***
Впервые он слышит ее голос напрямую, а не в записи, когда подводит шаттл на достаточное для прямой связи расстояние. — Ипсилон-1 прибыл и готов к стыковке, — он ждет какое-то время, слушая только белый шум в эфире, потом не выдерживает и запрашивает еще раз: — Станция, вы принимаете сигнал? Ипсилон-1 прибыл и готов к стыковке. Ак-То сияет в свете совсем близкого Солнца даже сквозь специально затемненные иллюминаторы, словно облитый ртутью и пылающий в огне исполинский живой организм, с переплетением блестящих вен-переходов между упорядоченно спроектированными отсеками. Но даже он смотрится таким крошечным по сравнению с Экзеголом, нависшим над станцией подобно дамоклову мечу. Идеально круглый, базальтово-черный, словно прорезанный триллионом беспрестанно пульсирующих, вспыхивающих молний, он появился в один день прямо рядом с Солнцем, встав точно по траектории движения Земли, заслонив собой солнечный свет, что привело к остановке фотосинтеза и глобальному падению температуры. И закрутилось чертово колесо, одно влекло за собой другое. Травоядным не хватало еды, а потом и хищникам перестало хватать травоядных, медленно пропали птицы из небесных чертогов и замерзла в водах рыба. Бен не верит, что Экзегол может быть Богом. Если Бог существует, он не может быть настолько жесток. — Добро пожаловать на Ак-То, дорогой Ипсилон-1! — Динамик оживает, и у Бена вырывается вздох облегчения. — Заходите, не разувайтесь. Здесь вам предложат напитки, закуски и прекрасный вид из номера! Связь установлена, принимаю вас неистово. Ладно, она умеет разрядить обстановку, и он хмыкает, подводя шаттл к доку, начавшему призывно сигналить голубыми огоньками. После их обмена сообщениями на протяжении прошлых нескольких месяцев по конфиденциальному каналу, он считает вполне нормальным пошутить: — Я вхожу. Готова ко мне? С той стороны связи слышится возмущенный вздох, и ему на секунду кажется, что он перегнул, но… — Да вы джентельмен, сэр! Спасибо, что поинтересовались, добро пожаловать. Надевайте резинку и приступайте. Он уже надел заранее, и теперь плотный скафандр из листовой резины с нейлоновым покрытием поскрипывает при каждом движении. Шаттл пару раз сильно встряхивает при стыковке. — Ой, прости, — пока идет сцепка креплений, он проверяет показатели стабильности герметичности. — Слишком жестко для первого раза? — Нежнее, пожалуйста, — он слышит улыбку в ее голосе, — у меня давно не было визитеров. Спустя сорок минут, три открытых и закрытых люка, один гравитационный уравнитель и два уровня очистки, он наконец-то видит перед собой ее веснушчатое, побледневшее за время, проведенное на станции, личико. Она улыбается ему впервые не с плакатов или фото из статей, не с видео отсроченных сообщений, нет, теперь вживую. — Ну привет, — он отстегивает крепления шлема скафандра и сдирает с головы тугую шапку, от которой жутко чешется голова под примятыми волосами. — Спасибо за такой горячий прием, Рей. — Ага, очень спонтанная связь получилась, — она морщит острый носик, потом прикрывает лицо руками и смотрит на него сквозь пальцы, словно ей стыдно и неловко за свои проделки. — Привет, Бен Соло, я тебя уже заждалась.***
— Ну и громадина. Они стоят в центральном доке, и за многослойным акриловым пластиком огромного обзорного иллюминатора мерно пульсирует вспыхивающими электрическими волнами и молниями черный Экзегол, словно исполинское круглое сердце, выдранное из грудной клетки самого космоса. Бен не может на глаз определить никакой периодики или ритмики возгорания и угасания этих световых вспышек, прошивающих кобальтовую поверхность. — Двадцать тысяч километров в диаметре, — вспышки отражаются в светлых прозрачных глазах Рей, блестят в ее собранных в смешные пучки волосах. — Уже на семь и три больше, чем у Земли. Да, когда Экзегол только появился возле Солнца, первые экспедиции, которыми руководил его дед, определили диаметр в десять тысяч. Но данные менялись с течением времени, потому что Экзегол буквально притягивал к себе астероиды, поглощая их и наращивая массу. Ак-То, первая экспериментальная станция на собственной тяге из переработанной солнечной энергии — и та сдвигалась с каждым годом на несколько метров ближе к черной зубастой пасти, скалящейся своими молниями, словно ядовитыми клыками. Но и с этой станцией опоздали. Пока сообразили, пока сваяли проект, пока построили и запустили в работу лучевые пушки, способные дробить подлетающие астероиды и отгонять осколки подальше от ненасытного космического образования, Экзегол успел нарастить свою массу вдвое. — Как там, на Земле? — Судя по ее голосу, она боялась задавать этот вопрос. Немудрено. — Совсем плохо? — Да нет, — Бен пожимает широкими плечами, выскребая из памяти только самые позитивные новости, которых совсем мало. — Холодно, но строительство куполов закончилось в прошлом году, начали выдавать лицензии фермерам, правительство помогает им с тепличными комплексами. Так что с провизией станет полегче. Новая программа помощи беженцам тоже неплоха, моя мать об этом позаботилась. — Она молодец, такой лидер и нужен был Земле, — Рей жует губу пару секунд и добавляет тихо: — Люк перед… ну, в общем, он все повторял ее имя. Но я решила не ставить на запись, прости. — Я бы тоже не стал, — оторвать взгляд от вспыхивающей громадины по ту сторону стекла нелегко, но у него еще будет время рассмотреть. Он переводит взгляд на Рей, от которой тоже потом будет нелегко оторвать взгляд, настолько она… ну, это же Рей. — Кстати, где он? Она тычет пальцем себе за спину, в сторону медотсека. — Там, я все сделала по инструкции, но… — снова жует губу, поднимая на него виноватый взгляд. — Есть еще кое-что. Я обещала ему выполнить последнее желание. И мы с тобой должны его выполнить, каким бы странным тебе это ни показалось. Но сначала пойдем, я покажу тебе тут все.***
