Зенне

Ризза, брат, именем Аллаха, прошу тебя, помоги покинуть сыну страну. На днях в Каир отправляется караван. Караван-баши мой должник. Он не откажет пристроить в караван Дже-Дже. Проклятый Мехмед догадался, что я солгал. Как же я глубоко заблуждался, думая, что этот сын шакалихи забыл о Дже, зря я протянул столько времени. Надо было давно бежать вместе с моим мальчиком. К сожалению, уже ничего не изменить. Пишу тебе это письмо, зная, что участь моя предрешена. Я уже не смогу убежать из дворца, потому что слишком люблю вас, чтобы подвергать риску. Я чувствую, что эта ночь будет последней на свободе, и ещё до рассвета за мной придут. Брат, ты знаешь главную причину, почему моему сыну невозможно более оставаться в этой стране. Власть Мехмеда крепчает, поэтому Дже-Дже должен знать тайну своего рождения. Поведай ему правду о его настоящих родителях. Пусть он из Каира отправляется на родину своей матери и найдет там хоть каких-то родственников. Я не хочу, чтобы он ввязывался в дворцовые интриги или загорелся огнем отмщения. Не хочу, чтобы его невинная кровь пролилась. Я желаю больше всего на свете, чтобы он жил, был счастлив и изредка вспоминал обо мне добрым словом. В том сундучке, что хранится у тебя, ты найдешь все мои сбережения и документы матери Дже-Дже. Отдай документы сыну, а сбережения подели поровну и, оставив одну часть себе, вторую отдай моему мальчику. Скоро эти деньги пригодятся ему. Поторопитесь. Не ждите моей казни. Время сейчас играет против нас. Я уйду спокойным, зная, что сын в безопасности. Передай Дже-Дже, что я всегда любил его, как родного. Пусть он не держит обиды на меня, если я был строг с ним. Он — самое хорошее, что было в моей жизни. Благодаря этому ребенку я чувствую, что жил на этом свете не зря. Прощай, брат. Да хранит вас Аллах! Утирая горькие слезы, Дже трижды перечитал письмо, прежде чем бросить его в огонь, как велел дядя. Внутри него разрасталась пустота. Он глядел на языки пламени, пожирающие остатки письма, мокрыми от слез глазами. Ему хотелось кричать от отчаяния, но он душил в себе крик, до крови прикусив ладонь. Танцор потерял счет времени, застыв изваянием. Превратившееся в пепел письмо, словно оборванная нить, лишала его надежды. Дже ничего не хотел знать о настоящих родителях. Для него существовал лишь один человек, которого он считал самым родным и близким. «Отец, не сдавайся, потерпи, прошу тебя, — безмолвно молил он. — Кто я без тебя? Как я смогу жить без тебя? Кто, если не ты, укажет мне правильный путь? Я люблю тебя, отец, пожалуйста, не сдавайся…» — бормотал Дже, глотая жгучие слёзы. Таким и застал его вернувшийся Ризза, в руках которого был ларец. — Дже-Дже, — тихо позвал он племянника. — Сейчас не время плакать. Иди сюда скорее. У нас совсем мало времени, а нам надо многое успеть. Вот, смотри, — старший вытащил из сундучка свиток и протянул его танцору. — Это документы твоей матери. Ее отравили, едва она успела дать тебе жизнь. Дже развернул тонкую старинную бумагу и удивленно уставился на дядю. На ней было что-то написано причудливыми завитками — иероглифами. Текст был на языке, который парень не знал. Кто-то осторожно постучал в дверь. Дядя и племянник испуганно переглянулись. Ризза сделал знак Дже, чтобы тот спрятал ларец и бумагу. Парень тут же сунул свиток в сундучок и накинул на него платок, закрывая спиной. — Кого там шайтан принес в такой час? — громко спросил пожилой мужчина и, услышав ответ, быстро открыл засов, впуская Су и Ючона. Дже, увидев друзей, выдохнул и кинулся их обнимать. Ризза смотрел на молодежь, и сердце его сжималось от тревоги. Раз парней