень не в углу комнаты, нет. Он стоит возле подлокотника дивана, на который Рей положила голову, и подними она руку — коснулась бы. Язык не слушается и никакого крика из горла не вырывается, хотя она пытается заорать что есть мочи — не может. Горло перехватывает, словно его кто-то сжал пальцами. За окном настоящая гроза, и телик окончательно вырубается — отключили электричество; кривые тени от уличных фонарей сюда едва заглядывают — рисуют мутно-оранжевым по потолку. «Дыши, дыши, дыши, — она уговаривает себя продолжать коротко вдыхать через нос, когда невидимая хватка на ее шее чуть ослабевает. — Все нормально, он только дотрагивается, он не станет тебя увечить, пока ты о нем никому не говоришь вслух. Просто дождись утра… Просто дождись утра, Рей. Он не сделает ничего плохого… пока что». Фонари на улице тоже гаснут и вокруг воцаряется тьма, густая и вязкая, в которой звуки ливня — единственный ориентир, не считая стучащего в висках пульса, да истеричного сердечного ритма — вот-вот дойдет до наивысшей точки, зайдется в резком продолжительном спазме и замолчит. Тот животный ужас, что покалывает острыми иголочками кожу, должен бы хоть как-то подчинить тело, вернуть контроль за счет заходящегося воем инстинкта самосохранения… Но Рей не может ничего, только неподвижно лежать, как навечно застывший в куске янтаря жук, и глазеть на темный силуэт прямо над ней, да еще чувствовать, как чужие пальцы ведут по голеням, ощутимые, настойчивые, изучающие. Считают ребра под футболкой, одно за одним, ложатся на живот, потом напротив сердца, будто замеряя удары бешено скачущего сердца, мажут по губам, по самому кончику носа. Оглаживают грудь, кончиками пальцев обводят ореолы сосков, еще и еще, и снова, заставляя кровь прилить к шее и щекам. И Рей думает, что надо бы впервые в жизни сходить в церковь и набрать бутылку святой воды, потому что если это не глюки, то явно какая-то демоническая хрень, пришедшая в этот мир для того, чтобы ее лапать. Потому, что невидимые руки не творят ничего отвратительного, наоборот, такое чувство, что ее гладят, как котенка. Изучают, приручают, успокаивают медленно и целенаправленно, осторожно. Если этот глюк и пугает ее до усрачки, то хотя бы телесных увечий не наносит, как в случае с Финном. Не наносит… пока что. Бедра опаляет жаром под все более и более настойчивыми прикосновениями, и даже не смотря на то, что Рей боится до одури то существо, что не дает ей пошевелиться, ей становится так жарко, будто температура в комнате резко подскочила на десять градусов. «Не надо… — она во все глаза смотрит на эту неподвижную темную глыбу, пытаясь мысленно докричаться до него. Орет у себя в голове, когда рука накрывает промежность, мягко и осторожно. — Не надо, не надо, я никому не скажу, я буду молчать, только не надо… не надо!». Свет дают внезапно, загорается телик, и от неожиданности Рей орет громко, будто ее ударило током, шарахается и валится с дивана, не сразу поняв, что она снова может двигаться и говорить, а тени больше нет рядом с диваном. Она не собирается искать его глазами, нет, она хватает одной рукой рюкзак со стула, второй кроссовки, и выбегает из квартиры в чем была — спортивки и футболка. Бежит два квартала до бара Маз по мокрому асфальту под моросящим дождем, то и дело оборачиваясь через плечо, и только перед самым входом натягивает обувь и входит в закуренное шумное помещение. Сидя за барной стойкой и глотая шоты один за другим, она видит его там, в другом конце бара, рядом с подставкой для бильярдных киев. «Что ты будешь делать дальше, а? — Когда алкоголь делает свое дело, паника немного отступает и начинает накатывать злость. Ей хочется взять бутылку с барной стойки и швырнуть тени в башку, наорать, но все, что она может делать — вести мысленный монолог с этой непонятной херней. — Думаешь, можешь просто прийти и лапать меня? Думаешь, я начну звать на помощь, меня посадят в дурку, а ты обретешь больше силы и начнешь меня мутузить, как та баба того несчастного паренька? Хуй тебе, понял? Я избавлюсь от тебя, вот увидишь. Я от тебя избавлюсь…».***
