За спиной тихо журчала речка, на берегу потрескивал огонь, а где-то за пределами освещенной костром поляны стрекотали сверчки. Вернон вслушивался в эти звуки и думал о том, что давно уже не выбирался вот так просто на природу. Петуния не любила походы, да и с двумя детьми это сделать сложно было. Кажется, последний раз Вернон Дурсль сидел у ночного костра в лесу задолго до женитьбы на Петунии. А жаль, здесь хорошо. Надо бы почаще выезжать за город, может быть, его семье это понравилось бы даже так же сильно, как ему самому.
Краем уха Вернон слушал рассказ Сириуса про пробег из тюрьмы для волшебников, про то, как они перенеслись из Лондона в Лихолесье, и как Яга согласилась им помочь взамен на услугу. Слушал и не спешил вмешиваться, только с улыбкой наблюдал за тем, как девушки то изумленно ахают и охают в особо напряженные моменты рассказа, то заливисто смеются над очередной шуткой Блэка. Блэк-то тем еще шутником оказался и вообще душой компании, для этого всего-то и надо было, что перестать все время спорить с Верноном. Да и самому Вернону сейчас совершенно не хотелось ни спорить, ни ссориться, ни говорить с Блэком — и так уже наговорились за последние дни, что до конца жизни он этими разговорами будет сыт по горло.
Вернон выпил еще напитка, который девушки называли медом. В нем, и правда, было что-то медовое и приторно-сладкое, почти до горечи. Вернон не знал, сколько они уже находились на этой поляне: день, неделю, месяц или всего пару часов. Солнце пока и не думало подниматься над горизонтом, вокруг стояла непроглядная темень, поэтому вряд ли прошло так уж много времени. Не могли же они настолько увлечься беседой, что упустили рассвет?
— И как тебе? — спросила одна из девушек, подсев к Сириусу поближе. — Снова обрести свободу, вернуться к нормальной жизни?
— Как видишь, — Сириус усмехнулся и развел руками в разные стороны, — эту жизнь сложно назвать нормальной. Я к ней пока что все еще пытаюсь вернуться.
— А ты? — обратилась та же девушка уже к Вернону. Кажется, ее звали Олеся, но он мог и ошибаться. Ему вообще сложно было различать этих девушек, они, конечно, все разные, но настолько незначительно, что казались почти одинаковыми. Было что-то такое во всем их облике, в движениях, в мимике и интонациях, что у Вернона не получалось их различать, даже несмотря на непохожие цвет волос, глаз, рост или черты лица.
— Моя жизнь в Лондоне, — подумав, ответил Вернон и выпил еще, заглушая взявшуюся будто из ниоткуда печаль.
— Понимаю, — сказала Олеся и склонила голову набок словно бы в задумчивости. — Тебе грустно. Знаешь, у нас тоже такое бывает, вроде бы все хорошо, но находит иногда тоска, и никуда от нее не деться и не скрыться.
— Тоска? — переспросил Сириус. Вернон промолчал, он с этой тоской жил уже долго. Наверное, она поселилась в нем еще с тех самых пор, как Туни выбрала чертового Блэка, а не его. Это было много лет назад, и Вернон знал, что сейчас Петуния его по-настоящему любила и не предпочла бы ему никого другого, но нет-нет, а все равно время от времени возвращались и сомнения, и грусть.
— А тебе не бывает тоскливо? — в ответ удивилась девушка.
Сириус долго молчал перед тем, как наконец признаться:
— Да, бывает. Очень.
Олеся приложила ладонь к груди Блэка, будто могла так почувствовать его боль, но тут же с тихим шипением отдернула руку от рубашки Сириуса и обвиняюще ткнула в нее пальцем:
— Это что, железо?
Сириус пожал плечами:
— Ну да, железные пуговицы. Они немного острые, ты не поранилась?
— Ладно, не важно, — покачала головой Олеся и немного отодвинулась от него. — А расскажите лучше про…
Беседа, кажется, не затихала ни на миг. В какой момент разговор свернул не туда, Вернон так и не понял. Просто они с Блэком из рассказчиков превратились в слушателей, а девушки вдруг начали жаловаться на свою жизнь.
— Нас считают монстрами! — всхлипнула одна из них, и ее тоже обступили подруги, утешающе похлопывая по спине и расчесывая плачущей золотые локоны. — Монстрами! А мы всего лишь русалки, никому зла не желаем. Леший, вон, людям тропинки в лесу постоянно путает да в болота заводит, а его все равно меньше бояться, чем нас. Разве это справедливо?
— Они просто не понимают. Они ошибаются, — нестройным хором откликнулись остальные.