Он занимает каюту Люка, в которой Рей навела порядок к его приезду. Простыни на койке свежие, пол вымыт, все убрано с поверхностей. Люк всегда был аскетом, но каюта не особо изменится и теперь — Бен с собой привез только самое необходимое. Сидя на кровати и рассматривая приклеенную к стене старомодную печатную карту созвездий, ему на пару секунд кажется, будто он снова в академии, и Люк вот-вот зайдет в комнату, принеся ему очередную с трудом добытую научную фантастику про космические битвы с пришельцами. Но теперь Люка нет. Теперь Бен вместо него. В «Гэлакси Спейс Индастриз» шутили, что во главе борьбы с тьмой всегда должен стоять Скайуокер. Сначала Энакин, потом Люк, теперь пришел его черед. Рей была ассистенткой Люка долгие годы, пригретая им сирота, в которой он когда-то разглядел талант и взял себе на обучение после окончания академии. Никто не умел лупить по астероидам из пушки еще на дальних расстояниях с такой точностью, как Рей. Коридоры «ГСИ» пестрили плакатами с ее изображениями, ее редкие сообщения давали в эфир, ее любили и уважали, называли «надеждой». Бен выучил каждую золотистую веснушку на ее носу и щеках задолго до сегодняшнего дня. По дороге из своей каюты в столовую он снова останавливается возле огромного иллюминатора в центральном отсеке. Лучи близкого Солнца заливают помещение, играя бликами в дюрастиловой обшивке стен, и Бен на секунду прикрывает глаза, чувствуя тепло на лице и шее. Солнце… его больше нет на Земле, лишь слабые отсветы да немного тепла достигает медленно остывающей поверхности его планеты. Спустя шестьдесят лет после начала «тьмы» мир привык жить в вечном полумраке и при минусовой температуре. Никто уже и не помнил, каково это — чувствовать теплые солнечные лучи на коже. Все из-за него, — думает Бен и поворачивает голову левее, снова упираясь взглядом в проклятый Экзегол. Он неистовствует, молча пульсируя и скалясь длинными змеящимися по всей черной поверхности молниями. И чем дольше Бен на него смотрит, тем сильнее чувствует это — оно злится, оно в бешенстве оттого, что не может питаться и разрастаться, ему мешают. Оно пялится на Бена в ответ, молча истекая вспышками ненависти, мечтая пожрать и его, и станцию, добраться, наконец, до всего остального. По спине пробегает холодок и плечи передергивает от мысли о том, что у этого куска космического неопознанного могут быть свои планы и мотивы. Оно — всего лишь сгусток энергии и звездной пыли, но Бен все равно поднимает руку, сжимает кулак и медленно разгибает средний палец, тыча его в иллюминатор. — Голодный? Рей топчется в столовой возле кофемашины, серые легинсы и белый лонгслив удивительно сочетаются с дюрастиловой обшивкой стен. Ткань обтягивает ее тонкое, но сильное тело, и это совсем не та одежда, в которой она обычно пишет видеосообщения для центра. Нет, это — та одежда, в которой она обычно писала конфиденциальные сообщения на личную почту Бену. Но вот она во плоти, а не на экране планшета, в ста пятидесяти миллионах километров от него. Он смотрит на нее, и чувство нереальности накрывает с головой. — Да, — он тяжело сглатывает, стараясь не пялиться на ее бедра и упругую задницу, и садится за стол. — Очень. — Пайки с Ипсилона выгрузим завтра, — она ставит на стол две миски с дымящейся протеиновой кашей. — Местная еда не особо вкусная, но мне центр передавал, что привезенная тобой — новая разработка, так что станет лучше. А если ты привез какую-то невкусную ерунду, то я выкину тебя в открытый космос. — Ага, — по-моему, он не слышит ни слова из того, о чем она говорит, примерзнув взглядом к этим веснушкам и аккуратному рту, к быстро бьющейся жилке на шее, к вороту туники, оголяющему тонкие ключицы. — Да, конечно. — Эй, алло? — Она машет пальцами у него перед лицом. — Ты вообще меня слушаешь? — Если честно, то нет, — Бен с трудом заставляет себя посмотреть ей в глаза. — Прости, о чем ты говорила? Она чуть сощуривает глаза и поджимает губы. — Ты что, только что откровенно пялился на мою грудь? Он сглатывает. — Да. — И думал обо всяких непристойностях? — Ее глаза нехорошо блестят, щеки медленно заливает жаром. — Пока я тебе давала жизненно-важные инструкции о том, как управлять станцией, защищая Землю и все человечество? Он медленно кивает, живот стягивает узлом. — Ага. — Значит, — она чуть приподнимает подбородок и гневно сверкает глазами. — Решил, что