— Привет. — По подсаживается за барную стойку и дергает уголком рта, давя из себя улыбку. — Мне Будвайзер. Она прекрасно знает, что ему Будвайзер. Пиво и футбол, футбол и пиво. Это все, что вам нужно знать о ее бывшем, По-обыкновенном-парне-Дэмероне. Он сейчас эту всосет и попросит вторую, которую будет пить долго, сладко закуривая Мальборо. Он же настоящий мужик, в конце концов. — Ну, — рассматривает свое смазливое отражение в коричневом стекле бутылки, а в глаза уже давно смотреть не может. Ну, оно и понятно. — Как ты? Как дела, Рей? Замечательно дела. Она так и не вернулась домой, осталась здесь до самой своей дневной смены, умылась и обтерлась мокрым полотенцем над раковиной в дамской уборной. До этого подремала на диванчике возле бильярдного стола. Народ тут тусит круглосуточно — пока она на виду у всех, ничего не случится. И все же есть проблема — Маз ей так и сказала, мол, чтоб этого больше не повторялось, пусть проваливает спать домой. Она хочет все это сказать вслух, но когда открывает рот, получается только небрежно и коротко ответить: — Да все нормально, вроде бы. — А как там этот твой… глюк? Ты говорила, вроде тень какая-то? «Да вон он, стоит рядом со старым дохлым музыкальным автоматом, — хочется ответить ей, и добавить: — Убери его от меня, прошу тебя, пожалуйста, сделай что- нибудь…». — Нет никаких глюков, нет никакой тени, это все побочка была. Как ты и говорил — поглючило немного и прошло. Так что не переживай. Она тут же спрашивает себя, если она отрицает присутствие тени — это тоже считается как «говорить о тени»? Она же отрицает… да? Правда же? Правда? — Я не могу не переживать, я… — Он наклоняется ближе к барной стойке и шепчет, потупив глаза. — Рей, я не хочу, чтобы у тебя опять были проблемы. Ты не чужой мне человек, и я не хочу, чтобы тебя опять упекли… — Хей, хэ-э-э-й! Давай не будем, ладно? — Еще чуть-чуть и ногти оставят царапины на лакированной поверхности, так сильно она вцепилась в стойку. — Слушай, все нормально, серьезно. Как там Джесс? Простите, что я к вам вломилась тогда посреди ночи… — Рей, — он, похоже, настроен гнуть свое до конца. — Провалы в памяти. Они повторялись? — Нет. — Вот теперь он добился своего — она зла. — Нет. Шел бы ты отсюда, Дэмерон. Вали давай. Об этом она говорить не станет тем более. А ночью она понимает, что говорить вообще не надо было, ни о чем. Даже отрицать не надо было, просто перевела бы тему, и все. Потому, что Кайдел уже давно спит на своей половине кровати, уставшая после работы, а задремавшая Рей просыпается от того, что не может толком дышать, утопая лицом в подушке. Онемения нет, но эта ужасающая невозможность пошевелить хоть пальцем опять возвращается и все те же руки шарят по ее спине, прикасаясь более настойчиво, чем вчера, оглаживают ягодицы, снова пересчитывают ребра. Если бы была возможность — она бы обязательно постаралась отбиться, или хотя бы вцепилась зубами в подушку… Страх ли оставляет ее тело неподвижным, или вмешательство каких-то сраных потусторонних сил — не суть важно, она так устала от недосыпа, что притупляется даже паника, захлестывавшая ее с головой еще вчера. Весь ресурс нервозности израсходован за прошедшие дни и ночи, и вязкая апатия заставляет ее зажмуриться и просто ждать, пока все это закончится… Оно же закончится, да? Пусть оно просто закончится уже… Но оно все не заканчивается, и спустя час или около того, сквозь моральное и физическое истощение медленно начинает пробиваться что-то другое. Безумно жарко, и футболка намокла от пота, а волосы липнут ко лбу и щекам, и когда эти невидимые руки таки оказываются меж ее разведенных бедер, все белье уже мокрое. Кайдел все так же мирно спит, дыша во сне почти неслышно, и Рей может видеть ее расслабленный профиль сквозь упавшие на глаза взмокшие волосы, когда пальцы медленно проскальзывают внутрь. Сначала один, совсем немного, будто боясь навредить, но спустя какое-то время их уже