Свет в глазах твоих

Конечно, он уснул. Провалился в мягкие объятия сна и, хвала Создателю, спал без сновидений. Не было никакого бесконечного сырого лабиринта, тоскливого метания вдоль нескончаемых замшелых стен, погони за чем-то неопределенным. Дик просто отдался на милость усталости и, без сомнения, проспал бы так до самого утра, а то и дольше, если бы не… Проснулся он от ощущения, что его голову легонько поглаживают чьи-то невидимые в темноте руки. Сон слетел в одно мгновение, но Ричард не шелохнулся, замер, ничем себя не выдавая, в попытке разобраться, что же происходит. Его определенно поглаживали. Чужая рука почти невесомо касалась его волос, скользила по макушке и в районе затылка немного задерживалась, осторожно зарываясь пальцами в волосы. Кому принадлежит эта рука, у Дика сомнений даже не возникло — эр Рокэ снова не спал. Чуть приоткрыв глаза, Ричард подтвердил для себя внутреннее ощущение того, что до утра еще очень далеко, в спальне все было погружено во мрак, который слегка рассеивался около задернутого гардинами окна. Ночь в самом разгаре… Продолжая дышать равномерно и спокойно, Дикон тем не менее серьезно задумался о том, как ему быть дальше, стоит ли обнаружить свое пробуждение. Маршал устроился на полу подле софы, на которой спал Дик, и судя по всему, в постель возвращаться не собирался. Долго ли он так сидит? Окделл обратился к своим внутренним ощущениям, пытаясь определить, сколько же сейчас времени. Сколько он спал — часа два, три? Это было сложно. Стоило только представить себе, что эр проторчал вот так на полу все это время, как по спине Дика пробежала дрожь. В комнате было нежарко. «Простудится же!» — появилась мысль, которая окончательно отогнала все еще витавшую в голове Ричарда сонливость. Он пошевелился, перевернулся на бок и, больше не таясь, произнес: — Монсеньор… как давно вы?.. — сказав это Дикон запнулся, чувствуя, что сказанное звучит слишком фамильярно и одновременно с тем глупо, но вернуть слов назад он уже не мог. — Не сплю? — тихим шепотом продолжил за него Алва. Рука, поглаживающая голову Дика, исчезла. Вместо ответа Ричард дернул головой и засопел. Рокэ невесело усмехнулся: — С самого начала… Сон — это то, что ни в коем случае не может доставить мне удовольствия. — Речь идет не об удовольствии, монсеньор, — Ричард в ответ шептал, словно боясь растревожить кого-то, спящего рядом, но эр был рядом, и Дик не сомневался, что каждое его слово будет услышано, — вам нужно набираться сил, чтобы побороть недуг. — Заснув, я совершенно серьезно рискую окончательно сойти с ума, Ричард, — в голосе Рокэ послышалась горечь с оттенками безысходности, — я прошу прощения за то, что имел неосторожность разбудить вас… Я не желал этого, просто хотел убедиться в том, что эта проклятая темнота не поглотила меня окончательно и… — Вы не должны извиняться, эр Рокэ, — Ричард сел и спустил ноги на покрытый ковром пол, — нужно было сразу разбудить меня, как только у вас появилась необходимость, именно для этого я здесь и остался. Рокэ промолчал. Дик не видел его лица, не мог разглядеть даже силуэта, а так хотелось бы… Может, стоило зажечь свечу? Впрочем, дальше этой мысли дело не пошло, так как в ту же секунду его руки коснулись холодные пальцы маршала, можно сказать, ледяные. Ричард вздрогнул, отгоняя страшную мысль о том, что такие руки вполне себе могут принадлежать мертвецу. — Вы совершенно замерзли, — пробормотал он, все еще ощущая внезапную волну страха от пришедшего на ум сравнения, сердце тоскливо заныло и, поддавшись панике, Дикон вцепился в ледяные пальцы Рокэ, пытаясь согреть их, разыскать в них тепло, — нужно вернуться в кровать. — Ерунда, — отозвался маршал, рук не убирая и не препятствуя лихорадочным движениям Дика, — для меня сейчас гораздо важнее тепла физического… — он замолк, словно размышляя, стоит ли заканчивать начатую фразу, и Ричарду, продолжавшему растирать его замерзшую руку, показалось, что эр тяжело вздохнул; однако Рокэ решился и продолжил, — чувствовать рядом с собой присутствие живого человека. Понимаешь? Последнее слово Рокэ произнес в тихом отчаянии. И от этого Ричарду сделалось куда страшнее, чем в момент, когда его обжег лед руки Алвы. За все то время, что он был