прилетишь на космическую станцию к одинокой девушке и, пользуясь тем, что вас всего двое, будешь развлекаться с ней на всех горизонтальных поверхностях, какие подвернутся первыми? — Конечно, нет, — Бен чуть хмурится. — Как такую ерунду можно было вообще вслух сказать? Поверхности надо выбирать тщательно, и вертикальные ничуть не хуже горизонтальных. На каких-то несколько секунд повисает буквально мертвая тишина, будто стены Ак-То исчезли, и они оказались в открытом космосе. — Ты ужасен, — щеки Рей заливает краской еще больше. Но она поднимается на ноги одновременно с ним и тянется навстречу, ставя колено на столешницу. — Мир в опасности, а тебе лишь бы потрахаться. — Мир не умрет от того, что мы наконец-то потрахаемся, — Бен подхватывает ее и тянет на себя, вплетая пальцы в стянутые на затылке волосы. — Серьезно, это не так опасно, как ты думаешь. Он мечтал об этом так давно, еще даже до того, как они стали обмениваться сообщениями. Накрыть ее губы своими, запустить язык ей в рот и отрастить еще сотню рук, чтобы прикасаться к ней одновременно везде. Посадить ее на столешницу и накрыть собой, развести в стороны ее колени, втираясь в тонкую ткань легинсов мгновенно реагирующим и твердеющим членом. Остановиться сложно, потому что она стонет прямо ему в рот, становясь в его руках задыхающейся и послушной и принимая каждую ласку с пылом давно жаждущего всего этого девичьего тела, и блять… кажется, он сейчас трахнет ее прямо на столе. Нет, так не пойдет. Или пойдет? А камеры здесь установлены? Или без разницы? Господи, твою ж мать… Они одновременно вздрагивают от воя сирены, и затянутые томной дымкой глаза Рей широко распахиваются. — Астероид, — она отталкивается руками от столешницы, живо выползая из-под него, и Бен трясет головой, чтобы хоть немного включить наглухо отключившийся мозг. — Погнали на охоту, ужасный ты человек!***
Бен выключается, едва дойдя до койки. Полет и прибытие на станцию вымотали его сильней, чем он хотел бы показать Рей, но от смены гравитации и подачи кислорода голова кружилась и мышцы ныли, и если еще пару часов назад он готов был на подвиги, то к условной ночи голова окончательно отказалась сотрудничать. Как только с астероидом было покончено, а мощная ультразвуковая волна погнала осколки в обратную сторону, они с Рей разошлись по освежителям в своих каютах. И вот где он в итоге оказался — не в объятиях любимой девушки, которую жаждал так долго, а мордой в подушке, отключившийся мгновенно и глубоко. Экзегол пульсировал, слепя змеящимися молниями, приближаясь к Земле. Окончательно превратил вечные сумерки в плотную черную ночь без звезд. Электрические вспышки на его поверхности резали зрение Бена даже сквозь выставленные перед лицом пальцы. Поглотив соседние планеты, он разросся настолько, что занял собой все небо над головой, и с каждой секундой приближался все ближе. Или это Земля приближалась к нему? Внезапно все поняв, Бен хотел сорваться с места и побежать, но ноги увязли в черноте по щиколотку, словно в мазуте или в застывающем черном асфальте. С неба пролились потоки молний, раскалывая земную твердь на куски, и он закричал во все горло, но было поздно… Он просыпается оттого, что Рей накрывает его одеялом, которое он так и оставил висеть на спинке стула. Схватив за тонкое запястье, Бен отодвигается вплотную к дюрастиловой стене, затаскивая ее к себе на койку и снова проваливается в сон, уткнувшись ей носом в волосы, когда она уютно устроилась рядом с ним. А утром, сразу после завтрака, она ведет его в медотсек, к телу Люка, упакованному в медицинский охлаждающий гермопакет. — Мы должны покончить с этим как можно скорее, — она тяжело вздыхает и снова выглядит слегка виноватой. — Я обещала ему… Видишь ли, у Люка была своя теория касательно Экзегола. На Земле некоторые зовут его Богом, некоторые дьяволом, а некоторые верят в инопланетян. Но Люк верил, что Экзегол — начало и конец. Сила, которая породила однажды нашу вселенную, и теперь спустя миллионные космические циклы вернулась на свое место. Да, Бен вполне себе может поверить, что дядя на старости лет поехал крышей и начал нести подобный бред. Почему бы ему перед самым концом своей блистательной жизни уважаемого ученого не изобрести очередную теорию сотворения мира? Очаровательно. — И? — И мы с тобой должны его похоронить так, как он того желал, — Рей пытается звучать бодро, но у нее не очень получается. — Поместив его тело в Экзегол. — Чего? — у него отвисает челюсть. — Это шутка такая? — Не-а, — она качает головой и разводит руками. — Нет, не шутка. Люк хотел слиться с Силой, и я обещала ему, что так и будет. Пока ты летел сюда, я отправила запрос в центр «ГСИ», и Сноук дал добро. — Так, ладно… И как мы это провернем? — Бен чешет в затылке и оборачивается, бросая беглый взгляд на иллюминатор, за которым сверкает молниями гладкая базальтовая неизвестная исполинская штука. — Господи, поверить не могу, так вот почему этот засранец никогда не был женат. Пока я в своих влажных мечтах хотел слиться с тобой, этот старый извращенец мечтал слиться с ебучей звездой смерти, уничтожившей половину живого на Земле. Щеки Рей заметно розовеют. — Вот и давай приступать к делу. Быстрее покончим с этим — быстрее сольемся.***