два… Она зажмуривается, потому что это все, что она может сделать, и не может вспомнить ни одной молитвы из тех, которым их учили в интернате. Рей их забыла, как и большинство того, что происходило с ней в то время. Какие-то обрывки, словно старые фотографии, но вся картинка не складывается — она почему-то все забыла. Возможно, к лучшему. Оно длится вечность, так долго, что горит все тело, жарко и мокро, невыносимо. Явно не минуты, скорее часы, и внутри все начинает покалывать, а снаружи саднить тянущей болью. Но… это приятно. Так хорошо, что закатываются глаза, и слюны во рту слишком много — не успевает глотать. Страшно, неправильно, отвратительно, но… хорошо. Хорошо и знакомо. Оно вырывается наружу болезненно и противоестественно, простреливает до самых кончиков пальцев, ожидаемое, но все же внезапное, до крепко зажмуренных глаз и безмолвного крика в подушку. Вновь получившие возможность шевелиться пальцы вцепляются в простынь, и она зарывается лицом в подушку, пытаясь восстановить хриплое дыхание, ее трясет. — Рей? — Кайдел проснулась и привстает на постели. — Все нормально? — Нормально, — блять, не нормально. Не нормально. Она встает с кровати и идет в ванную на подгибающихся, ватных ногах. Тени нигде не видно. — Плохой сон приснился, спи. Все хорошо. Во-первых, ей нельзя говорить об этом, чтобы не стало хуже. Во-вторых, все ее друзья точно ей не поверят, сочтя сумасшедшей. Потому, что у нее есть история, о которой она забыла. И именно поэтому, когда Кайдел утром спрашивает, хочет ли Рей, чтобы она снова пришла с ночевкой, Рей отвечает: «Нет, все в порядке, не переживай».***
Ладно, хорошо, похоже на то, что она таки слетела с катушек. Побочные эффекты от единоразового тестирования не затягиваются на две недели, мать его, оно так не работает. Поэтому, скорее всего, у нее таки поехала крыша. Или же к ней прицепился призрак, а в призраков все равно одни больные верят. Она больше не просит никого остаться с ней на ночь, и из дома прочь тоже не бежит по ночам. Правила, усвоенные за прошедшие две недели, просты: она никому ничего о нем не говорит, а он не трогает ее днем… только по ночам. Не делает больно, не пьет ее кровь, не жрет ее плоть, не делает ничего во вред. Ну, почти ничего. Он обездвиживает ее, лапает долго и мучительно медленно, трахает пальцами до тех пор, пока она не кончает и не проваливается в зыбучие пески сна. И так каждую ночь. Это можно было бы назвать изнасилованием, но… обвинять в насилии некого. Поэтому, Рей делает единственный логический вывод — у нее протекла крыша. Конкретно так, мощно сорвало дамбу, и теперь ее глючит нон-стоп. Версия была бы полномасштабной и стопроцентной, если бы не… Финн. У которого точно так же сорвало стоп-кран ровно после того, как милейший профессор Сноук у него в мозгах покопался. Совпадение? Как бы там ни было, в психушку она не собирается. Она два раза была в церквях — католической и протестантской, но это ни к чему не привело, кроме зря потерянного времени. Один раз даже зашла на сеанс к экстрасенсу, которая с ходу ей заявила, что у нее проблемы с парнем и да, он ей изменяет, ей нужно его или бросать, или купить талисман-приворот за сотню баксов и тогда все наладится. И с каждой проходящей ночью она все больше и больше устает бояться, просто расслабляется и ждет, пока все закончится. Если не думать о том, насколько все всрато, то можно даже получить удовольствие. Можно, правда. Твою мать. Твою ж мать. Звонок раздается рано утром и сонная Рей не сразу узнает голос в трубке. — Помоги мне, — Финн шепчет умоляюще так хрипло, что у нее на затылке волосы встают дыбом. — Пожалуйста, прошу тебя, помоги мне. Кто-нибудь, помогите. Помогите… — Ты дома? — Она вскакивает с кровати и натягивает спортивки и мастерку, шнурует кроссовки, зажав трубку между плечом и ухом. — Просто отвечай да или нет? Финн? — Да. Звонок обрывается и она бежит, бежит по пока еще пустым улицам через несколько кварталов. Пробегая мимо института, бросает косой взгляд на окна пятого