— Не понимают! — неожиданно яростно согласилась русалка. Утерла нос рукой и гневно посмотрела на мужчин. — Они думают, мы только людей топим! Вы тоже так думаете?
— Я вообще не знаю, кто такие русалки, — быстро ответил Вернон и, подумав, добавил: — Честно.
То ли количество выпитого меда сказывалось, то ли он просто уже привык ко всяким волшебным странностям вокруг себя, но новость о том, что девушки являются какими-то там русалками, его даже не удивила. Возможно, в глубине души он и раньше понял, что гуляющие ночью в глухом лесу девушки попросту не могут быть обычными.
— Рядом с моей школой было озеро с русалками, — сказал Сириус. — Вы на них совсем не похожи.
— То-то же, — удовлетворенно кивнула девушка. — А мы ведь не только топим, мы еще и за полями ухаживаем, за лесами присматриваем. И уж за водой-то, разумеется. Не даем их людям в обиду, оберегаем! А иногда и людям помогаем, из леса выводим, когда их Леший путает. И хоть бы кто поблагодарил за это!
— Хм… Ну, вы молодцы, — брякнул Вернон, решив для себя, что про утопления они так сказали, для красного словца просто. — Хорошие вы девушки, добрые.
— А то ж!
Мед лился рекой, настроение сменилось от меланхоличного к веселому, и русалки принялись водить хороводы вокруг костра и петь песни. Сириус лихо отплясывал вместе с ними и, кажется, пел даже громче их, хотя совсем не знал ни слов, ни куплетов. Благо, мотивы были простые и понятные, а подходящие слова подобрать — не проблема.
Вернон отошел от общего веселья, прихватив с собой еще стакан меда, и снова сел на поваленное дерево у берега реки. В воде отражалась луна, большая и идеально круглая, казавшаяся словно нарисованной. Вернон невольно залюбовался ей, отражение рябило, вода с журчанием бежала куда-то прочь. Он даже не сразу понял, что уже не один. Сириус подошел к нему, тоже посмотрел на отражение и затем запрокинул голову вверх — к испещренному миллиардами звезд ночному небу и луне, которая, конечно же, была в тысячу раз прекраснее на небе, а не в реке. Звезды будто бы смеялись там, наверху, танцевали и манили к себе, и луна тянула, как магнитом. Вернон молчал, а Сириус вдруг вспомнил, как давным-давно, в далеком-далеком детстве мать показывала ему, где на небосводе находится звезда под названием Сириус, и что она всегда сияет ярче всех других звезд. И что сам Сириус должен быть, как эта звезда — и светить сильнее всех. Сириус всмотрелся в звезды, но так и не понял, какая из них сейчас самая яркая.
После пришли воспоминания о Хогвартсе, о Джеймсе и Лили… о Туни. Туни очень любила звезды, любила стихи, музыку, любила жизнь, юность и самого Сириуса всем сердцем обожала. И она казалась ему тогда самой прекрасной девушкой в мире. Он вспомнил тихие и мирные вечера, когда они сидели вдвоем, обнявшись и закутавшись в один плед, Сириус читал ей вслух книги, а Туни слушала, положив голову ему на плечо. И с каким восторгом она смотрела, когда он колдовал при ней. И самое яркое воспоминание — как Сириус узнал, что станет отцом. Он чувствовал себя таким счастливым, таким нужным, и все это тогда было важно, очень-очень важно.
— Знаешь, а я в юности писал стихи, — признался Сириус.
Вернон хмыкнул:
— Ты это русалкам расскажи, им понравится.
— Нет, — мотнул головой Сириус. — Я свои стихи только Туни читал. Хочешь, я и тебе прочту? — внезапно предложил Сириус. Он и сам не понял этого своего порыва, наверное, просто выпил сегодня слишком много меда и слишком расслабился.
Вернон ничего не ответил, и Сириус принял это за знак согласия. Он набрал в грудь побольше воздуха и начал вспоминать — и сам стих, и Туни, и их жизнь… до всего, что случилось потом. Он так ее любил! И многое отдал бы, чтобы снова вернуться в то время, чтобы снова почувствовать, что и она его тоже любит. Но свой шанс он уже упустил давным-давно.
Тихой ночью воздух пьян,
Над болотами туман.
Берегись дороги дальней,
Через ивняк окаянный.
Не смотри по сторонам,
Верь в реальность, а не снам.
Не прельщайся блеском вод,
Уходи скорее вброд.
Сохрани в пути друзей
Будь честнее и добрей.
Путь далекий впереди,
По звезде вперёд иди.
Свет любви укажет путь,
Доберешься как-нибудь.