— Как видимость? — Превосходная, — в его руках металлический трос, который он медленно раскручивает, позволяя пакету с телом Люка скользить все дальше в космос, прочь от Ак-То, ближе к Экзеголу. Тяга не очень сильная, объект мелковат, и если делать все медленно и аккуратно, то гравитация сама притянет покрывшийся космическим инеем пластик. Окно, через которое он направляет трос, как раз вмещает обе его руки, а усовершенствованный скафандр класса «EMU-8» такой удобный и легкий, что Бен даже рад возможности его опробовать. — Это как рыбалка, только наоборот. — Не шути так, — голос Рей в динамике на редкость серьезный. — Люк заменил мне отца. Имей уважение. — Ага, — пакет все дальше и дальше уплывает в невесомости, все ближе к своей конечной цели. — Мне, кстати, тоже. Пытался, по крайней мере, до определенного возраста. Не сердись, я любя. На самом деле так и есть. Не думать о том, что так и не поговорил с дядей из-за дурацких разногласий и ссор. Так и не поблагодарил за привитую любовь к космосу, за контрабандную научную фантастику под подушкой и за то, что подобрал и вырастил Рей, подарив ей почти что семью. Нет, не надо об этом думать. — Не сержусь, — она вздыхает. — Я слежу за траекторией из рубки. Пока что все проходит нормально, он почти у цели. Как только окажется в полукилометре от поверхности и я дам сигнал — отпускай трос. Он так и сделает. Дальше сработает гравитация и поглотит подношение, которое — хвала богам — никак его объём не увеличит, ну разве что на сотую долю сантиметра. Минуты тянутся медленно, трос монотонно скользит сквозь пальцы. — А кто-нибудь когда-нибудь вообще пробовал подлететь близко, или, там, соскоб взять? Образцы какие-нибудь? — Тяга увеличивается, и Бен сжимает пальцы в перчатках на тросе крепче, упираясь подошвами ботинок в обшивку над окошком. — Ну, после первого Скайуокера. — Нет, — голос Рей внезапно звучит с легкими помехами. — После потери восьмого по счету дроида и третьего разведчика, затянутых Экзеголом в себя, больше твой дед экспедиций не затевал. Никто после него тоже. Еще чуть-чуть, Бен, еще несколько метров! Почти… почти… есть! Точка предела пройдена, отпускай! И он видит это на какую-то долю секунды — ослепительную вспышку в тот самый момент, когда собирается разжать пальцы. Она выстреливает из того места, где пластиковый пакет с телом Люка должен соприкоснуться с черной пульсирующей гладью, и яркая извивающаяся молния тянется навстречу, бежит по тросу, словно электричество по проводу. К Ак-то. Нет… к нему.***
Его будит писк встроенного в капсулу поддержки жизнеобеспечения медицинского дроида, ноги и руки затекли так, будто он пролежал неподвижно вечность. Поддержка для головы, не дающая ему погрузиться в бакту полностью и захлебнуться, ходит ходуном, когда он пытается размять затекшую шею, и позвонки жалобно хрустят. — Эй, — Рей быстрым шагом заходит в медотсек, выключая меддроида. — Ну как ты? — Вообще-то, — во рту вязко и кисло, но в остальном… — превосходно. Это ты меня раздела? — Ну, а кто еще? — Рей чуть краснеет, убирая пряди с его лба. — Это было необходимо. Бен сжимает и разжимает пальцы, и вязкая бакта кружит вокруг них, словно талое желе. В голове быстро проясняется. — Ну, — он выдерживает многозначительную паузу, — и как тебе? Рей возводит глаза к потолку. — Божечки, я тут извелась вся, думала, ты на грани смерти, а ты шутеечки шутишь! — Она отвешивает ему легкий щелбан, но улыбается с явным облегчением. — Слава Богу, ты в порядке. Я сильно испугалась. — Ага, — Бен пытается вспомнить, но, кроме яркой вспышки, в голове нет вообще ничего. — А что вообще произошло? И сколько я уже тут? Рей отключает зажимы, и он может сесть. Серьезно, он чувствует себя так хорошо, что прямо сейчас может пробежать марафон, ни разбитости, ни даже усталости. — Трос послужил проводником, видимо, и тебя шибануло разрядом молнии. Я увидела тот момент, когда вспышка побежала по тросу, и сразу же кинулась к тебе, но пока надела скафандр и прошла разгерметизацию, ты уже лежал в отключке. Сегодня третий день, как ты валяешься в бакте. — Бакта творит чудеса, — он смотрит на свои пальцы, чистые и здоровые, хотя по идее они должны быть обуглены в ноль или хотя бы намертво припаяны к многослойной резине перчаток скафандра. — А как ты меня сюда дотащила? Рей снова чуть краснеет. — Вот так и дотащила. Изо всех сил. Он жутко голоден, и после похода в освежитель уплетает сразу три пайка из тех, что Рей перенесла с Ипсилона-1. Что ж, они и вправду неплохи, намного лучше той безвкусной ерунды, которой затаривался Люк. Рей наблюдает за ним с нескрываемым облегчением, вернувшись из рубки и отправив сообщение в центр о том, что с ним все в порядке. С ним все намного более чем просто в порядке. Он настолько свеж и полон сил после трех дней в бакте, что хоть сейчас готов отпахать в спортзале за троих. — Есть кое-что еще, что я должна тебе показать, — Рей сцепляет пальцы вокруг кружки. — Центр пока