этажа, замечая тонкий дымок из приоткрытого окна и вспышку рыжего в рассветных лучах восходящего солнца. На конференции, как же. Сукины дети, она с ними все равно встретится. Вот увидят еще. Они увидят. Едва ли не выплевывая легкие, она влетает в подъезд и взлетает вверх по лестнице, тарабаня кулаком в нужную дверь. Лицо, которое она видит в щели приоткрывшейся двери, неузнаваемо. Глаза заплыли от отека, будто его били по лицу не переставая долгие, долгие часы, бровь разбита, губы полопались. Господи, блять, да что ж это… — Ты кто? — спрашивает Финн, и Рей не видит в его глазах ни капли адекватности. — Я занят, я жду друга. Давай потом? — Финн. — Надо вызывать скорую. Прямо сейчас, сейчас, сейчас… — Ты только что мне звонил, я — Рей, помнишь? Я тот самый друг. Можно, я войду? Он смотрит еще несколько секунд и приоткрывает дверь, чтобы впустить ее внутрь. В квартире никого нет и уже не так накуренно… только светлые обои разукрасили хаотично разбросанные бурые пятна, да смазанные засохшие багровые пятна на светлом ламинате пола. Будто кто-то швырял хозяина о стену головой, а потом тащил по полу. И ей снова страшно. Так страшно, что руки начинают дрожать. — Финн, что происходит? Но он молчит, присаживаясь на корточки возле двери и трясет головой. Поднимает на нее глаза, полные слез, и горло его ходит ходуном, будто полное крика, который ему никак нельзя выплюнуть во весь голос. — Давай вызовем скорую, ладно? Давай вызовем ее? — Рей достает из кармана мобильник и почти уже решается набрать номер, когда понимает, что один звонок — и она станет замешана. Ее станут расспрашивать, откуда она знает Финна, знает ли она, кто избивал его и зачем, почему он позвонил именно ей. Если она станет замешана, то к ней придут. Придут, подняв ее прошлое, которое она не помнит, и тогда ей снова назначат опекуна. — Слушай, у тебя есть мобильник? Давай я с него вызову? Знаешь, мне нельзя светиться… — Ты лучше иди, Рей. — Он встает и опирается на стену, и у него порезаны руки и плечи. Вся шея в синяках, будто его душили. Он выглядит как человек, которого пытали. — Прости, что позвонил, да? Я иногда сам не свой, но это все фигня. Он смотрит мимо ее плеча, и Рей прекрасно знает, кого он там видит. — Это она? — Не спрашивай, не спрашивай, не надо… — Она до сих пор тут? — Проваливай! — Он боится, так боится, что хватает ее за локоть и выталкивает в открытую дверь в подъезд. — Сотри, заблокируй мой номер, поняла?! Вали отсюда! Рей врезается плечом в бетонную стену подъезда и ошарашенно смотрит на захлопнувшуюся дверь. Медленно спускается вниз по лестнице, слыша какой-то отдаленный грохот сверху, и мысли текут заторможенно и вяло, словно в голову насыпали колотого льда. Вот же твою мать, вот же… Она вызывает скорую из древней, как мир, телефонной будки на углу пятой и двенадцатой.***
Она не должна была нарушать правила, она вообще не должна была отвечать Финну, зря вообще трубку взяла. Ее лицо вжато в ковер, больно трется о ворс на каждом толчке, и его пальцы вжимаются ей между ребер до синяков, до кровоподтеков, будто вот-вот прорвут кожу и вцепятся в мясо. Они сегодня свободны, эти пальцы, могут царапать и сжимать ее сколько заблагорассудится, потому что в нее толкаются не пальцы. Оно большое, огромное… Оно обязательно порвет ее, потому что никакой подготовки не было — ему надоело долго осторожно прикасаться. Или он именно этого и ждал, пока она — идиотка конченная — даст ему больше власти над собой. Дура, дура, дура ненормальная… Кожа щеки уже давно свезена о ковер, как и колени, и жжет адски, но это ничто по сравнению с тем, что какая-то непонятная херня натягивает ее на себя, предварительно обездвижив, словно марионетку с перерезанными нитями, свалившуюся на пол. Слезы стекают по щекам, разъедая ожог от ковра, а внутри все ноет так сильно, что впору завыть. Она бы и завыла, но словно чьей-то тяжелой рукой прижатая к полу голова пульсирует болью и все вокруг кружится, словно от алкоголя. Такое уже было… такое… нет, не было. Не было такого. Никогда раньше. Скоро все закончится… скоро все пройдет, вот увидишь… Она проваливается в обморок раньше, чем какая-то картинка — еще одна старая фотка — успевает обрести четкость в ее голове.***