Воспоминания улетели с последними звуками стихотворения. Вернон неподалеку хмыкнул и процитировал:
Как-нибудь дойдем домой
И набьем живот едой.
Сириус только рукой махнул, мол, не мешай, не сбивай настрой. Но атмосфера волшебства и поэзии уже ушла, Вернон ее сбил-таки.
— А неплохо у тебя вышло, — вынужденно признал Дурсль. Помолчал еще немного и сказал: — У нас с Петунией будет ребенок, она беременна. Мальчики еще не знают, но думаю, ты должен был это узнать.
— Вот как? — отозвался Сириус и ощутил, как вся сладость и легкость ночи испаряется без остатка, будто морок вдруг спал с его глаз. Реальность снова рухнула на голову и разбила остатки чар.
Привести в чувство Вернона тоже не составило труда, достаточно было одной пощечины, чтобы он сначала возмутился, потом начал ошарашенно оглядываться по сторонам, явно не понимая, как здесь оказался. И уже после этого Вернон наконец окончательно пришел в себя, угрюмо посмотрел на Блэка и рявкнул:
— Какого хрена, Блэк?!
— Нас, похоже, околдовали русалки.
— Кто? А, — Вернон обернулся на продолжавших водить хоровод девушек и подозрительно понюхал свой стакан. — Опоили, что ли?
— Ага.
— И что делать будем? — спросил Вернон, устало протирая глаза. От гнева не осталось и следа, и накатила волна жуткой усталости. — Сбежим и снова заплутаем?
Сириус задумался. Уходить не хотелось даже несмотря на то, что их опоили каким-то явно колдовским зельем, всю ночь выпытывали информацию и вообще, возможно, утром утопили бы. Напротив, хотелось остаться тут подольше и надеяться на лучшее. Ну и что, что русалки? Ничего плохого они им не сделали, напоили, у костра согрели, танцевали с ними и пели для них. Может быть, даже и отпустили бы, если бы они вежливо попросили. Может быть, даже завтрак приготовили бы. Да и… Сириусу было тяжело в этом признаться даже самому себе, но сегодня он впервые чувствовал себя по-настоящему счастливым, радостным и беззаботным — впервые со дня смерти Джеймса и Лили. И Сириус был за это искренне благодарен русалкам.
— Мне показалось, они не очень металл любят. Помнишь, Олесе твоя рубашка не понравилась? — припомнил Вернон.
— Предлагаешь мне все пуговицы пообрывать и в них кидаться?
— А у тебя есть другой вариант?
— Может быть, просто попросим? — Сириус, и правда, совсем размяк в Лихолесье, но о возвращении в Лондон предпочитал не думать. Как и о том, что, может быть, и не стоит возвращаться?
***
— Что-что сделать? Отпустить вас? — русалки переглянулись. — С вами было весело, конечно, но это… Нас Леший убьет, если узнает.
— А мы ему не скажем! — нахально предложил Сириус.
— Или можете ему соврать, что мы сами сбежали, — внес свою лепту Вернон.
Русалки отошли в сторону и о чем-то вполголоса заспорили. Мужчины терпеливо ждали.
Наконец, одна из них, Олеся, кажется, вышла вперед и сказала:
— Мы вас отпустим, если вы верно ответите на наш вопрос, таков обычай.
— Согласен, — кивнул Сириус, Вернон кивнул, подтверждая, что он тоже не против такого расклада.
— Тогда… — русалка подошла ближе и заглянула Сириусу в глаза. Он снова почувствовал легкое головокружение, как после слабого алкоголя. — Полынь или петрушка?
— Полынь, — не задумываясь, ответил Сириус. Не задумывался он потому, что знать не знал, что такое эта самая петрушка. А полынь хотя бы звучит знакомо.
— А ну тебя, сгинь, — русалка улыбнулась и отступила на шаг. — Ты не мой. Можете идти, мы вас не держим.
— А если бы он выбрал петрушку? — заинтересовался Вернон. — Что было бы тогда?
— Сказали бы: «Ах, ты моя душка!» и защекотали бы обоих, — абсолютно серьезно ответила русалка. — До смерти.
Попрощаться оказалось действительно тяжело, так же непросто было русалкам отпускать их. Но, пересиливая себя, они сдержали свое обещание. Девушки обнимали их со слезами на глазах, в сотый раз объясняли дорогу до замка Кащея и наставляли мужчин быть осторожнее и не попадать в беду.
Когда над лесом забрезжил рассвет, Сириус и Вернон покинули русалочью поляну. За их спинами еще долго слышался женский плач, но оба поклялись себе, что ни за что на свете не обернутся.