не давал указаний, и не совсем понятно, что делать. Но похоже, что все изменилось. — Что? — Он отрывается от своего третьего пайка, озадаченный неуверенностью в ее голосе. — Что такое? — Пойдем, я покажу. Она ведет его в центральный отсек, и Бен все понимает сразу же, как только видит огромное окно иллюминатора. Подбегает ближе, зажмуривается, трясет головой и вновь распахивает глаза, не в силах поверить, что это не игра воображения. — Что с ним? — Он… потух, — Рей становится рядом и берет его за руку. — Или уснул, центр не знает точно пока что. Его гравитация на данный момент так мала, что не смогла бы притянуть даже Ак-То. — С каких пор? — В это просто невозможно поверить, и что-то внутри туго сжимается и пульсирует. — Когда это произошло? Рей пожимает плечами. — Между тем моментом, когда я увидела жрущее трос электричество, и тем, когда я вышла из медотсека, обливаясь потом. В течение часа. Точное время не знаю. — Может, это временно? — Он прекрасно знает ответ, но все же… — А такое когда-нибудь раньше происходило? — Нет, никогда, — Рей качает головой отрицательно. — Это впервые.***
Приказа из центра так и не поступает, и остается только ждать, но Бену сложно усидеть на месте. Все произошедшее натягивает его нервы до предела, а провалявшееся в бакте целых три дня тело жаждет избавиться от скопившейся за это время энергии, и он проводит несколько часов на беговой дорожке, отчаянно жалея, что Люк не позаботился о наличии штанги или боксерской груши на станции. Где-то в районе живота мелкая дрожь не желает уходить, посылая по нервам легкие волны, тянет мышцы, заставляя беспрестанно встряхивать головой и сжимать челюсти. Так бывает после сильного удара током, нужно просто переждать. Меддроид дал полный отчет о его состоянии — идеально здоров. После освежителя он приводит себя в порядок и отправляется в столовую, но Рей накрыла ужин в центральном отсеке, рядом с иллюминатором, перетащив столик из столовой. — Устроим пикник, — она улыбается и морщит веснушчатый носик, и Бен ничего красивее в жизни не видел. — На солнышке. Пайки все такие же однообразные, но рядом с Рей они — самое вкусное, что он ел в жизни; она весело болтает о разном, то и дело бросая задумчивые взгляды на иллюминатор, за которым черная гигантская гладь застыла в неподвижности. Солнечный свет ласкает ее личико, отражается в прозрачных глазах, переливчато-зеленых, с каплями коричной крошки. — Интересно, что теперь будет? — Она кусает губу, и у него внутри что-то екает, нужда или потребность, а мышцы снова тянет, словно они медленно затекают в бездействии. — Может, оно сдохло? Может, погасло навсегда? Может, мы сможем от него избавиться? — Не думай об этом пока что, — он протягивает руку и сжимает ее теплые маленькие пальчики своими, большими и грубыми. — Дождемся указаний из «ГСИ» и тогда будем действовать. До тех пор, просто не думай ни о чем. — Совсем ни о чем? — Она поглаживает его пальцы своими, и внутри все откликается на это, тянется к ней. — Вообще? — Ну, — он наклоняется ниже и трется небритой щекой о ее запястье, — можешь думать обо мне. Рей на секунду переводит взгляд на его губы и вновь поднимает глаза, в которых Солнце зажигает искры. — Будто я и так о тебе не думаю постоянно… А потом… это как раз, два, три. Раз: стол со скрежетом протаскивает по дюрастиловому полу, когда Бен отодвигает его в сторону и сдергивает ее со стула. Два: тащит к ближайшей поверхности, вжимает в многослойный пластик иллюминатора, накрывает собой, переплетает с ней пальцы одной руки, второй вцепляется в бедро. Три: губы буквально пожирают ее маленький аккуратный рот, сминают плоть, язык творит что-то неописуемое, и он все никак не может остановиться, насытиться. Теплый солнечный свет прогревает до самого нутра, обращается в искрящую энергию, и подушечки пальцев словно покалывает иголками. Рей теплая, ее кожа под пальцами такая гладкая и нежная, вздрагивает под его прикосновениями, мышцы рефлекторно сокращаются. Стонет ему в рот, втягивая воздух рывками через нос, задыхается от нехватки кислорода, скребет ногтями спину под тканью футболки, притягивает еще ближе, словно хочет слиться воедино, в одно целое, неделимое. Ему стоило бы отвести ее в каюту, ему бы стоило опустить ее на койку, долго целовать ее, ласкать и подготавливать, а потом нежно любить ее так долго, сколько он смог бы продержаться. Но внутри все натянуто до предела, голод неистовствует и ревёт, требует своего, пульсирует и ускоряется, и жжется, словно вгрызаясь в плоть и выхватывая куски, вырывая у него низкие стоны. Он стаскивает с Рей легинсы и разворачивает к иллюминатору, запускает пальцы ей между ног. Ее руки скользят по мерцающей солнечными бликами гладкой прозрачной поверхности, оставляя влажные следы, ногти скребут по пластику, пока он стаскивает с себя штаны. — Резинка, — она задыхается, захлебываясь собственными словами. — В кармане. Внутри все противится мысли о том, чтобы предохраняться, потому что размножение — естественный процесс, и он хочет дать Рей всего себя, без остатка. Но она настаивает, и Бен находит в кармане