— Пожалуйста, мне нужно встретиться с профессором… Она прекрасно знает, как выглядит. И этот взгляд секретаря она уже видела — он точно так же смотрел на Финна, когда тот говорит те же самые слова, что и она сейчас. Она даже знает, что спустя пять минут уговоров отвалить по-хорошему, он вызовет полицию. На них уже смотрят люди в белых халатах, идущие по своим делам через холл института. — Вы не понимаете, это жизненно важно, это… — Послушайте, мисс, это вы не понимаете. Профессора нет и не будет еще три недели. Уходите, или я буду вынужден вызвать полицию. И он делает это — снимает трубку с аппарата и демонстративно нажимает первую цифру. — Все, все, — Рей поднимает вверх ладони в защитном жесте и отступает на несколько шагов. — Я поняла, не надо. Все нормально, я ухожу. Она пятится на несколько шагов, потом тычет этому уёбку средний палец и выходит из института. Уроды гребаные, один Бог знает, чем они тут занимаются. Сукины дети. До дома Финна рукой подать, и она долго топчется под подъездом, не решаясь войти. С одной стороны — ходить к нему опасно. С другой — проверить, в порядке ли он и приезжала ли скорая… необходимо. Она просто посмотрит на него, и все. Ни слова не скажет. Ни единого. Дверь ей открывает один из тех ребят, которые раньше играли в плейстейшн перед теликом, дымя сигаретами, как паровозы. — Чего тебе? — Финн, — Рей заглядывает через его плечо, но в коридоре никого нет. — Он дома? Он в порядке? Парень тяжело вздыхает и дает ей пройти внутрь. На пол из шкафа вывалены вещи, разноцветными кучами тут и там на грязном полу. — Не в порядке, — парень возвращается к шкафу, продолжая вынимать вещи. — Нет его больше. Вчера в реанимации не стало, сильное внутреннее кровотечение и необратимые повреждения внутренних органов. Ей на голову будто выливают ушат ледяной воды, в груди стягивает так туго, что не получается дышать. Как так? Нет, это же бред. — Меня попросили найти костюм, чтоб было в чем хоронить. Я в душе не ебу, где этот гребаный костюм, — он трясет головой, убирает волосы с лица. — Ты не знаешь, где он? — Нет. — Как же так-то? Не может этого быть. Она же только вчера… — А родственники? Где родственники? — Нет никого, — парень вздыхает и закрывает лицо руками на минуту, переводя дыхание. — Мы вместе в армии служили, я его давно знаю. Есть только я и еще несколько ребят. Родни нет. Был отец, но тот уехал куда-то на заработки, оставил Финна, тогда еще совсем малого, той ебанутой бабе, чтоб присмотрела. Поначалу вроде все нормально было, потом она начала периодически делать из него отбивную. Это долго продолжалось, около двух лет. Избивала так, что кровью харкал, пару раз ломала пальцы. Сука была редкостная. Но и ее уже давно нет, Финн говорил, что посадили ее, а на зоне подрезали. Отец так и не вернулся. Очень дурное, дурное-пре-дурное предчувствие сжало горло, но все же Рей смогла хрипло выдохнуть вопрос: — Ты не знаешь, откуда у него были побои? — Вот же он, — парень достает какой-то пластиковый пакет из очередного ящика и вздыхает с облегчением. — Слава Богу, не выкинул, оставил на всякий случай. Он вытаскивает из пакета пиджак и брюки, белую рубашку и бросает на стул. — Надо погладить… — Переводит взгляд на сильно побледневшую Рей и пожимает плечами. — Калечил он себя. Парни пару раз видели ночью, как он башкой о стену бился, несколько раз резал себя на кухне, кулаки и локти о кафель в ванной расшибал. Крышу у него оторвало, поняла? Сам себя довел до смерти. Что-то неладно было с ним. Кстати, что у тебя с щекой? — Ничего, ерунда, — это он еще ее ребра не видел. Там все фиолетово-бордовое, уже желтеть начало потихоньку. — Спасибо, что рассказал. Мне жаль. Тень, ожидающая ее в подъезде, остается все такой же неподвижной, но сокращает расстояние на несколько шагов. Все такой же огромный, темный, он явно никуда не собирается, пока не прикончит ее окончательно. Если только она не опередит его, и все это не закончится еще до прихода ночи.***