выпустили из дворца, значит, за ними обязательно проследили. И, скорее всего, за домом тоже установлена слежка. У них с племянником не остается времени даже на сборы. Он стал торопить Дже: — Сынок, поторопись, я боюсь, что если ты не уйдешь сегодня, то попадешь в беду, — Ризза с тревогой посмотрел на Джунсу и Ючона. — Пока вы шли сюда, не заметили ничего или никого подозрительного? — Заметили, — ответил Ючон. — Поэтому и петляли проулками, запутывая тех, кто шел за нами. Мы боялись, что вы запрете ворота до нашего прихода, и тогда бы шум точно привлек ненужное внимание. А так собаки нас узнали и не лаяли. Мы проверили улицу, но, кажется, нам удалось оторваться от преследователей. — Хотя это и не сильное утешение, — вставил свое слово Су. — Можно подумать, они не знают, где находится знаменитая Школа Зенне. — А как вы вообще выбрались из дворца? — поинтересовался Дже. — Неужели Мехмед отпустил вас добровольно? — Да этот извращенец так пускал слюни на Джунсу, что закапал ими весь ковер. А наш ангелок воспользовался этим, чтобы сбежать под предлогом попрощаться с учителем, — недовольно фыркнул Ючон. — И, да, завтра утром мы все трое должны быть во дворце. Теперь мы придворные зенне. Какая честь! — криво усмехнулся Джунсу. — Не знаю, как вы, но я туда больше не пойду. Меня выворачивало от этой похотливой скотины и его масляных глаз. Я лет на десять постарел от липкого и проникающего во все клеточки тела страха. А если бы он начал трогать меня, то я бы его удушил, — молодой человек наконец-то смог без опасения высказать то, что чувствовал в присутствии султана. — Я думаю, если так всё обернулось, то бежать следует всем троим, — выслушав своего ученика, заключил Ризза. — Поэтому не будем терять время. Вы соберите всё необходимое, а я схожу к караван-баши. Мужчина оставил воспитанников собираться. Пока он наведывался в караван-сарай, Дже рассказал о письме названного отца, своих настоящих родителях и смерти матери. Он достал из ларца документ, показывая его парням. В глазах Ючона появилось странное выражение, как только он увидел бумагу. Зенне бережно, даже как-то трепетно взял в руки свиток и застыл на мгновение, прочитав имя погибшей женщины. — Я даже не могу узнать, как звали мою мать, — продолжал между тем Джеджун, не замечая замешательства друга. — Ее здешнее имя было Лола. Дядя сказал, что она корейская принцесса, попавшая в плен к бывшему султану. Еще он сказал, что моя мать была самым красивым цветком в гареме. Султан любил ее намного сильнее, чем кого-то ещё, и даже больше, чем самого себя. Это он назвал мою маму таким нежным именем. Однако в ту ночь, когда она родила меня, ее отравили, насильно влив в рот яд. Обессилевшая после родов женщина не смогла дать отпор. Той же, кто совершила эту подлость, была мать Мехмеда — первая жена моего настоящего отца. А меня спрятал и воспитывал Ахмед, оберегая и заботясь, как о родном сыне. Мехмед рос капризным и избалованным подростком, которому все потакали как будущему султану. Однажды я попался ему на глаза, и он словно обезумел. Он караулил меня, науськивая своих шестерок, а при каждом удобном случае старался задеть или потрогать мое тело. До определенного момента мне удавалось улизнуть от этого ненормального. Чтобы не огорчать отца, я ничего не говорил ему, надеясь на свои силы. В один черный день удача отвернулась от меня. Ублюдок сначала загнал меня в тихое безлюдное крыло гарема, а потом зажал в угол, отрезая все пути к отступлению. Меня до сих пор трясет, когда я вспоминаю тот день. Я хорошо понимаю твоё состояние, Су, — Дже посмотрел на притихшего друга. — Если было