легинсов блестящий квадратик, надрывает его и раскатывает презерватив по донельзя готовому члену. Задирает ее лонгслив, вжимает обнаженной небольшой грудью в прохладный пластик иллюминатора, прогибает в пояснице, притирается членом у нее меж расставленных ног, растирая влагу по нежной шелковистой плоти. — Ты понятия не имеешь, как ты нужна мне, — он шепчет ей, поднимаясь ртом вверх по шее, прихватывая губами мочку маленького ушка. Она вся пахнет солнечным светом. — Понятия не имеешь, как я влюблен в тебя. — Я знаю, — она вцепляется рукой в его волосы, не давая отодвинуться, — я тоже. Я тоже. Да, вот так. На глазах у всего космоса, перед раскинувшимися бесконечными широтами холодной темноты с миллиардами неизведанных галактик, в горячих лучах близкого как никогда ранее Солнца, он берет ее. Нетерпеливыми толчками растягивает узкое раскаленное тело, и видит свое искаженное похотью лицо в отражении иллюминатора — его глаза горят золотыми искрами, словно подожженные гигантским светилом. Рей подается бедрами ему навстречу, скользит руками по пластику, запотевающему от ее частого дыхания, залитая светом, согретая светом, объятая светом. Она сама — свет, жизнь; где-то в подкорке вновь скребется отторжением мысль о надетом презервативе, и Бен ускоряется, двигаясь рывками, намеренно грубо, заставляя ее дрожащую руку потянуться назад и вцепиться в его бедро ногтями. Он всего на секунду скользит невидящими глазами по черной исполинской громаде замершего Экзегола и уже не может оторвать взгляда. С каждым лихорадочным толчком внутри словно нарастает, набирает силу неведомой мощи магнитная буря, электрический шторм, Рей кричит и бьет ладонью о пластик, за которым молчаливые планеты наблюдают за ее освобождением, пульсирует раскаленной тугой плотью вокруг его члена, сокращается в ритме сердца. С последними толчками он открывает рот и выдыхает, выталкивает из легких весь кислород, и космос перед глазами смазывается в одну сплошную черноту, готовую пожрать все на своем пути. Глаза закатываются, а тело вжимается в нее так сильно, как только может, и Рей вскрикивает от резкой боли, и ему очень жаль, правда жаль, но так надо. Он дышит тяжело, все еще оставаясь глубоко в ее теле, ласково водит пальцами по спине, оглаживает золотистые ребра. Все будет хорошо. Все будет хорошо теперь. — Можешь немного… — он видит в отражении, что она болезненно морщится, прикусывая губу. — Мне немного больно. Можешь?.. — Да, — он осторожно тянет бедра назад, медленно выходя из нее, и в голове все еще туманно. Господи, он что, навредил ей? — Прости, я… Прости, пожалуйста, сейчас… подожди. Но едва он смотрит вниз, как в животе что-то обрывается, ухает вниз, к резко слабнущим коленям. — Прости, я… сейчас, — он хрипит. — Сейчас вернусь, через минуту. В ближайшей уборной он запирает дверь на замок, из бокса достает лихорадочно дрожащими руками влажное теплое полотенце. Тонкий латекс презерватива порван, и под ним по светлой коже размазались черные пятна, словно он испачкался в смоле. Страх сковывает внутренности льдом, заставляет холодный пот ползти по вискам, пока он стаскивает с себя резинку и бросает в утиль, стирает с себя эту черную дрянь, отправляя полотенце следом за резинкой, нажимает на кнопку переработки. Уничтожает все это, избавляется от этого кошмара. Паника не дает нормально соображать, но все же мозг со скрипом дает ему одну простую мысль: Рей. Ему нужно помочь Рей. Какой же он идиот. Идиот, мать его, кретин. Она сидит на выступе иллюминатора, опустив края лонгслива и обняв себя за плечи. Щурится, любуясь на Солнце. — Что с тобой? — Ее улыбка чуть меркнет, когда Рей видит его бледность. — Бен, что случилось? Он поднимает ее, присаживается на корточки у ее ног, осматривает бедра и промежность, заставляя Рей снова залиться краской. — Ничего, я просто… — Он снова кладет руку ей между ног в приступе паники и без предупреждения запускает в нее палец, так глубоко, как только может. — Прости, мне нужно знать наверняка. — Эй! — Рей шипит и отшатывается, обиженно хлопая глазами. — Да что с тобой такое?! Его пальцы чистые, блестят на солнечном свете от естественной смазки с чуть розоватым оттенком — все-таки он навредил ей — но ни капли черного нет. Плечи Бена расслабляются, а узел, стянувший в страхе желудок, слабнет. Господи, может, у него глюки? Может, ему все показалось? А если и не показалось, то хотя бы в нее эта дрянь не попала. Изо рта вырывается вздох облегчения и он поднимает глаза на все еще хмурую Рей. — Прости, я не в себе, — он поднимается на ноги и прикрывает лицо руками. — Резинка порвалась, и я испугался. Ее светлые глаза округляются, но потом она издает нервный смешок, полный неверия: — И ты решил исправить все, запихнув в меня пальцы? — Качает головой, подхватывая с пола свои легинсы, натягивает обратно на стройные ноги. Слегка морщится от легкого дискомфорта внутри. — А я думала, что самая сумасшедшая на станции, со своей страстью шмалять из пушки по астероидам. — Прости, — снова говорит он, подходя и наклоняясь, обнимая ее. Облегчение топит его волнами, когда она обнимает его в ответ, зарываясь веснушчатым носом куда-то в изгиб его шеи, и прижимается губами к коже. Медленно возвращаются в норму трещащие от натяжки нервы. Она в порядке. — Прости меня, ладно? Я… кажется, был очень несдержан и перегнул палку. Этого больше не повторится, обещаю. — Можешь перегибать сколько угодно палок, — она хитро сверкает глазами, отражающими яркий свет главного небесного светила их системы. — Только давай без порванных резинок впредь.***