— Привет, — костяшки ее пальцев несколько раз стучат в окно машины и только что захлопнувший за собой дверцу, сидящий за рулем водитель поворачивает к ней бледное лицо. Его ноздри раздуваются, ну конечно, он почуял вонь бензина еще на подходе, но все равно полез в машину. — Эй, здорово, рыжик. Опусти стекло. Он хмурится и брезгливо морщится, отворачиваясь от нее и потянувшись ключом к замку зажигания, но Рей тарабанит в стекло более настойчиво. — Эй, стой, стой! Смотри, что у меня тут есть, — она поднимает вторую руку с зажатой в ней керосиновой зажигалкой, и стучит в окно уже ей. — Только попробуй стартануть — я тебя запеку в фольге, сукин сын, понял? Уже смеркается, начинает накрапывать дождь, и огромная парковка института все еще полна машин сотрудников. Ее мог заметить кто угодно, пока она поливала всю тачку бензином из небольшой канистры, купленной на заправке, но… давайте начистоту — то, что предстоит ей ночью, намного страшнее, чем быть пойманной полицией. Дело того стоит. Зрачки рыжего лаборанта чуть расширяются, он на секунду замирает и, медленно потянувшись к дверце, уже собирается вылезти из машины и надавать ей пиздюлей, но Рей чиркает зажигалкой и подносит к машине, одними губами изображая слово «сиди». Тогда Хакс тянется к кнопке на панели и чуть опускает стекло окна. — Ты что творишь, ненормальная? — Его светлые глаза сужаются, а губы поджимаются. — Я вызову полицию, какого хрена тебе вообще от меня надо? — Что вы мне вкололи? — Пусть скажет, пусть уберет все, пусть исправит. — Что вы со мной сделали? С нами. Что вы с нами сделали?! Говори, или я за себя не отвечаю. — Ничего, Господи. — Бледные пальцы трут переносицу, словно он устал от невменяемых дебилов, атакующих его спокойное мирное существование. — Красная жидкость — всего лишь проводник, инструмент, который помогает считывать мысли из сознания. Эта разработка полностью безопасна. — А та машина, что вы подключили к моей башке? — Зажатая в пальцах зажигалка нагревается так сильно, что вот-вот обещает ожог. — Что вы там нашли, а? Я же не заснула, так? У меня из носа шла кровь. Вы ее вытерли? Что вы со мной сделали?! — Это нормально, — он тяжело вздыхает и откидывается на сиденье, положив руки на руль. — Это повышенное внутричерепное давление, не больше. Слушай, мы ведь ученые, мы знаем, что делаем… — Нихера вы не знаете, — не плакать, не плакать, не… а, хрен с ним. — Вы либо делаете это специально, либо вообще нихера не понимаете в том, что вы делаете! Человек умер! Из-за вас, проклятые ублюдки. И я буду следующей, понимаешь ты или нет? Что-то меняется в выражении его лица, и скептически приподнятая бровь опускается. Докричалась ли она до него? Пожалуйста, пусть хоть что-то скажет… пусть хоть как-то поможет… — Ладно, — он тяжело вздыхает. — На что конкретно ты жалуешься? Частая головная боль? Тошнота? От чего умер тот человек, про которого ты говоришь, и почему тоже самое грозит тебе? Объясни мне, потому что я не понимаю. И всё. Вот так просто. Сейчас она скажет ему все, и он поможет. Он все исправит, он же ученый, он… он ничего не сможет сделать, да? Он же сам не верит, он смотрит на нее, как на психопатку, он посмеется и поедет домой, как только она ему все вывалит, а она… ночью ей, скорее всего, поломают пару ребер, пока будут насиловать. Блять. Все так и будет. Так и будет. — Ну так что? — Он бросает выразительный взгляд на наручные часы, как и в прошлый раз, давая понять, что она должна отвалить побыстрее. — Что за симптомы? Давай быстрее, мне пора. Но Рей молчит. Сжимает изо всей силы зубы и захлопывает зажигалку, гася огонь. Она сделает только хуже. Она в ловушке, в захлопнувшемся капкане, в полной жопе. На что она надеялась вообще? Хакс смотрит на потухшую зажигалку еще с минуту и проворачивает-таки ключ в замке зажигания. — Ничего ты не сделаешь, долбанутая. Не