бы можно, я бы раскаленным ножом вырезал все эти позорные воспоминания из сердца, но... с другой стороны, они не дают мне сдаваться и подпитывают мою ненависть к выродку, который стал султаном, шагая по костям и головам других вместе со своей матушкой, — гневно раздув ноздри, продолжил юноша. — В тот день он почти обесчестил меня. Я вырывался и рычал, но его дружки свернули мои руки, заставляя склониться перед наследником престола, и заткнули мне рот. Я понимал, что сейчас произойдет что-то страшное, но в то же время не мог поверить, что это происходит со мной, — Дже моргнул и перевел дух. — Меня спас отец, разогнав грозным окриком похотливо облизывающегося отпрыска Баш-кадын и его свору. И теперь это собачье отродье мстит моему отцу. Мехмед бросил в подземелье моего отца и подверг его пытке. А я вынужден теперь бежать, без возможности увидеть его, — сжимая кулаки, произнес танцор и замолчал. Джунсу и Ючон переглянулись, пораженные услышанным. Уже занималась заря, когда три тени, перемахнув через дувал заднего двора танцевальной школы, оглядываясь по сторонам, быстро зашагали в сторону базара. На главной площади города столпился народ. Ризза протолкнулся сквозь толпу, усиленно работая локтями. В центре площади на широком возвышении была установлена плаха. Рослый палач в накинутом на лицо черном остроконечном колпаке с прорезями для глаз, носа и рта лихо точил топор, готовясь к работе. Ризза с ужасом глазел, как тот провел по наточенному и блестящему лезвию большим пальцем. Удовлетворенно оскалившись, громила аккуратно положил свое орудие на деревянную поверхность плахи и наклонился, проверяя желобки для стека крови будущей жертвы. Позади эшафота находились трибуны для султана и знати. С затаенной надеждой, мужчина перевел взгляд на холеные лица придворных, и в его глазах потух огонек. Все эти люди были злейшими врагами Ахмета. В душе мужчины зазвучал тревожный набат. Он весь напрягся, увидев, как все они склонились в приветственном поклоне. Глаза пожилого человека потемнели, когда появился Мехмед и важно уселся на свое место, подавая кому-то, кого учитель танцев не видел, какие-то знаки. Раздалась барабанная дробь. Народ расступился, давая проехать телеге с узником. Ризза с трудом узнал брата в этом человеке за деревянной решеткой. Всё, что осталось знакомого в облике бывшего Главного Евнуха — это гордая осанка. Его лицо было одним сплошным кровоподтеком. Бросалось в глаза, что узнику тяжело стоять, а каждая встряска, когда колеса телеги попадали в выбоины, причиняла ему физическую боль, заставляя его сильнее сжимать прутья. Один его глаз заплыл. Однако, несмотря на изможденный вид, вторым глазом Ахмет всматривался в толпу, выискивая взглядом знакомое лицо. Увидев Риззу, узник уставился на него в немом вопросе. Когда Ризза незаметно кивнул ему, Ахмет облегченно выдохнул, и тень улыбки коснулась его потрескавшихся губ. Ючону и Джунсу с трудом удалось удержать рычащего Дже и не дать ему рвануть на площадь, как только раздалась барабанная дробь. Лишь звонкая пощечина, что отвесил другу Джунсу, смогла прекратить его истерику. Дже-Дже как-то сразу обмяк и затих. С тоской во взгляде он обернулся и успел заметить край телеги, на которой везли его отца на казнь. «Прощай, отец! Я никогда не забуду тебя. Спасибо за всё, что ты для меня сделал», — крупные слезы выкатились из его глаз. Молодой человек вытер их ладонью, пришпорил коня и поскакал вперед, догоняя ушедший караван. Ючон и Су последовали за ним. Каждую минуту очертания города оставались все дальше и дальше, позади друзей, которым предстоял долгий путь к новой жизни.