Они ждут чуть более трех месяцев, когда наконец-то приходит приказ из центра «ГСИ». — Есть! — Рей врывается в тренировочную подобно маленькому торнадо, и Бен чуть не спотыкается на беговой дорожке. — Сноук дал добро! Он резко останавливает тренажер и спрыгивает на пол, пытаясь отдышаться. В глазах Рей пылает огонь нетерпения, и это заставляет его растянуть губы в невольной улыбке — его малышка жаждет уничтожать. Какая прелесть. Он чуть не валится с ног от неожиданности, потому что она вдруг бежит и прыгает на него, обнимая руками за шею и ногами обвивая талию. — Классно, — едва успевает вымолвить Бен, когда она радостно впивается губами в его рот, забирая последнее, так и не восстановленное дыхание. Он подхватывает ее под задницу и выносит в коридор, таща к себе в каюту. Первым разрывает поцелуй. — На когда назначено? — На послезавтра, — она расцепляет лодыжки, скрещенные за его поясницей, и беспечно болтает ногами в воздухе. — У них уже все готово, нам осталось только проверить сети, потому что они стоят без дела последние лет десять. — Я проверю, без проблем, — он плечом толкает дверь в каюту, с трудом протискиваясь в узкий проход с Рей на руках, и валится вместе с ней на койку. — Только чуть позже… В принципе, все хорошо. Даже отлично. Ничего жуткого с того самого первого раза не происходило, и Бен всерьез начинает думать, что после удара высокого напряжения и трех дней в отключке, его просто чуток глючило. Говорят, в космосе еще и не такое привидится. Он на всякий случай несколько раз проверил при помощи дрочки, все ли с ним нормально, и ничего сверхъестественного не произошло, хоть страх и обращал желудок в глыбу льда каждый раз и уж точно никак не способствовал возбуждению. Но с тех пор прошло время, и жизнь с Рей практически стерла из мыслей черные разводы под слоем латекса на его члене. Показалось. Просто показалось, Господи, ну бывает. Когда наступает «послезавтра», Рей в полной экипировке позирует ему в кресле, положив затянутые в кожу перчаток руки на джойстик управления пушкой. Бен щелкает камерой, запечатлевая ее такую — готовую сделать первый выстрел по Экзеголу, чтобы послать фото на Землю людям, которые увидят момент ее триумфа на плакатах, развешенных по стенам в коридорах «ГСИ» и под сводами куполов в жилых районах. — А если я промажу? — Ее выстрел должен разнести малую часть края мертвого застывшего Экзегола на мелкие куски и пропустить хотя бы краешек солнечного света на загороженную и холодную Землю. — Если шмальну мимо и заряд понесется на Солнце, спровоцирует вспышку? Нас же сметет нахрен магнитной бурей, и никакая тяга Ак-То не спасет… — Ты не промажешь, — он целует ее во влажный от волнения лоб и отходит назад, за ее кресло. — Ты разбивала астероиды за тысячу километров отсюда, так почему бы тебе вдруг и не попасть в эту огромную хреновину, неподвижно висящую всего в нескольких километрах? Рей кивает, включая установку. На высветившейся перед ней голограмме с точными расчетами выстрела красным обозначен путь движения лазерного заряда в крайнюю точку правого бока Экзегола. — Мне что-то нехорошо, — она вытирает пот со лба рукавом и резко вдыхает и выдыхает через нос. — Руки трясутся. Он и сам чувствует что-то подобное, смотря на базальтово-черную гладь по ту сторону иллюминатора. В затылке что-то стучит навязчиво, пульсирует, сжимается и разжимается. Во рту пересыхает. — Это от волнения, — он кладет слегка дрожащую руку ей на плечо и чуть сжимает пальцы. Потом отходит на пару шагов назад, чтобы не мешать ей. — Три минуты до согласованного с центром времени выстрела. Расслабься, у тебя все получится. Я в тебя верю. Он буквально видит, как ползет по ее виску капля пота, хотя в отсеке прохладно, и вдруг понимает, что у него самого сердце стучит так быстро, будто он только что сошел с беговой дорожки. Все быстрее и быстрее, набирает обороты, бьется о ребра, и воздуха начинает не хватать. — Навести прицел. Он сверяется с часами, но стрелки на циферблате смазываются, все смазывается, и страх стискивает горло, словно металлическим обручем. Он вдруг хочет выдернуть Рей из кресла, оттащить подальше, вытащить в коридор и закрыть в любой другой комнате, подальше от джойстика со спусковым крючком. Оно ревет в голове, и Бен сам не понимает, что делает, когда кидается к ней, чтобы остановить, и зрачки расширяются, когда он видит, как ее палец тянет курок… Он слепнет… Слепнет и глохнет… Боль разрывает его на части, когда перед глазами все взрывается багрово-красным, и его дробит на куски, ломает, разрывает. Он не чувствует правой половины тела, а левая заходится в одном бесконечном спазме