знаком с Рокэ Алвой, Дикон не слышал от монсеньора такого тона, да что там, он мог бы поклясться, что во всех Золотых землях никто другой никогда столь уязвимого Алвы не видел, никто даже не подозревал, что такое возможно. И это пугало Ричарда особо. Было страшно не оправдать доверия, которое на него свалилось. Но еще острее и болезненнее оказалось понимание того, что он сам совершенно ничем не может помочь. — Понимаю, — поспешил отозваться он, пряча всколыхнувшийся в душе ужас. Требовалось сказать еще что-то, что-нибудь предпринять, дать монсеньору то, в чем он сейчас особо нуждался: тепло, ощущение того, что он не один, хоть какое-то подобие нормальности. Но… — Вы вернетесь в свою постель, если я лягу рядом с вами? — услышал он свой собственный голос, одновременно удивляясь и ужасаясь произнесенному. Маршал ощутимо вздрогнул, настолько ощутимо, что все еще ошалелый от собственной глупости и несдержанности Дик подумал, что Рокэ вырвет из его рук свои не желающие отогреваться пальцы и, кликнув Суавеса, велит вытолкать зарвавшегося оруженосца взашей. Вот ведь кто за язык дурня тянул? — Монсеньор, вы только не подумайте чего, — заполошно зачастил Дик, стараясь исправить ситуацию, — я просто хотел… — Вернусь, — неожиданно в одно слово прервал его Рокэ, поднимаясь с пола. И вот теперь Ричард мог видеть его темный силуэт на фоне не столь угольно-непроглядного окна. За грудиной защемило сильнее, так что дышать стало затруднительно. — Прекрасно, — только и смог выдохнуть юноша, до сих пор не решив, радоваться ему или пугаться еще сильнее. Впрочем… что сделано, то сделано. Он поднялся и, нашарив на стоявшем подле софы столике огниво, разжег свечу. До кровати монсеньора было довольно прилично, и растянуться, зацепившись в темноте за ковер, Ричарду не хотелось. — Я помогу… Маршал стоял, не шевелясь, бледный, напряженный, глядя в сторону Ричарда, словно ожидая, когда тот закончит возню со свечой. Дик, стараясь унять дрожь в руках, ухватил эра за руку и осторожно повел его к оставленной кошки знают когда кровати, чувствуя себя при этом до невозможности глупо. Движения даже незрячего маршала были полны достоинства и грации, отметил внутри себя Ричард, неловко забираясь на широкую постель Рокэ, со вздохом устраиваясь на самом ее краю. Такого разброда в мыслях и чувствах Окделл не испытывал, пожалуй, с самого Фабианова дня. И чем бы все это для него окончилось, не сказал бы верно и сам Леворукий, если бы маршал уверенным и сильным движением не сгреб его в охапку, не подтянул бы к себе и не накрыл одеялом. — Тебе совершенно ничего не грозит, — произнес он так, что Дик с всколыхнувшейся вдруг досадой поверил: это действительно так. Конечно, не грозит… Кто бы сомневался? Однако близость маршала, его рука, крепко обнимающая юношу поперек груди, заставили Дикона задрожать. — Не бойся… — Я не боюсь, — пролепетал Дик, чувствуя, как горят от стыда за собственную ложь щеки и уши, — просто… — Я могу поклясться, что об этом никто и никогда не узнает, — голос Рокэ был ровный и совершенно бесстрастный. То, что он говорил, могло бы обидеть, но Дикона волновало сейчас не это. У него была иная причина для страха, он не мог положиться на собственное тело, в котором оживали такие ненужные и стыдные желания. Он до упора подтянул к груди колени, прижимая среагировавшее на ситуацию естество, которое несколько раз чувствительно и заинтересованно дернулось, наливаясь кровью, и сипло ответил, хватаясь за подсказку, данную ему маршалом: — Благодарю вас, эр Рокэ, — пусть думает, что смятение оруженосца вызвано именно страхом огласки столь пикантной детали. Одно дело паясничать на публике, когда никому ничего достоверно неизвестно, а другое дело быть застуканным в постели Первого развратника Талига. Главное, чтобы эр не догадался, как обстоят дела на самом деле. Дик протяжно вздохнул и затих, стараясь успокоиться… — Вам нужно поспать, монсеньор, — пробормотал он, заставляя себя думать об обжигающих языках пламени Заката, в котором до конца времен суждено гореть грешникам, о чем угодно, только не о чужой руке, покоящейся у него на груди, которая медленно, но верно начала согреваться и приобретать положенную живому человеку температуру, — спите, эр Рокэ…