Свет в глазах твоих

— Монсеньор? — на этот раз Ричард решил обозначить свое присутствие прямо с порога, как только ступил в кабинет, осторожно прикрывая за собой дверь. Алва сидел в своем кресле, развернутом в сторону пылающего камина, так, что могло бы показаться, что маршал задумчиво любуется играющими за витой решеткой языками пламени. На вошедшего оруженосца эр Рокэ, казалось, не обратил никакого внимания, а потому Дикон, неловко замявшись, замер у двери. Спустя несколько мгновений Рокэ, не оборачиваясь по-прежнему, хрипло произнес: — Проходите, юноша. Дик поторопился было к свободному креслу, но по дороге понял, что то находится довольно далеко от места, где сидел монсеньор, а передвигать господскую мебель ему никто права не давал, поэтому, слегка поколебавшись, Ричард сделал то, чего прежде позволить себе не осмелился бы, — уселся прямо на пол, недалеко от маршала, смущаясь собственной дерзости и невольно зарываясь пальцами в густую шерсть расстеленной на полу шкуры. Черный лев был явно не против. Алва, не меняя выражения лица, пытался понять, что происходит, а когда сообразил, все же удивленно приподнял брови. — Вы позволите? — несколько запоздало подрагивающим от волнения голосом спросил Дик. — Как вам будет угодно, герцог, — довольно сухо и совершенно непохоже на прежнего Алву, которому подобная выходка оруженосца без сомнения понравилась бы, или, на худой конец, дала бы повод для тонких насмешек, отозвался Рокэ, справившись с мимолетным удивлением. — Благодарю… — пролепетал Ричард, не отводя взгляда от закаменевшего лица маршала. Сейчас в бликах огня потухшие синие глаза делали это лицо похожим на восковую маску. Ричард поежился, от дурных мыслей по спине пробежал холодок, несмотря на то, что жар, идущий от камина, ее почти обжигал. Спустя несколько томительных минут Алва изволил заговорить, снова повернув лицо в сторону огня: — Я подумал над вашим предложением, Ричард, — медленно, так, словно каждое слово давалось ему с трудом, произнес маршал. Ричард не глядел на идеальный профиль эра, сейчас отчего-то глаза его опустились туда, где тонкие пальцы, украшенные перстнями, покручивали массивную серебряную цепь — символ герцогства, которую Алва для чего-то нацепил дома. Нужно было затаить дыхание в ожидании решения монсеньора, бояться или, наоборот, трепетать, но Дик вместо этого продолжал следить за игрой тонких, аристократичных пальцев. Эта игра для Ричарда значила лишь одно — маршал нервничает и, возможно, не уверен в принятом решении. Откуда он это знал? Однажды Дикону на этот жест указал Эмиль Савиньяк во время военных действий. Не тогда, когда Рокэ приказал штурмовать ворота, и не в тот момент, когда маршал давал указания, кому и где выступать при самоубийственной битве под Дарамой. То было в ночь перед взрывом озера, когда, услышав разговор маршала с генералом Вейзелем, Дик имел неосторожность возмутиться жестокостью своего эра. По словам Эмиля, то решение далось Алве непросто. И вот снова... — И я не могу его принять. — Что? — как-то рассеянно и глуповато спросил Дик, с трудом отводя взгляд от блестевшей в свете огня цепочки, накрученной на указательный палец монсеньора. — Я сказал, что не намерен валять дурака и выставлять посмешищем ни вас, ни себя, Ричард, — раздельно и громко произнес Алва, чеканя каждое слово. Вот значит как! Посмешище! Щеки Ричарда вспыхнули с той же скоростью, с которой сердце упало куда-то в область желудка. Значит, он был совершенно прав, думая, что Великолепный Ворон не пожелает даже намека на связь с серым надорским заморышем. Прежде чем сообразить, что он несет, Ричард услышал зазвеневший злостью собственный голос. — Прошу прощения, монсеньор, но мне казалось после столь блестяще выигранной вами Сагранской кампании, что валять дурака — это то, что нравится делать вам больше всего. Дик замер, чувствуя, как к горлу, из которого вырвалась подобная дерзость, медленно подкатывает удушливый и кислый ком. Алва неторопливо обернулся и постарался найти незрячими глазами место, где готов был умереть его распустившийся и забывший страх оруженосец. — Ты прав, нравится, — рявкнул раздраженно маршал, все так же глядя куда-то мимо Ричарда, — но лишь в том случае, когда сценарий этого развлечения выверен и обдуман, и на кону не стоит жизнь того, кого я в присутствии своего короля клялся