невероятной, ослепительной боли, и он сам не понимает, где он и кто он. Кости плавятся… Превратившееся в одну сплошную яркую вспышку агонии, его тело ползет куда-то, скребя ногтями по дюрастиловому покрытию стен и пола, загребает пустоту скрюченными от боли пальцами, и желудок выплескивает содержимое на пол, новыми и новыми толчками поднимая вязкую дрянь по горлу, медленно стекающую с языка, обжигающую вкусовые рецепторы. Сквозь застлавшие глаза слезы боли он видит, что оно черное, как смола, вязкое… — Бен… — словно сквозь вату он слышит ее далекий зов и слепо ворочает головой, пытаясь понять, где она. Зрение возвращается медленно вместе с тем, как отступает режущая боль, превращаясь в тупую и ноющую. — Бен… Что-то врезается в обшивку Ак-То, резкий толчок и низкий гул заставляют его немного прийти в себя. Боль пульсирует в теле, выкручивает суставы. — Щиты, — Рей лежит рядом с креслом, на полу. Свернувшись в комочек, она дышит так, будто задыхается, и выталкивает из себя слова сквозь болезненные стоны. — Подними… щиты… Ноги почти не держат, но он кое-как доползает по панели управления и бьет кулаком по нужной кнопке. Осколки Экзегола, уже было добравшиеся до Ак-То, врезаются в силовой барьер и отскакивают от него. Он видит это. Бен видит острые обломанные края в месте попадания выстрела, изуродовавшего некогда идеальный круг, и ему внезапно больно смотреть на это. Пот заливает глаза, когда он опускается к Рей и убирает пряди с ее сильно побледневшего лица. — Что с тобой? — А она плачет, крепко зажмурившись и стиснув зубы, и Бен в панике смотрит по сторонам, ища хоть какую-то возможность ей помочь, но вокруг только дюрастил и пульт управления. — Где болит, малышка? Что случилось? — Живот, — она прижимает дрожащую руку чуть ниже пупка. — Я не знаю… пожалуйста, найди обезболивающее. Быстрее… Он не помнит, как оказывается в медотсеке, кладя ее потерявшее сознание хрупкое тело в капсулу поддержки жизнеобеспечения, и врубает меддроида, тут же заполняющего капсулу бактой. Стягивает с нее одежду и шарахается в ужасе, когда видит на ее бедрах кровь. Осознание приходит медленно, вплавляется в мозг неопровержимой истиной, а отражение его бледного лица в стенке капсулы являет глазам перемазанный черным рот и подбородок. Он до сих пор не чувствует правого плеча, будто из него вырвали кусок плоти, а рот полон крови. Меддроид сканирует тело Рей, бледное лицо ее покрыто испариной. — Как давно она беременна? — спрашивает Бен, пропуская первый вопрос за ненадобностью. — Каков срок? На мониторе всплывают цифры, которые он, кажется, и сам знает. Три месяца и пять дней.***
— Я не хочу. Он вздыхает, снова видя слезы в ее глазах, сжатые в кулачки руки, упрямую складку меж аккуратными бровями. — Рей, мы же договорились… — Почему они не могут прислать кого-то за этими дурацкими образцами? — Она звучит так обиженно, будто весь мир ополчился против нее. — Почему обязательно переться обратно на Землю должен кто-то из нас?! — Потому, что это — наша работа, — он прижимает ее к себе, и Рей намертво вцепляется тонкими пальцами в его мастерку. — Это ведь ненадолго, ладно? — Пошли они к черту… — Эй, послушай, — он приподнимает пальцем ее дрожащий подбородок и заставляет смотреть в глаза. — Послушай меня, ты не маленькая. Ты должна выполнить работу, понимаешь? Эти образцы важны для всего человечества, ты же знаешь. Отвези их к Сноуку и возвращайся сюда, ко мне. Она упрямо поджимает губы, но прекрасно понимает, что работа должна быть выполнена. Сноук настоял на том, чтобы летела именно она, потому что Бен ему намекнул заранее, что Рей неплохо было бы вернуться на Землю впервые за много лет. Она отчего-то до сих пор не знает о своем положении, и это к лучшему. На Земле ей не избежать медицинского обследования, после которого она не сможет вернуться на Ак-То. И это тоже к лучшему. Ей не место больше здесь, рядом с ним. — Я скоро вернусь, ладно? — Она тянется к нему, прижимаясь губами к его рту. Ее слезы соленые и сладкие одновременно. — Ты подожди чуть-чуть. — Не спеши, — он изо всех сил давит из себя улыбку, касаясь кончиком носа ее маленького веснушчатого носика. — Я никуда отсюда не денусь. Когда от пятого дока Ак-То отсоединяется Сокол-1000, на котором когда-то и прибыли сюда Люк и Рей, Бен проходит из рубки в центральный отсек, подходя к иллюминатору. Блестящий шаттл отдаляется все дальше и дальше, сияющий в ослепительных лучах Солнца, унося ее на 150 миллионов километров прочь от него. Осколки медленно кружат вокруг раненого потухшего Экзегола, небольшим кольцом застряв на его орбите. В центре «ГСИ» должны найти способ сдвинуть его с места и убрать с дороги иными путями, чем пытаться разнести из пушек. Нет, выстрелов больше не будет. Бен будет здесь, чтобы не допустить этого. «Если найдешь его, — голос Хакса тихо шепчет в голове, — если встретишь… спроси…». В многослойном пластике иллюминатора он может видеть свои глаза и медленно ползущую по бледной щеке черную, словно жидкий базальт, слезу. — За что? — Он спрашивает у отражения. — За что все это? Но проблема в том, что отвечать… ему самому.