подходи ко мне больше, ясно? Успокойся и сходи к врачу. Она не видит выезжающую с парковки машину, только красные огни задних фар, расплывчатые из-за застлавших глаза слёз. Куда она бредет — не понимает сама. Кажется, опять начался ливень, и видимость настолько хреновая, что она просто переставляет ноги, особо не вглядываясь. Тень сопровождает ее, словно… тень, хах. Все такая же огромная, все такая же неподвижная. Рей знает, что ждет ее дома. Она не может этого избежать, она не может ни к кому обратиться. Все сочтут ее ненормальной, как Хакс. Когда-то ее уже сочли ненормальной, так? Когда-то… она говорила им, она говорила, она рассказывала о том, что с ней произошло. Она рассказывала им про… тень. Про тень, которая… что? Огромная тень, силуэт на фоне темно-серого квадрата окна. Но она сама не помнит, о чем это все? Когда все это было? Этого просто-напросто не было, вот и все. Никогда не было. Она все придумала, так они сказали. И были правы, конечно же. Взрослые всегда правы. А еще взрослые учили переходить дорогу только на зеленый свет, а в дождь быть особенно аккуратной. Именно это проносится в голове в тот момент, когда истерично визжат шины и она влетает в чье-то лобовое стекло, разбивая его… головой? Не важно. Дворники больно стучат по плечам и кто-то орет так громко. «О, заткнись уже, — думает она краем ускользающего сознания. На пассажирском сиденье за водителем сидит ее тень. — Ну, а ты нихера от меня сегодня не получишь, понял?». А теперь ей пора спать. Она так устала.***
— Ну-ка подруга, подвинься, — музыка гремит так, что коктейль в бокале чуть подрагивает от вибрации. Роуз втискивается на диванчик между Рей и Джессикой, которая специально отсадила По подальше от бывшей. — Басы у них тут что надо, я тебе скажу! — Да, — она отхлебывает из бокала и радостно осматривает толпу. — И это прекрасно, твою мать, жизнь вообще прекрасна. Им, конечно, не понять, с чего она такая счастливая, они списывают все на то, что ей просто надоело валяться в больнице. Да, надоело. Любому бы надоело. Но это все же лучше, чем лежать в гробу. Допивая уже третий по счету коктейль, она поправляет сбившийся лиф коктейльного платья и весело смеется вместе со всеми с какой-то шутки По, когда краем глаза замечает, как по боковым ступенькам на сцену поднимается уже прилично нализавшаяся текилы Кайдел, и понимает, что быть беде. — О, Господи, кто-нибудь, остановите ее сейчас же, — Рей почти кричит своим друзьям, которое тоже повернулись и с улыбками наблюдают за Кайдел, идущей к караоке-микрофону в центре сцены. — Остановите, иначе я вас всех прокляну! Но поздно. — Эй, ребята, прошу минуточку внимания! — Когда Кайдел пьяна, она начинает слегла шепелявить и По от этого прыскает в кулак. — Привет всем, у нас сегодня радостное событие, и я хочу, чтобы мы все подняли тост за мою подругу. Ей пришлось нелегко, она попала в аварию… Рей, зайка, поднимись сюда ко мне, пожалуйста. — Иди, — Роуз спихивает ее с дивана и толкает в поясницу. — Давай, будь смелой, киса. Это твой вечер. Если бы Рей знала о такой задуманной подлости, то в жизни бы сюда не пришла. И она никуда не пойдет, конечно же, ни на какую сцену… По крайней мере она так думает, пока не обнаруживает саму себя стоящую рядом с Кайдел и микрофонной стойкой. Воистину алкоголь — зло, это он контролирует тебя, а не наоборот. — Вот она, моя сладкая! — У Кайдел ярко-розовая помада свезена, где и когда она успела кого-то засосать — непонятно. — Моя сильная девочка, такая стойкая, моя живучая лучшая подруга! — А что с ней стало-то? — Кто-то кричит из зала, явно недовольный тем, что музыку сделали тише. — Она вполне себе здорово выглядит, я б ее потискал! — Не буянь, парень, — Кайдел тычет пальцем в его сторону, и Рей краснеет, благодаря саму себя за то, что догадалась прикрыть шею широкой бархатной лентой чокера, иначе у этого товарища не осталось бы никаких вопросов. — Рей выжила, влетев головой в лобовое стекло машины! Она выжила, при кровопотере несовместимой с