оберегать и защищать. — Но… — не унимался сделавшийся совершенно пунцовым Дик. — Никаких но, юноша! — тоном эра Рокэ можно было остудить плясавшее в камине пламя. — Моя слабость вполне может носить временный характер, никто не берется делать долгосрочных прогнозов на этот счет. Если же все окажется иначе, срок твоих обязательств предо мной тоже не вечен, рано или поздно оговоренное в клятве время истечет, и ты… — Алва едва заметно вздохнул, — пойдешь своей дорогой. Представь себе, каково это — получить на всю оставшуюся жизнь клеймо, от которого не избавиться и за Круг. — Поверьте, монсеньор, — не унимался Дикон, — пятно на совести от сознания, что я не сумел помочь человеку, которому клялся служить, в особенности если с вами приключится что-нибудь нехорошее, пережить будет немногим легче. Без моей помощи вам и пару шагов во дворце не сделать! — Ерунда! — фыркнул маршал, накинув на палец еще один виток цепочки, — при некоторой практике и вашим присутствии рядом в качестве моего оруженосца, на положенном оному расстоянии, уверен, что я справлюсь. Выходил абсурд. Ричард умом понимал, что эр Рокэ прав и лишние сложности, как и жуткое пятно на репутации, герцогу Надора совершенно без надобности, но упрямая злость, возникшая неведомо откуда, поднявшаяся, как едкий туман над топями, заставляла его спорить дальше, и мало того, произносить то, о чем прежде Дикон и подумать бы не посмел: — Это потому, что вы не желаете показаться на людях рука об руку с некрасивым и неотесанным оруженосцем? Ах, как же, я помню: «Спать с собственным оруженосцем пошло…» Я настолько гадок, что моя персона не годится даже для фарса? — в злом запале Дик не заметил, как подобрался ближе к маршалу и теперь сидел почти у его ног, стоило лишь протянуть руку, чтобы иметь возможность коснуться блестящего сапога Алвы. Осознав это, Ричард едва не застонал — ниже падать было уже некуда. Шумно втянув в себя воздух, он поднял голову и поглядел снизу вверх на Рокэ. Тот выглядел едва ли не растерянным. Осторожно вытянув свободную от цепочки руку, маршал провел ей по воздуху, определенно ища. Дикон, переживая внутри себя маленькое Дарамское сражение — Долг против Чести, Желание помочь против Доброго имени, Нечто Темное и пугающее против Трусливо дрожащего Разумного — подался вперед, подставляя растрепанную голову под тонкую ладонь монсеньора. Я здесь, эр Рокэ… Пальцы маршала коснулись волос и как-то испуганно отпрянули, а незрячие глаза почти попали в цель. — Более идиотской речи я от вас, юноша, еще не слышал. Складывается ощущение, что вы пропустили мимо ушей все то, что я вам сейчас сказал. Я не могу позволить себе сломать вам жизнь, Окделл! Довольно того, что однажды я лишил вас отца. Но то иной случай, тогда выбора у меня не имелось. Сейчас же — я не враг вам, Ричард. А что до той ереси, что вы несли на счет собственной внешности, то позволю себе заметить, раз уж о том зашла речь — я всегда находил вас весьма симпатичным и приятным взгляду, — он осекся и поджал губы, а потом, беря себя в руки, добавил с немалой долей сарказма, — и считаю почти трагедией то, что вместо любования вашими серыми глазами я вынужден слушать лезущую из вас глупость. На этом позволю себе считать данный вопрос закрытым. Надеюсь, вы, получив мой отказ от прилюдной демонстрации нежных чувств, не откажете в свою очередь мне в поддержке? Дик засопел, пытаясь освоиться с полученной от эра информацией, большая часть его радостно трепетала от услышанного признания эра в том, что он не считает его, Ричарда, уродом, мало того, Алва даже точно знал цвет его глаз — отчего-то сейчас это казалось важным, смириться с решением маршала, угомонить беснующееся в нем самом Темное и Стыдное, которое неожиданно окрепло и грозило рвануть через край, из этого бедлама его вытащил сердитый голос маршала: — Я все еще жду вашего ответа, юноша! — Не откажу, — тихо пробормотал почти отвергнутый юноша, утешая себя тем, что могло быть и хуже, много хуже, Рокэ мог просто отправить зарвавшегося и вконец спятившего оруженосца (а то ослепшему маршалу проблем не хватает) обратно в Надор, — я сделаю все, что будет в моих силах. — Вот и хорошо, — устало и бесцветно произнес маршал, прикрывая неживые глаза и откидываясь на спинку кресла, — попробуем завтра с утра еще раз походить по дому и не сломать при этом шею.