жизнью! Она снова с нами! Сто процентов, что свистит с диванов именно По, а уж потом все подхватывают и начинают свистеть и хлопать. Стыдобища, но она все равно не может сдержать улыбку от уха до уха. Она жива. Все хорошо. На секунду ей кажется, что там, возле бара… высокий, широкоплечий, огромный… желудок таки успевает ухнуть вниз, но вот бармен хлопает этот темный силуэт по плечу и вручает заказ — бокал янтарной жидкости. Нет, показалось. Бывает, что до сих пор иногда кажется, но все это ерунда. Тени больше нет. Уже три месяца, как нет. Рей не видела его ни разу с того момента, как открыла глаза в больничной палате. Врач с медсестрой тогда сказали, что долгая операция прошла успешно, ей сделали переливание крови и все, что от нее теперь требуется — меньше волноваться и скорее выздоравливать. Первое время она еще дергалась от каждого звука, от каждой тени, которые отбрасывала немногочисленная мебель в палате, но время шло — и Рей поняла, что он не вернется. Помогло ли полное переливание крови, или то, что она валялась на пороге смерти с перерезанным разбитым лобовым стеклом машины горлом — она не знала. Более того — старалась не думать. Более того — старалась забыть. Чем быстрее, тем лучше. Забывать — самое лучшее, что можно сделать. Вычеркнуть из памяти нахрен с концами. Этого всего не было. Просто не было и всё. А шрам на шее — подумаешь, ерундища. К нему привыкнешь — перестанешь замечать. Они возвращаются к диванам и Кайдел сразу же вырубается на подлокотнике, дико веселя своим поведением всех вокруг. — Стыд-то какой, — Рей наклоняется за своим коктейлем, но бокал пуст, и Роуз выглядит чересчур виноватой. — Признавайся, паршивка, это ты мой лонг-айленд прикончила?! — Клянусь, — Роуз разводит руками с этим ее честным-пре-честным выражением лица. — Зову официантку уже черт знает сколько времени, но она меня просто игнорирует! Возведя глаза к потолку, Рей протискивается к барной стойке, аккуратно распихивая народ локтями и кричит бармену про два коктейля, когда ее осторожно берут под локоть чьи-то теплые пальцы. — Срань… Господня… — Тот самый парень, которого она уже видела тут, возле стойки, когда стояла на сцене. На которого она подумала, что… Ладно, неважно. — Ты зачем так пугаешь, мистер? — Рей? — Он щурит темные глаза, рассматривая ее с головы до ног, будто глазам своим не веря. — Рей Ниима, так? — Да. — Или нужно было сказать нет? Вроде симпатичный мужик, прилично одет, хоть и немного неряшливо. Но волосы красиво лежат, почти до плеч. И родинка на щеке, даже несколько. Роуз говорит, что родинки на лице — признак чувственности. Впрочем, о чем это она? — Мы знакомы с вами? — Твою ж… — Он прикрывает пухлые капризные губы пальцами и Рей тупо пялится на эту огромную ручищу, серьезно, огромную-мать-ее-ручищу. — Я — Бен, ты меня не помнишь? Бен Соло, племянник директора Скайуокера. Я приезжал в интернат подрабатывать на летних каникулах. Мы иногда болтали с тобой через окно. Ты… не помнишь? Она не помнит. Совершенно. Всматривается, но ни одной старой фотографии в памяти не всплывает. Совершенно незнакомый парень. — Нет, прости, я мало что помню, много лет прошло. — Да, конечно, я понимаю, — он улыбается так… светло. Хорошая улыбка, располагающая, добрая. Ей уже давно так не улыбались незнакомые люди. Симпатичные незнакомые люди. Бен смотрит по сторонам: — Ты здесь с друзьями? Я видел тебя на сцене. — Да, мы празднуем ерундовый праздник, — Рей пожимает плечами, улыбаясь в ответ. — Кажется, они просто нашли очередную причину собраться вместе и напиться вхлам. Он, кажется, задумывается на несколько секунд, но в итоге качает головой с широкой улыбкой и все же говорит: — Ты стала такая красивая… Красивее даже, чем тогда. Такая встреча… нужно отпраздновать, я угощаю. Можно я тебя у них украду ненадолго? — Наверное… можно, — она растягивает губы в широкой улыбке, подтверждая свое решение кивком. — Да, можно. С удовольствием с тобой поболтаю, Бен. В конце концов, жизнь налаживается, правда же? … правда?